Константин Лапин - Сердце сержанта

• Название: Сердце сержанта
• Автор: Константин Лапин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Константин Кириллович Лапин родился в 1914 году в Москве в семье служащего. По окончании средней школы пошел работать на стройку. Был десятником, техником-строителем, прорабом на строительстве, учился в вечернем строительном институте. Позднее работал инструктором физкультуры, грузчиком в батумском порту, репортером газеты «Советская Абхазия», радиокомментатором, актером.

Начало литературной деятельности К. Лапина — 1939 год, когда журнал «Смена» опубликовал его первый рассказ «Большая медведица».

В годы Великой Отечественной войны К. Лапин был военным корреспондентом. Вместе с частями Советской Армии он проделал путь от Ясной Поляны под Тулой до Кенигсберга. Награжден орденом Красной Звезды и тремя медалями.

После войны К. Лапин работает в «Литературной газете», активно сотрудничает на радио, в военной печати. Наиболее известны выступления писателя по морально-этическим вопросам.

За последние десять лет вышли в свет его сборники рассказов «Военный корреспондент», «Переправа», «Аленка», повести «Непростая история», «Что рассказало письмо», книги очерков «Строители мира», «Победа на Волге», публицистические сборники «В любовь надо верить», «Слово о матери», «О любви и дружбе».

Сборник «Сердце сержанта» рассказывает о великом сердце советского человека, которое до последнего удара бьется для своей Отчизны. Читатель узнает, как воевали и как работают, как любят и дружат замечательные люди, подлинные герои нашего времени.

---

— Смотри, что может сделать газета! — говорил Саша Тихонов, читая очередное письмо из тыла. — Это тебе не частная благотворительность.

Но не только газетный лист, обладающий чудесной силой убеждения, способствовал посмертной славе Машеньки. И не песня о санитарке была виной тому, хотя наш фронтовой композитор старшина Леонид Шохин написал задушевную музыку, в которой слышались и шелест веток под ветром и весенняя капель. Это Родина-мать не забыла свою дочь, навечно вписав ее имя в список бессмертных!

Кончилась война, разлетелись по стране друзья-корреспонденты, встречаясь отныне на новом «направлении главного удара» — стройках плотин, городов и заводов. Александр Тихонов вернулся на родной Дон, работал в районной газете, выпустил не одну книгу о подвигах героев Великой Отечественной войны. Сам Шолохов, его великий земляк, похвалил повесть молодого автора, посвященную рядовому солдату Антипову.

Мы с Тихоновым изредка переписывались. Была у нас мечта: в летний отпуск проехать на машине по местам, где проходила наша армия, посмотреть, как преобразилась родная земля, посетить могилы павших товарищей. Но трижды поездка откладывалась то по вине одного, то другого: всегда находилось какое-нибудь дело, казавшееся более важным.

Как-то я собрался в отпуск на Рижское взморье. За Ржевом по обе стороны пути потянулись заросшие травой окопы, в круглых воронках от бомб стояла темная болотная вода, ржавели обрывки колючей проволоки на покосившихся кольях у железнодорожной насыпи. Здесь когда-то прорывали оборону врага части славного 2-го Прибалтийского фронта.

Я курил, стоя у окна, вспоминал былые бои и людей, с которыми мне приходилось встречаться в этих местах. Перед самым рассветом поезд долго простоял на какой-то станции. «Пустошка», — прочел я на белой доске, прикрепленной к фасаду нового здания станции. Что-то словно подтолкнуло меня, я быстро собрал вещи и спрыгнул на ходу. Проснувшиеся соседи с удивлением смотрели мне вслед.

Сдав чемодан в камеру хранения, я вышел на укатанное до глянцевого блеска шоссе. Навстречу мчались колхозные грузовики с бидонами молока и ранними овощами. Высоко в небе прошел самолет, оставив после себя тонкий дымный росчерк. (А тогда не было вокзала, и по разбитой дороге безостановочно шли колонны машин со снарядами, и если из-за облаков вываливался самолет, то нужно было ждать разрыва бомбы.)

Заскрежетав тормозами, на шоссе остановился грузовик.

— Подвезти, браток? — предложил шофер с обожженным ветром лицом и гривой седеющих волос.

— Фронтовик? — спросил я, садясь с ним рядом.

— Вопрос... Далеко едете?

— В деревню Ершово.

— Небось лен смотреть? К нам нынче много обследователей из области ездит. Лен действительно на славу удался.

Он высадил меня посреди деревни Ершово. Бревна новых домов еще не успели потемнеть от дождя и времени. Из окон посматривали любопытные лица. Я вышел на западную околицу деревни.

Отсчитав триста шагов по шоссе, я свернул вправо к лесу. Еле заметная тропинка вела к опушке. Вот и высокая береза, под ней могила, укрытая шатром ветвей. Пробившийся сквозь редкую листву луч солнца осветил розовый камень памятника, золотую звездочку над ним. На мраморной доске была выбита надпись:

Гвардии рядовой Мария Старцева

(Машенька Беленькая)

1925—1944

Погибла смертью героя

в боях за освобождение

нашей социалистической Родины

В изголовье могилы в стеклянной банке стоял полузавядший букет садовых цветов. Несколько синих колокольчиков, сорванных, видно, совсем недавно, лежали на могиле. Но что меня поразило больше всего — это прекрасно исполненный фотопортрет Машеньки в рамке под стеклом. Со снимка улыбались ее припухшие от мороза губы в поперечных трещинках, белая тесемка бинта, на которой держались варежки, была пропущена в рукава шинели.

