Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды

• Название: Сонька. Продолжение легенды
• Автор: Виктор Мережко
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00886-9

Новый роман классика российской кинодраматургии Виктора Мережко продолжает знакомить нас с историей жизни королевы воровского мира Соньки Золотой Ручки. Ни каторга, ни предательство любимого не сломили ее — она по-прежнему великолепна и теперь работает в тандеме с младшей дочерью, страдая от жестокой неприязни старшей.

---

— Я вас обожаю, — прошептала Табба, не сводя с него глаз. — Я вас люблю.

Он повернулся к ней, легонько поцеловал.

— Не надо сейчас… Это мы скажем потом.

Они снова молчали, каждый думая о своем и чувствуя свое, затем Табба спросила:

— Куда мы едем?

— В госпиталь.

— В госпиталь? — переспросила актриса. — Зачем?

— Нас там ждут.

— В такое время?

— Там благотворительный вечер. Надо дать глоток надежды раненым солдатам.

Табба, не сняв верхней одежды, в сопровождении Рокотова и стройного поручика, поднялась по широкому лестничному маршу, с ней раскланивались, ей вслед перешептывались. Наконец они вошли в большой зал, заполненный состоятельной публикой, и поручик довольно громко объявил:

— Господа! Прима оперетты госпожа Табба Бессмертная и известный поэт господин Марк Рокотов!

Раздались скорее вежливые, нежели восторженные аплодисменты, солдаты помогли Марку и Таббе снять верхнюю одежду и отнесли ее в находящийся рядом гардероб.

К Таббе и Рокотову подошли два офицера — подполковник и полковник, раскланялись.

— Благодарим, что не отказались поддержать воинов в трудную минуту, — сказал полковник, повернулся к собравшимся, объявил: — Можем, господа, проследовать в палаты.

Присутствующие направились к широко открытым дверям и, после некоторой сумятицы, оказались в просторном помещении, заставленном кроватями с ранеными солдатами.

Дамы и господа шли по проходу, слегка растерянно улыбаясь лежащим, помахивали руками, некоторые решались задержаться у кроватей и что-то говорили солдатам, осеняя их крестом.

Рядом с Таббой и Рокотовым необъяснимым образом возник граф Петр Кудеяров, который приблизился к приме и прошептал:

— Я вас ревную… И боюсь за вас, мадемуазель!

Она легонько отстранила его и двинулась дальше.

Солдаты, разной степени ранения, приподнимались с коек, удивленно смотрели на диковинное шествие, перебрасывались репликами, улыбались.

Табба шла рядом с поэтом, держась за его руку, вытирала с глаз вдруг выступившие слезы, посылала некоторым бойцам нежные воздушные поцелуи.

Какой-то молодой человек с перебинтованной головой, совсем мальчик, вдруг подался вперед, дотянулся до руки актрисы.

— Я вас узнал!.. Я был на «Периколе»!.. Вы восхитительны, мадам!

— Спасибо. — Растроганная Табба обняла его. — Спасибо, дорогой. — Неожиданно сняла с себя золотой кулон, отдала пареньку. — Пусть он вам помогает.

— Я буду молиться о вас!.. Илья Глазков будет молиться о вас!.. Запомните!

Находящийся сзади Кудеяров также дал молодому человеку солидную купюру, бросив на приму ревнивый взгляд.

— Господа! — Вперед вышел Рокотов и поднял руку. Глаза его горели. — Господа, минуточку внимания! Позвольте, я прочту!

Он секунду помолчал, настраиваясь, вскинул голову, и его волосы черным солнцем взлетели над головой.

Табба восторженно смотрела на него.

Война — проклятие народа!
Война — проклятие страны!
Война — вопиет вся Природа!
Война — услада Сатаны!

Убитые сыны для вас награда,
Истерзанные души — ваш удел.
Проснись, Россия, выжми яд из Гада,
Молись и плачь, чтоб стон твой долетел!

Пусть долетит туда, где рушат судьбы,
Пусть окропит всех кровью и стыдом,
А мы, прикрыв позор уставшей грудью,
Пред смертью скажем — Боже, защити наш дом!

Рокотову аплодировали долго и страстно — посетители госпиталя, раненые, но больше всех Табба. Он с достоинством, снисходительно раскланивался, посылал тяжелые взгляды, наконец всем видом показывал, что приветствий достаточно, кашлянул в кулак, и все затихли.

