Евгений Шепельский - Имею топор – готов путешествовать!

• Название: Имею топор – готов путешествовать!
• Автор: Евгений Шепельский
• Жанр: Фэнтези

Что? Представиться? Ну, можно и представиться. Фатик Джарси, варвар с гор Джарси, герой. Героические дела? Идите вы! Давно не занимаюсь этой ерундой, и даже за большой гонорар вы не сдвинете меня с места. Я мирный торговец в одном приморском городе: продаю дешево, покупаю дорого, нажил кучу долгов и ворох проблем. Но прошлое не отпускает. Все началось с того, что хитрож… хитроумные эльфы, скупившие долговые расписки моей конторы, оставили меня буквально без штанов… Целью их интриги было принудить меня отправиться вместе с ними в поход, от которого зависела судьба порабощенной империи.

А теперь… Э-э, простите, надо бежать: под мышкой у меня эльфийка, а на ободранном хвосте – гильдии убийц, магов, охотников за головами и имперский смертоносец – головорез и чародей в одном флаконе. Если кто-нибудь из них заговорит с вами – я побежал во-он туда!

Ах да, еще я пропил фамильный топор!

Текст романа целиком.

За долготерпение, моральную поддержку и (вредные)верные советы огромное спасибо Олесе Дмитриевой, Игорю Ключереву, Вис*у, Дубровному Анатолию.

---

Тарабб-бам!

Могучий удар сотряс шкаф. Створка выпятилась. Я рванулся вперед, превозмогая головную боль и тошноту, успел повернуть ключ, выпуская узника.

На пол выкатился короткошеий массивный гном, пахнущий лавандой и перегаром. Волосы стрижены под горшок, бороды нет. Это всегда приводило наших клиентов в недоумение – как это, гном и без бороды. Олник охотно рассказывал, как однажды, спасая детей из горящего сиротского приюта, раз и навсегда потеряв в пожаре бороду. Настоящая история была куда заковыристей. В ней фигурировали две гномши, лживые обещания жениться, обжигающая ревность и флакон магической бурды, называвшийся "растворителем". Страшная женская месть свершилась однажды ночью; с тех пор Олник начал бояться темноты, женщин и магии.

– Кто меня запер – я того убью! – Здоровенные красные ладони звонко расплющили откормленную моль. – Фатик, если это ты… А-а-апчхи-и!

Я молча указал на него пальцем. На груди гнома, прицепленная к пуговице крикливо раскрашенной рубашки, болталась помятая бумажка с такими словами:

"Помятка Фтику: зпри миня в шканф на плюч, когда мьи глза седут к перина осице. Иначе уйду буянить. Спасибо Олнк".

Отцепив бумажку, Олник созерцал ее несколько мгновений, беззвучно читая по слогам. Потом озадаченно дернул себя за оттопыренное ухо.

– Вот так-так! Это же мой почерк. Эркешш… Выходит, я вчера просто… Погоди! – Он пришел в волнение. – А было… Я не пытался просунуть в форточку собственный зад?

Тысяча лет позора! Я боялся оглядываться на девушку.

– Не было! Вот этого не было – точно. А ты не помнишь, куда я дел свой топор?

– А-а-апчхии! Нет, это не от лаванды. А, твой топор? Не помню. – Гном деловито оглянулся через плечо, заметив, наконец, девушку. – Ишь, какая шмара. Нету, все! Мы разорились и уже не торгуем! Фатик, скажи ей, никаких корсетов и губной помады!

Лицо девушки напряглось, рука вновь метнулась к плечу. Великая Торба! Дело принимало дурной оборот. То есть оно и раньше было не очень светлым, но после опрометчивой реплики гнома мы стремительно скатились в такое место, где восходит только черное солнце. На всякий случай я загородил товарища своим телом.

– Мой напарник, Олник Гагабурк-второй,[2] сын Джока Репоголового из Зеренги. Олник, познакомься, это новая владелица нашей конторы и вообще второго этажа, даже того чулана, где Элидор держит раскладные койки. Скажи "привет", дубина! – Я отчаянно жестикулировал за своей спиной, одновременно доверительно глядя на девушку. – Манера поведения моего приятеля слегка шокирует, леди, но поверьте, в душе он добрый малый и сейчас за все изви…

Я прервался, ибо за моей спиной родился новый громоподобный чих. Потом Олник звучно поскреб в затылке и изрек:

– Да ведь это аллергия! Мой нос учуял эльфку!

Эльфку? Эльфийку? Аллергия? О боги, как я мог про это забыть!

3

Я вдруг ощутил настоятельную потребность слинять куда-нибудь подальше, ибо перворожденная посмотрела на меня таким пронзительным взглядом, что… Обвинение и детская обида, вот что сквозило в ее глазищах.

Я бы сказал, что от волнения у меня пересохло во рту, если бы там не было сухо еще с ночи.

Олник, друг мой, когда-нибудь я тебя утоплю!

Эльфийка! Так вот, значит, откуда у девушки такое… м-м-м… деликатное телосложение.

Минутку, я кое-что проясню насчет эльфов, чтобы вы яснее представили себе ситуацию в целом.