Краска на рамке совсем свежая, фотография не успела выгореть на солнце. В правом углу снимка была какая-то подпись, я присел на корточки, чтобы разглядеть ее. «Фотокружок школы имени М. Старцевой», — было написано черной тушью. Школьники сделали отличную копию со снимка, который мы в свое время послали им. Хорошо, что Саша тогда сохранил это фото...

ГЕРОЙ

Ей казалось, что в такой день лучше побыть одной, думая о Генке. Понимая, что́ с ней происходит, родные не очень настойчиво приглашали ее на демонстрацию и разошлись поодиночке, каждый к месту сбора своей организации. Ушли и соседи по квартире — муж и жена, нарядившие в новые платьица двух своих девочек-близнецов.

Что-то мешало ей, и она выключила репродуктор. Стал слышнее приемник в соседней квартире; она плотно прикрыла дверь на лестничную площадку. В окно долетали обрывки маршей — это на площади играл духовой оркестр. С громкой песней прошла по переулку колонна демонстрантов. Можно представить себе, что сегодня делается на улице... Она закрыла форточку. Пусть поют и веселятся! Видно, кроме нее, некому вспомнить Генку в этот веселый первомайский день.

Достав из нижнего ящика письменного стола сверток в газете, она развязала шпагат. На миг возникло сомнение: а надо ли? Но тут же отогнала его: надо, надо... Именно сегодня, когда же еще?

Вот оно, ее бесценное богатство: фотографии Генки, его письма и записки, пожелтевшая вырезка из газеты, два театральных билета с неоторванным «контролем» — след их давней полуребячьей размолвки... Все, что напоминало о нем, было дорого. Но как мучительно снова и снова перебирать это и вспоминать, вспоминать!..

С любительской фотографии, в левом нижнем углу которой отпечатался след большого пальца, серьезно, пожалуй, даже мрачно смотрел круглолицый мальчик в ковбойке, с пионерским галстуком на шее. Он был пострижен челочкой и запрятал волосы под кепку, но одна прядь все же выбилась из-под козырька. В напускной мрачности мальчика угадывалось желание выглядеть хоть немного старше своих лет. Но челка и пухлые, несформировавшиеся губы выдавали возраст.

Мужу не нравилась эта фотография, он хотел разорвать ее. «У тебя нет чувства юмора, Гена! — смеялась она, пряча снимок. — Вот посмотришь в старости, каким надутым пузырем ты был когда-то. А станешь знаменитым — я буду показывать тебе эту фотографию, чтобы не очень важничал».

«Станешь знаменитым...» Она почувствовала, что губы начинают дрожать, и отложила снимок в сторону. Может, довольно? Нет, она сдержится. Она научилась сдерживать себя.

А вот текст клятвы, подписанный тремя: Генкой, Николаем и Андреем. В пионерском лагере их прозвали «неразлучной троицей». Мальчики поклялись стать летчиками и, готовясь к этому, всеми способами испытывали свою храбрость и силу воли. Одним из таких испытаний были «лесные полеты».

Забравшись в гущу леса, друзья выбирали высокую ель, росшую особняком. Один из них — чаще это был худощавый Андрей — залезал на верхушку дерева и привязывал к ней длинную веревку. Втроем они тянули за веревку, пока не пригибали к самой земле верхушку ели. Тот, кому выпадал жребий первому отправиться «в полет», хватался руками за липкий игольчатый ствол поближе к макушке; двое других в это время продолжали прижимать коленями дерево к земле. По команде мальчишки отскакивали в стороны, и освобожденный ствол мгновенно выпрямлялся, поднимая ввысь живой груз. Отважный паритель болтал ногами в воздухе под ликующие вопли товарищей.

Они прекратили эту далеко не безобидную забаву, когда под тяжелым Генкой обломилась верхушка облюбованной им стройной ели. Мальчику не удалось во время стремительного падения ухватиться за какой-нибудь сучок, он только сорвал кожу на руках. Хорошо, что густой шатер пробитых им ветвей ослабил силу удара о землю.

Две недели Гена ходил с расцарапанным лицом и перевязанными руками. Пришлось объяснять свое поведение пионервожатому, давать торжественное обещание на совете отряда, что «лесные полеты» будут прекращены и что каждый из них вырастит по два дерева вместо одного обезглавленного.

Лишь Андрей, поступивший после школы в сельскохозяйственный институт, выполнил обещание насчет деревьев. Николай стал строителем, а упрямый Генка все-таки пошел в авиацию. Единственный из троих! Самый смелый!..

Вот еще фотография: Генка на брусьях. Лица не видно, голова опущена, ноги, тесно прижатые одна к другой, выброшены вверх, носки оттянуты по всем правилам. На районных юношеских соревнованиях по гимнастике Генка занял первое место. А перед тем его чуть не исключили из школы.

Преподаватель математики, старенький добрый Адольф Иванович, вызвал к доске ученика седьмого класса «В» Геннадия Боева и попросил его показать, как восстанавливают перпендикуляр к плоскости. Озорной Генка на виду у всего класса сделал перед доской стойку на одной руке и простоял так почти минуту.