— Не буду говорить, господа, о том, что испытываем мы, глядя на этих покалеченных героев Отечества. Не стану искать виновных в их печальных судьбах — не время и не место. Скажу лишь, что большая часть вины лежит именно на нас, господа! Своей пассивностью, равнодушием, неучастием мы во многом способствовали тому, что наши лучшие сыны гибнут на полях сражений. Гибнут в бессмысленной бойне, не подготовленные дать отпор противнику! — Присутствующие задвигались, зароптали, поэт тут же вскинул руку. — Самое недостойное, что мы могли бы сейчас сделать, — это вступить в дискуссию!.. Не надо, господа, если мы еще не до конца потеряли стыд! — Выждал, обвел присутствующих медленным гипнотическим взглядом. — Хочу попросить об одном. Не насильственно, а всего лишь по зову совести. Мы с госпожой Бессмертной являемся представителями благотворительного союза «Совесть России» и призываем вас к вспомоществованию раненым и семьям погибших в войне. Можете деньгами, украшениями… кто как может, дамы и господа.

Среди присутствующих возникло некоторое смятение, Рокотов сорвал с подушки наволочку, двинулся с нею в самую гущу светской публики.

— Кто чем может, господа… — бормотал он, встряхивая волосами и принимая подношения в наволочку. — Во благо лучших сынов России… Спасибо, Отечество вас не забудет… Благодарю, сударыня, за ваше щедрое сердце… Низко кланяюсь… Придите в храм и помолитесь. Благодарю…

Табба стояла в сторонке, с некоторым удивлением смотрела на действо, затеянное Рокотовым, машинально достала из сумочки крупную купюру и, когда поэт поравнялся с ней, положила деньги в наволочку.

Было темно и сыро.

Пролетка неслась по разбитой дороге — на ухабах подбрасывало и качало из стороны в сторону.

Поэт молчал, по обыкновению тяжело глядя перед собой.

— Никогда не слышала о «Совести России», — произнесла Табба.

Он повернулся к ней.

— Что?

— Не знала, что есть союз «Совесть России», тем более с моим участием.

— А вам зачем знать? — усмехнулся Рокотов.

— Как же?.. Вы ведь упомянули мое имя.

Марк помолчал, коротко взглянул на девушку.

— Я недостаточно вас знаю, чтобы посвящать в детали моей жизни.

— Я не стремлюсь к этому. Но причины странности отдельных ваших поступков я бы желала понять.

Поэт помолчал, после чего из него вырвалось:

— Деньги… Деньги… Мне нужны деньги! Чертовски нужны!

— У вас нет денег? — искренне удивилась артистка. — Я могу дать.

Он снисходительно посмотрел на нее и ухмыльнулся.

— Глупенькая, ничего не понимающая девочка… — Протянул руку к голове примы, взъерошил волосы, притянул к себе и накрыл ее откровенно бессовестным поцелуем.

Табба ничего не помнила, ничего не понимала. Она просто отдавалась властному, желанному и жестокому мужчине. Ей было непостижимо хорошо и временами настолько больно и отвратительно, что она с трудом сдерживалась, чтобы не сбросить с себя огненное, удушающее тело.

Потом Табба сидела в небольшом гостиничном номере возле туалетного столика с зеркалом, взирая на себя удивленно и печально. Рокотов лежал на постели, заложив руки за голову, смотрел в потолок и молчал.

— Вот оно и произошло, — тихо выговорила девушка.

Поэт молчал, глаза его не мигали.

— Все так просто и даже обыденно.

— Жизнь, — почти не разжимая губ, сказал Рокотов, — цепь случайных и обыденных поступков.

— Вы полагаете, наша встреча случайна и обыденна?

Он усмехнулся.

— Пройдет совсем немного времени, и вы сами в этом убедитесь.

Табба вдруг стала плакать, тихо и отчаянно, уронив голову на столик, из уголков рта совсем по-детски выступали пузырики, а она никак не могла успокоиться.

Неожиданно почувствовала на плечах тяжелую руку, подняла голову. Поэт заставил ее подняться, взял в руки ее лицо, посмотрел в глаза серьезно и твердо.

— Вы отныне моя.

— Да, — кивнула актриса, и ее волосы упали на лицо.

Он убрал волосы.

— Вы будете делать все, что я скажу.

— Да.

— У вас есть театр, но вы не будете принадлежать театру.

Табба испуганно посмотрела в черные глаза Марка, мотнула головой.

— Нет, я не переживу этого.

— Переживете. Театр откажется от вас.

— Почему?

— Со мной вы станете прокаженной.

— Я вас не понимаю.

— Пройдет время, и вы все поймете.

— Вы по дороге сюда говорили о деньгах.

— Забудьте пока об этом.

Рокотов приблизил ее лицо почти вплотную к своему и стал целовать глаза, губы, шею.

Следователь Гришин, проводивший допрос, был в толстых очках, поэтому смотрел на Петра Кудеярова близоруко, внимательно и, казалось, даже с сочувствием.

Граф чувствовал себя в этом кабинете неуютно, постоянно елозил на стуле, вертел головой, теребил бороденку.

— С кем из господ, участвовавших в сходке, вы знакомы лично? — спросил следователь, предварительно заполнив какие-то бумаги.

— Ни с кем, — ответил с деланым удивлением Кудеяров. — В «Горацио» я оказался случайно.