Мирон Хергиани - Тигр скал

• Название: Тигр скал
• Автор: Мирон Хергиани
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00797-0

Лирическая повесть, основанная на воспоминаниях, рассказывает не только о жизни и подвигах одного из выдающихся грузинских альпинистов Михаила Хергиани (1935-1969), но и о его товарищах по восхождениям на горные вершины, о соревнованиях по скалолазанию в СССР и зарубежом в 40 — 60-х годах XX века. Погиб при попытке рекордного восхождения на стену Sualto массива Civetta в итальянских Доломитовых Альпах. После того, как Хергиани сорвался со стены, падающий камень перебил страховую верёвку. Похоронен в родном селе Местиа.

        Автор — Мирон Хергиани, грузинский прозаик, брат Михаила Хергиани.

С сайта irsl.narod.ru

---

ТЕРПЕНИЕ

— Кто все же был этот Чорла? Что сделал он такого?

Дедушка Антон огладил левой рукой белоснежную бороду, потом оперся на палку с железным наконечником, с которой никогда не расставался, и стал рас­сказывать историю Чорла.

— Такой охотник, как Чорла, не рождался на свет. Но, что самое удивительное, он с детства был очень жадным.

Набожный и отчаянный, ненасытным и кровожад­ным был он на охоте, убивал всех туров, какие только ему попадались. Страсть к уничтожению была у него в крови, страсть к убийству...

«Убей столько, сколько сумеешь утащить на себе»,— сказано в наших законах. А ведь они установлены богинями охоты. Только Чорла по этим законам жить не желал, он насмехался над ними.

Вот однажды снарядился он на охоту, кликнул своего черного пса Корана[1] и направился к Белым скалам. Ходил, бродил, да так ничего и не убил. Тогда он пошел на лужайку богинь охоты — авось, мол, хоть там найду добычу. А на лужайке, на приволье, рас­положился целый табун: туры, самцы и самки, скачут, прыгают, травку беззаботно щиплют. Ну, тут Чорла и карты в руки! Выстрелил он в тура-самца и уложил его на месте, Еще выстрелил и еще одного убил. Потом еще и еще. И прежде чем успел он в пятый раз перезарядить ружье, рассвирепевшие богини-дали схва­тили его, схватили и приковали к скале, подвесили на неприступном утесе за правую руку и левую ногу.

— Ненасытный Чорла, здесь вороны исклюют твое тело, здесь навсегда поселится твоя злая душа, а твое любимое ружье изъест ржавчина,— вот что сказали ему в утешение дали.

— О мой верный Корана! — крикнул Чорла скулив­шему псу.— Пойди и сообщи моим братьям, что со мной приключилось, пусть унесут мои кости в деревню,

а мое ружье и патроны пусть возьмут себе...

Рысью припустил Корана к дому, и вдруг у самой деревни повстречался ему владыка Георгий[2].

—Куда  это  ты  так бежишь  и  почему  ты  такой грустный, Корана? — спросил он пса.

—Да как же куда бегу! Мой Чорла прикован к скале,  я должен сообщить его братьям,  какая  беда с ним приключилась, пусть они хоть кости унесут домой, а его ружье со всеми патронами себе возьмут...

— Это тебя так опечалило, Корана? Из-за этого ты так жалобно скулишь? Сейчас же возвращайся об­ратно и постарайся подбодрить своего хозяина, пусть потерпит, пока я приду. А я поднимусь вдоль по ущелью и отправлю послов к дали, если же они заупрямятся, против их воли освобожу Чорла.

Святой Георгий вправду повелел дали, чтобы они отпустили смелого охотника.

Дали удивились требованию святого Георгия.

— Как же мы Чорла отпустим, когда он перебил у нас три тысячи туров, столько же самок турьих, оста­вил всего-навсего три серны, и те ранены! Пусть святой Георгий исцелит нам этих серн, оживит туров, и мы этого Чорла в тот же час освободим. Вот так — и не иначе! — заявили дали.

Святой Георгий сделал по-своему, против их воли освободил Чорла, но дали все же отомстили охотнику — размозжили ему правое плечо, чтобы он никогда не смог прижать к нему приклад, никогда бы не смог вы­стрелить из своего ружья.

— Чорла, бедный мой Чорла, как ты себя чувству­ешь? — спрашивает по дороге святой Георгий.

— Хорошо, владыка, разве что плечо мне дали раз­мозжили, да стоит ли печалиться из-за такой малости, когда я чуть было вовсе не погиб?

— Не горюй, Чорла. Сейчас я взвалю на тебя трех туров, и если ты сумеешь донести их вон до той горы, плечо твое исцелится.— Святой Георгий взвалил на Чорла трех туров и говорит: — Теперь я буду идти впереди, а ты иди за мной следом, только помни: набе­рись терпения, чтобы я не слышал ни единого стона, пока мы не достигнем вон той горы.

Тяжко пришлось Чорла, устал Чорла, ох как устал, пот с него лился в три ручья, глаза застилал ему пот. Ничего перед собой не видел раненый охотник, чутьем находил дорогу — шел по следам святого Георгия...

Подъемы остались позади. Улыбка победителя тро­нула губы Чорла.

Да только рано было радоваться.

— Вон за ущельем видишь перевал? — опять гово­рит ему Георгий.— Дотуда должен ты донести ношу, а потом и улыбайся, мой Чорла.

Молчит Чорла, набирается терпения, бредет, пошатываясь, за святым Георгием.