Так вот, среди них выделяют четыре, э-э, группы. Оседлые культурные, не совсем культурные кочевые (эти разъезжают на фургонах, играют на музыкальных инструментах, поют, немного гадают и воруют лошадей), загадочные черные ("но-дризты", обиходное – "чернушки", "черномазые"), и наши, местные, "чащобные эльфы", что населяют юго-западные отроги Галидорских гор. Последние известны в Хараште как "бич божий", "паскудники" и еще под десятком нелестных прозвищ. Лет двести назад их привел в горы какой-то духовный лидер, расселил в анархические коммуны, после чего благополучно скончался, кажется, от укуса горного клеща. Лишенные пастыря, эльфы удивительно быстро одичали, всего за полстолетия утратив весь шик, красоту и загадочность, присущие Дивному народу. Возможно, виной тому были анархические убеждения, или неупорядоченность быта в сырых пещерах, поразившая почти всех эльфов радикулитом. Короче говоря, лютни сменили барабаны, шитые золотом одежды – шкуры горных баранов, луки тонкой работы – грубые копья, а хитроумные чары превратились в плохо действующие ругательства. Певучий язык оскудел, характер безнадежно испортился; доминирующими чертами в нем стали надменность, агрессия и ксенофобия, в том числе и к своим благополучным собратьям. Вульгарные дикари – вот кем стали чащобники. И вот уже вторую сотню лет, как они обеспечивали крестьянам в долине Харашты полный комплект неприятностей, доходя иной раз в своих набегах до стен нашего города. Пища, рабы, предметы обихода, алкоголь – этим скрюченным мерзавцам годилось все, что можно отобрать и унести. Синдики Харашты не раз пытались выбить их из горных ущелий, но куда там! Хитроумные ловушки, узкие тропы и привычное отсутствие взаимодействия (на человеческом языке это называется: "Пусть они идут первыми, а мы прикроем с тыла!") между армиями синдиков делали чащобных эльфов неуязвимыми.

В конце концов, хараштийские картографы начали обозначать ареал обитания чащобников кровавыми пятнами с подписью "Эльфы! Опасно!", а синдики, по слухам, согласились выплачивать эльфам дань, что, впрочем, не уберегало земли Харашты от набегов. Вот так и вышло, что чащобные эльфы бросили тень на весь эльфийский род, по крайней мере, в хараштийских пределах, а крестьяне могли устроить самосуд любому эльфу, попавшему им в руки. Кочующие эльфы проезжали долину Харашты на скоростях, устраиваясь лагерем вдали от деревенек, оседлые – эльфийских королевств в нашем мире всего два, Витриум (я там не был) у границ несчастной Империи Фаленор, и Скориум (был, едва унес ноги) в глубинах Южного Континента – случались в городе, хм, мельком.

Нет, если у оседлого или кочующего эльфа есть деньги, с ним будут иметь дело, хотя остроухому придется держать ухо востро и, разумеется, не забредать на любой из базаров Харашты. Там, если излагать события предельно сжато, может случится следующее: крестьяне-узнавание-отрезанная-голова-мы-не-плохие-люди-но-поймите-нас-тоже-сынок-пни-эту-башку-и-позови-маму-будем-праздновать.

Истины ради: и кочевые, и оседлые эльфы (к примеру, те, что населяют границы несчастной Империи Фаленор), не особенно стремятся в Харашту, считая ее тлетворным и пакостным местом, общемировой клоакой и рассадником венерических заболеваний. "Помойка у моря" и "Отрыжка злых богов" – это самые приличные выражения, которыми они ее величают. Приезжих, точнее, приплывших из Витриума эльфов я встречал в Хараште не больше десятка раз за пять лет, и все это были мужчины (их можно отличить от женщин по особо надменному выражению лица) – торговцы эльфийскими диковинами, прибывшие морем. Тут надо бы отвлечься и сказать, что после узурпации Фаленорского Престола герцогом Тавро Вортигеном эльфам стало трудновато проводить свои корабли вдоль имперского побережья, а кочующие, те, что не успели вовремя унести ноги и копыта из Фаленора, стали жертвами этнических чисток и давно сгнили в братских могилах.

Черного эльфа мне посчастливилось видеть однажды в балагане, впрочем, я думаю, это была бритая от шерсти обезьяна. Но-дризты живут в глубинах Южного континента – в буквальном смысле: в пещерах Семицветных гор они добывают самоцветы для белых людей, которых считают богами. Дурачки, что с них взять.

Как вы могли бы догадаться, эльфийку в Хараште я встретил впервые.

Не скажу, к какому из трех цивилизованных племен принадлежала девушка, но она прикрывала уши, а значит, кое-что знала. Она благоухала, но слишком сдержанно, а ее одежда была вполне человеческой. (Не говорю уже о том, что она нашла общий кошелек, тьфу ты, язык с местными судьями.) Нет, она не была случайным гостем в Хараште. Скорее, наоборот.

Гм, какая же забота привела эльфийку в нашу без меры унавоженную метрополию? Чего она хочет? Скупила второй этаж, чтобы устроить там салон красоты? Цех по разделке селедки? Фабрику поддельных реликвий? Артель, клепающую праздничные колокольчики? Сомневаюсь, что она посвятит меня в свои планы.

Ах да, про аллергию, если вы еще не устали от назойливых пояснений. Ну, вы сами небось знаете, что между гномами и эльфами существует труднообъяснимая вражда. Это как кошки и собаки, антагонизм врожденный, впечатанный намертво. При этом каждый десятый гном – с незапамятных времен – рождается с аллергией на эльфов, – что значит, чихание и насморк, когда остроухий рядом. У многих эльфов, замечу (впрочем, эти сведения не проверены), от соседства с гномами развивается смертная тоска, чреватая самоубийством. Ну и у всех эльфов от звуков гномских йодлей начинается неукротимая рвота. Это безотказное оружие гномы Шляйфергарда использовали издревле, выставляя на флангах армий лучших певцов, и оно действовало до тех пор, пока эльфы Витриума не додумались заливать уши воском. Увы, наши, чащобные эльфы настолько… хм, очеловечились, что гномье пение действовало на них как слабая щекотка.