Александр Големба - Грамши

• Название: Грамши
• Автор: Александр Големба
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А уж философствующие аристократы, внезапно, повинуясь голосу совести, что ли, выступившие за дело угнетенных, не казались молодым туринским рабочим и студентам людьми, имеющими будущее.

Не мудрено, что Бенито Муссолини, который был не намного старше этих молодых бунтарей, Бенито Хуарес Муссолини, названный так в честь мексиканского повстанца, непоседливый сын кузнеца из Предаппио и главный редактор «Аванти!», больше приходился по душе очень многим из них. Об этом свидетельствует, в частности, не склонный к прикрашиванию действительности Марио Монтаньяна.

Несколько слов о самом Монтаньяне. Выходец из мелкобуржуазной среды, сын директора галантерейного магазина, он по собственной охоте стал рабочим-металлистом, презрев открывавшееся перед ним поле коммерческой деятельности. Впоследствии он увлекся политикой и стал журналистом и профессиональным революционером, прошел долгий и трудный путь. Жизнь его не баловала, но едва ли он сожалел об упущенной возможности заняться торговлей подтяжками. Монтаньяна без обиняков заявляет: «Мы, молодые, все были энтузиастами Муссолини, отчасти потому, что он был сравнительно столь же молод, как и мы; отчасти потому, что он обратил в бегство реформистов, и, наконец, потому, что его статьи в «Аванти!» казались нам сильными и революционными».[7]

Муссолини вскоре изменил социализму. А тот же Марио Монтаньяна и другие туринские энтузиасты всю последующую свою жизнь боролись с переметнувшимся Бенито не на жизнь, а на смерть. И многие из них погибли в этой борьбе.

А теперь немного о «настоящих», как он их называл, о людях, с которыми сталкивался Грамши в те годы. Вот имена некоторых из них: Джино Кастаньо, Антонио Оберти, железнодорожник Оттавио Пасторе, весовщик Джованни Пароди, крестьянский парень Баттиста Сантиа, перебравшийся в Турин из зоны батраков в Верчеллезе. Это все социалисты. Впрочем, Антонио Грамши застал в те годы в Турине не одних только социалистов. Были там и революционные синдикалисты и анархисты, как, например, Маурицио Гарино, земляк Грамши, родом из сардинских крестьян.

В дни «Красной недели» Грамши писал о багряных цветах крови, распустившихся на прямолинейных улицах Турина. «Красная неделя» казалась ему великолепным толчком, пошатнувшим весь поскрипывающий каркас тогдашнего Итальянского государства.

Ну, а что он видел в дни «Красной недели»? Толпы людей, людское море, хлынувшее на бульвары и залившее, затопившее их. Люди взламывали ворота, шел народ, шли рабочие, труженики, и полиция дрожала, объятая страхом и ужасом.

Он, конечно же, видел все это сам, своими глазами, — он не мог не быть вместе со своими друзьями и сверстниками на площадях Турина. А может быть, он был и на самой пьяцца Кастелло, где под пулями солдат погиб юный рабочий-анархист.

Так студент Антонио Грамши увидел борьбу людей труда за свое освобождение. Увидел и принял в ней самое активное участие.

В туринские годы начинается истинный и тесный контакт Антонио Грамши и его единомышленников с пролетариями, с представителями рабочего класса. Пролетариат, рабочий класс перестают быть для него абстракцией, отвлеченным понятием, пролетариат теперь — это «люди из плоти и крови».

Теперь у него родилась мечта — мечта о создании нового социалистического движения. Мечта о движении, полном духовной и революционной энергии, о движении, в котором не было бы больше разрыва между партией и рабочими массами, о движении, в котором, говоря его, же собственными словами, «партия и пролетариат составляли бы единое целое, направляемое твердой рукой к цели, достижение которой иногда казалось нам… не только неминуемым, но и близким».[8]

В дни войны Габриэле Д'Аннунцио держит речь на утесе Кварто

1 августа 1914 года Германия объявила войну России. Вскоре в войну вступили другие великие державы.

Предполагалось, что она надолго не затянется. Предполагалось также, что Италии во что бы то ни стало следует поспеть к разделу добычи. Не быть обделенной и обойденной. Воинственных группировок было много, идеологий тоже, но в одном все сходились: в жажде войны. Таковы уж были удивительные итальянские патриоты 1915 года. Король хотел войны, и премьер Саландра стремился к войне, и националисты спали и видели эту всесметающую победоносную войну.

Рабочий класс в массе был против вмешательства. Социалистическая партия отражала эти его настроения.