Вот поднялись они к перевалу, а святой Георгий снова говорит Чорла:

— Доберемся до ночлега, а потом и улыбайся, Чорла...

«До ночлега... до ночлега...— думает выбившийся из сил Чорла.— Где же он, этот проклятый ночлег?» Никак не вспомнит он пещеру охотников, в которой, почитай, сто раз проводил ночь под прикрытием огром­ного камня.

- Что ж делать, святой Георгий, я должен потер­петь, либо потерпеть, либо умереть...

Чорла не убавил шагу. Ни разу не застонал. Не взмахивал рукой перед лицом, отгоняя мошкару. Со­блазнительная мысль об отдыхе, о том, чтобы хоть не­надолго остановиться, присесть и перевести дух, не ка­салась его сознания. По стопам святого Георгия шел Чорла.

Внезапно странный ропот послышался из ущелья.

— Чорла, эгей, Чорла, оглянись-ка назад,— сказал охотнику ушедший вперед владыка.— Видишь, какой потоп устроил я этим ветрогонкам дали, которые спе­шили погубить тебя.

И оглянулся Чорла, и увидел, как красавиц дали уносит бешеный поток.

— Ты ведь слыхал поговорку, Чорла: «Свеча и ладан свою дорогу не потеряют». Ты верно мне слу­жил. Одних только свечек сжег в мою честь — двенадцать лошадиных поклаж. Мог ли я забыть о твоем таком ко мне уважении, о любви твоей и преданности, мог ли я в трудный час бросить тебя на произвол судь­бы? Отныне ни туры не уйдут от тебя, ни серны, ни горные козлы — все будут в твоей власти. А смерть Придет за тобой тогда, когда ты сам того пожелаешь...

На этом старец закончил повествование. Умолк и задумался, полуопустив морщинистые веки. Так сидел он сминуту, потом вновь заговорил:

— Только смелости Чорла можно позавидовать, а больше ничему. И святой Георгий дурно поступил — утопил невинных богинь, ну и что же, что ему поручено покровительствовать мужчинам... Ничем не оправдать подобную несправедливость, ничем... Должен был понести наказание Чорла за кровожадность и алчность...

К счастью, таких, как Чорла, вероятно, мало было, а может, и вовсе не было, не то в наших ущельях не осталось бы зверья...

БЕСАРИОН: «СПЕРВА ОДОЛЕЙ СТРАХ ВЫСОТЫ...»

— Если бы не вершины, я бы сошел с ума. Они громоздились передо мной и совсем по-человечески подмигивали мне, обнадеживали,— улыбается Миха­ил.— Я слышал их тайный голос, он подбадривал меня: «А ну, будь смелее, держись, брат».

Очутившись один среди скал, вспоминал я историю Чорла. Дали приковали его к скале, вот и я застрял в этих скалах, словно и меня приковали... А может, и я в чем-то провинился перед дали и они так же сурово расправятся со мной, как с ним? Кто мне поможет, кто спасет меня? Святой Георгий? Но я ничего для него не сделал, одной свечки в его честь не затеплил. Почему-то я упорно сравнивал себя с Чорла, хотя, разумеется, никакого сходства между нами не было. Подавленный страхом и этими мыслями, я стал перебирать в памяти все дурные поступки, которые когда-либо совершил,— забрался в чей-то сад за яблоками, попортил чье-то поле, лакомясь молодым горошком, и прочее... И чем больше я вспоминал, тем страшнее мне становилось.

Тогда я стал считать вершины: Чатини, Ушба, Иалбузи[3]... И так я перечислял одну за другой, насколько хватал глаз, считал снова и снова...

Ветер подул с ледников. Дрожь охватила меня. Я весь трясся от холода. О, как страстно мечтал я в те минуты о земле внизу, о деревне, о доме, как завидовал моим ровесникам, которые сладко спали в теплых по­стелях. Тысячу раз зарекался в душе: «Отныне никогда больше не пойду в горы, к этой проклятой Дала-Кора близко не подойду и уж конечно никогда не взведу курок на тура».

«Никогда не взведу курок на тура»...— почему-то несколько раз подряд, как заклинание, повторил я эти слова. Может быть, из-за этого ружья и мстят мне дали? Из-за ружья, которое столько бед понаделало в горах?..

Вдруг меня охватило неудержимое желание зашвырнуть ружье далеко в пропасть.

К тому же оно стало необыкновенно тяжелым. И случилось так, что ружье нечаянно выпало у меня из рук и с лязгом покатилось вниз. Видимо, курок задел за камень, раздался выстрел, разорвавший ночную тишину. И опять все стихло... и я снова начал считать вершины. Не знаю, сколько времени я считал их и пересчитывал, но вдруг заметил, что они светлеют, и понял, что занимается рассвет. И когда солнце озарило мир, глазам моим открылось прекраснейшее зрелище — Сванэтский Кавкасиони словно на ладони был передо мной. Не могу передать, какое необыкновенное чувство охватило меня. В те минуты я мнил себя самым счастливым человеком на земле...

С первыми же лучами солнца я услышал свист. Вероятно, шуртхи! Свист повторился. И вдруг меня осенило — это мой отец спускается с верхних утесов!.. Определенно отец! Это его свист! Но как он нашел меня, как угадал тропинки, по которым я забрался сюда? Какое же удивительное должно быть у него чутье, что оно привело его на Дала-Кора? Все это поразило меня. Я удивлялся и в то же время гордился своим отцом, его охотничьим чутьем.