Николай Клюев - Сочинения. В 2-х томах

• Название: Сочинения. В 2-х томах
• Автор: Николай Клюев
• Жанр: Поэзия

Собрание сочинений русского советского поэта Николая Клюева. Николай Клюев — русский поэт, представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии XX века.

---

317

В заборной щели солнышка кусок —

В заборной щели солнышка кусок —
Стихов веретено, влюбленности исток,
И мертвых кашек в воздухе дымок…
Оранжевый сентябрь плетет земле венок.

Предзимняя душа, как тундровый олень,
Стремится к полюсу, где льдов седая лень,
Где ледовитый дуб возносит сполох-сень,
И эскимоска-ночь укачивает день.

В моржовой зыбке светлое дитя
До мамушки — зари прикурнуло, грустя…
Позёмок-дед, ягельником хрустя,
За чумом бродит, ежась и кряхтя.

Душа-олень летит в алмаз и лед,
Где время с гарпуном, миров стерляжий ход,
Чтобы закликать май, гусиный перелет,
И в поле, как стихи, суслонный хоровод.

В заборной щели солнечный глазок
Глядит в овраг души, где слезка-ручеек
Звенит украдкою меж галек — серых строк,
Что умерла любовь и нежный май истек.

318 МАТЬ

Она родила десятерых
Краснозубых, ярых сынов;
В материнских косах седых
Священный сумрак лесов:

Под елью старый Велес,
Пшено и сыр на костре,
И замша тюркских небес,
Как щит в голубом серебре.

Поет заклятья шаман,
Над жертвой кудрявится дым…
Родительский талисман
В ученую лупу незрим.

И мамин еловый дух
Гербарий не полонит…
Люблю величавых старух
В чьих шалях шумы ракит.

Чьи губы умели разжечь
В мужчине медвежий жар,
Отгулы монгольских сеч
И смертный пляс янычар.

Старушья злая любовь
Дурманнее белены,
Салоп и с проседью бровь
Таят цареградские сны.

В Софию въехал Мурат,
И Влахерн — пристанище змей,
Могуч, боговидящ и свят,
Я сын сорока матерей.

И сорок титанов-отцов,
Как глыбу, тесали меня.
Придите из певчих сосцов
Отпить грозового огня!

319 Строгоновские иконы —

Строгоновские иконы —
Самоцветный, мужицкий рай;
Не зовите нас в Вашингтоны,
В смертоносный, железный край.

Не обертывайте в манишки
С газетным хитрым листом,
По звенящей, тонкой наслышке
Мы Предвечное узнаем.

И когда златится солома,
Оперяются озима,
Мы в черте алмазной, мы дома,
У живых истоков ума.

Самоцветны умные хляби —
Непомерность ангельских глаз…
Караван к Запечной Каабе
Привезет виссон и атлас.

Нарядяся в пламя и розы,
В Строгоновское письмо,
Мы глухие смерчи и грозы
Запряжем в земное ярмо.

Отдохнет многоскорбный сивка,
От зубастых ножниц — овца,
Брызнет солнечная наливка
Из небесного погребца.

Захмелеют камни и люди,
Кедр и кукуший лен,
И восплачет с главой на блюде
Плясея Кровавых Времен.

Огневые рощи — иконы
Восшумят: «се Жених грядет»…
Не зовите нас в Вашингтоны
Под губительный молот бед!

320 Узорные шаровары

Узорные шаровары
Вольготней потных, кузнечных…
Воронье да злые пожары
На полях родимых запечных.

Черепа по гулким печуркам,
В закомарах лешачий пляс,
Ускакал за моря каурка,
Добрый волк и друг-китоврас.

Лучше вихорь, песни Чарджуев,
На пути верблюжий костяк;
Мы борцы, Есенин и Клюев,
За ковригу возносим стяг,

За цветы в ушах у малайца,
За кобылий сладкий удой,
Голубка и ржаного зайца
Нам испек Микула родной.

Оттого на песенной кровле
Воркование голубей,
Мы — Исавы, в словесной ловле
Обросли землей до грудей.