Главным редактором «Аванти!» был тогда Бенито Муссолини, считавшийся в предвоенные годы человеком крайне левых взглядов.

Большой рекламист, он старался привлечь к себе внимание при каждом удобном и неудобном случае. Пользуясь набором самых пылких эпитетов, он клеймил буржуазию и короля, религию и церковь, приводя в ужас наиболее ретроградных своих соотечественников.

Сын кузнеца из местечка Предаппио, он охотно подчеркивал свой демократизм, ввертывал в свои публичные выступления всяческие простонародные обороты, одним словом, изображал свойского парня.

Оратор он был превосходный и журналист ловчайший, наделенный от природы несказанной резвостью пера. Строчил он обычно дома, прямо на кухонном столе, причем строчил с совершенно молниеносной скоростью — супруга его, донна Ракеле, только дивилась: откуда что берется!

У семейства Муссолини не было, что называется, ни кола ни двора. Впрочем, Бенито как-то выкручивался. И вдруг наступила благотворная перемена.

Муссолини стал главным редактором газеты. И не какой-нибудь там завалящей газетенки, а газеты «Аванти!», самой главной газеты у не совсем понятных донне Ракеле социалистов. И статьи его стали еще громогласней, чем прежде.

Произошло это в двенадцатом году. Затем наступил тринадцатый, потом четырнадцатый — Муссолини по-прежнему крепко сидел в редакторском кресле. И пользовался, как мы видели, успехом у революционной молодежи. И вот началась война в Европе. Нет, Бенито считал, что это не народная, не рабочая война. И он писал:

«Итальянский пролетариат, восстань! Пробил час твердых решений и величайшей ответственности. На карту поставлены твоя кровь, твой хлеб, твое грядущее!»

Или еще так:

«Пролетариат поставляет сырье — пушечное мясо, с помощью которого державы творят историю… война — это максимальная эксплуатация пролетарского класса. После пота — кровь, после эксплуатации труда — смерть на поле брани!»

Все это были весьма эмоциональные и очень правильные слова. И возразить было нечего. Бенито был кругом прав.

Одним словом, Бенито Муссолини еще и на исходе сентября одна тысяча девятьсот четырнадцатого года числился неустрашимым приверженцем мира.

А в начале октября миланцы зашушукались, что редактор Муссолини еще не все свои козыри выложил. Что нейтрален-то он только на словах, а на деле вот как ненавидит австрияков — почти как Гарибальди! Словом, это уже не один Муссолини, а целых два: один — социалист — по-прежнему придерживается социалистической доктрины. А другой — тот прямо рвется в бой.

В конце концов его воинственные настроения выплеснулись на страницы «Аванти!». Его статьи (а в них, нимало не скромничая, он заговорил от лица всей итальянской нации!) преисполнились воинственного пыла. Партийное руководство пыталось призвать его к порядку.

В Болонье восемнадцатого октября четырнадцатого года он предстал перед партийным ареопагом. Строптивого редактора пытались урезонить. Но было уже поздно.

«О господи! Сколько смешного в Италии, от маринованных пикулей и до абсолютного нейтралитета! Уж так смешно, обхохотаться можно!» — заревел он и вышел, хлопнув дверью. Муссолини знал, что делает. За его спиной стояли и о его благе пеклись важные синьоры. Синьор Эстерле — это электрокомпания «Эдисон». Синьор Бруццоне — это объединение сахарозаводчиков. Синьор Аньелли — это трест «ФИАТ» («Итальянский автозавод в Турине»). А синьор Перроне — за его плечами стоит концерн «Ансальдо».

Все эти господа субсидировали теперь Муссолини. Он вознамерился издавать газету, она, правда, именовалась еще «социалистической ежедневной», таков был подзаголовок, но социализмом в ней уже, пожалуй, и не пахло, зато всяческого великодержавия было хоть отбавляй. Называлась газета гордо — «НАРОД ИТАЛИИ» — «ПОПОЛО д'ИТАЛИА». Заголовок ее был украшен эпиграфами из Огюста Бланки и Наполеона Бонапарта.

Ее субсидировали и местные крупные землевладельцы и франко-бельгийские капиталисты, ходили упорные слухи, что и сотрудники британской Интеллидженс сервис приложили руки свои к этой не вполне ясной афере.

А программа была самая решительная — война; «жуткое и сладостное слово «война» — именно так выражался главный редактор новооснованного органа.

«В наши дни антивоенная пропаганда — это трусость!» — вещал Бенито Муссолини на столбцах «Пополо д'Италиа». Убеждения у него теперь были новые, и он беззастенчиво упивался прелестью новизны.