И в земле наших книг страницы,
Запятые — медвежий след,
Не свивают гнезд жаро-птицы
По анчарным дебрям газет.

На узорчатых шароварах
Прикурнуть ли маховику?
Лишь пучина из глубей ярых
Выплескивает строку.

321 Маяковскому грезится гудок над Зимним,

Маяковскому грезится гудок над Зимним,
А мне журавлиный перелет и кот на лежанке.
Брат мой несчастный, будь гостеприимным:
За окном лесные сумерки, совиные зарянки!

Тебе ненавистна моя рубаха,
Распутинские сапоги с набором,
В них жаворонки и грусть монаха
О белых птицах над морским простором.

В каблуке в моем терем кащеев,
Соловей-разбойник поныне, —
Проедет ли Маркони, Менделеев,
Всяк оставит свой мозг на тыне.

Всякий станет песней в ночевке,
Под свист костра, над излучиной сивой;
Заблудиться в моей поддевке
«Изобразительным искусствам» не диво.

В ней двенадцать швов, как в году високосном,
Солноповороты, голубые пролетья,
На опушке по сафьяновым соснам
Прыгают дятлы и белки — столетья.

Иглокожим, головоногим претит смоль и черника,
Тетеревиные токи в дремучих строчках,
Свете Тихий от народного лика
Опочил на моих запятых и точках.

Простой как мычание, и облаком в штанах казинетовых
Не станет Россия, так вещает Изба.
От мереж осетровых и кетовых
Всплески рифм и стихов ворожба.

Песнотворцу ль радеть о кранах подъемных,
Прикармливать воронов — стоны молота?
Только в думах поддонных, в сердечных домнах
Выплавится жизни багряное золото.

322 Блузник, сапожным ножом

Блузник, сапожным ножом
Раздирающий лик Мадонны, —
Это в тумане ночном
Достоевского крик бездонный.

И ныряет, аукает крик —
Черноперый, колдующий петел,
Неневестной Матери лик
Предстает нерушимо светел.

Безобиден горлинка-нож
В золотой коврижной потребе.
Колосится зарная рожь
На валдайском, ямщицком небе.

И звенит Достоевского боль
Бубенцом плакучим, поддужным…
Глядь, кабацкая русская голь
Как Мадонна, в венце жемчужном!

Только буйственна львенок-брада,
Ястребята — всезрящие очи…
Стали камни, огонь и вода
До пурпуровых сказок охочи.

И волхвующий сказочник я,
На устах огневейные страны…
Достоевского боль, как ладья,
Уплывает в ночные туманы.

323 Повешенным вниз головою

Повешенным вниз головою
Косматые снятся шатры
И племя с безвестной молвою
У аспидно-синей горы.

Там девушка тигру услада,
И отрок геенски двууд.
Захлестнутым за ноги надо
Отлить из кровинок сосуд.

В нем влага желёз, сочленений,
И с семенем клей позвонков…
Отрадны казненному сени
Незыблемых горных шатров.

Смертельно пеньковой тропою
Достичь материнской груди…
Повешенных вниз головою
Трещоткою рифм не буди.

324 У вечерни два человека –

У вечерни два человека —
Поп да сторож в чуйке заплатанной.
На пороге железного века
Стою, мертвец неоплаканный.

Бог мой, с пузом распоротым,
Выдал миру тайны сердечные;
Дароносица распластана молотом,
Ощипаны гуси — серафимы млечные.

Расстреляны цветики на проталинках
И мамины спицы-кудесницы…
Снегурка в шубейке и валенках
Хнычет у облачной лестницы.

Войти бы в Божью стряпущую,
Где месяц — калач анисовый…
Слезинка над жизненной пущею
Расцветет, как сад барбарисовый.

Спицы мамины свяжут Нетленное —
Чулки для мира голопятого,
И братина — море струнно-пенное
Выплеснет Садко богатого.

Выстроит Садко Избу соборную,
Подружит Верхарна с Кривополеновой
И обрядит Ливерпуль, Каабу узорную
В каргопольскую рубаху с пряжкой эбеновой.

325