Жан-Жак Руссо - Юлия, или Новая Элоиза

• Название: Юлия, или Новая Элоиза
• Автор: Жан-Жак Руссо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1968

Книга Руссо — манифест свободы чувства; подлинный манифест, в котором записаны золотые слова: «Пусть же люди занимают положение по достоинству, а союз сердец пусть будет по выбору, — вот каков он, истинный общественный порядок. Те же, кто устанавливает его по происхождению или по богатству, подлинные нарушители порядка, их-то и нужно осуждать или же наказывать».

Перевод с французского Н. Немчиновой и А. Худадовой под редакцией В. Дынник и Л. Пинского.

Перевод стихов В. Дынник.

Вступительная статья И. Верцмана.

Примечания Е. Лысенко.

Иллюстрации Юбера Гравело.

---

Видно, тебе на роду написано, дорогая моя подруга, всегда оберегать меня от меня самой. После того как ты с таким трудом освободила меня от ловушек, расставленных сердцем, ты спасаешь меня от ловушек разума. После стольких жестоких испытаний я теперь начинаю опасаться заблуждений, не меньше чем страстей, которые их зачастую порождают. Зачем не было у меня всегда такой осторожности! Если бы в прошлом я меньше полагалась на свою рассудительность, мне бы меньше пришлось краснеть за свои чувства.

Пусть это предисловие не тревожит тебя. Я была бы недостойна твоей дружбы, если бы мне все еще приходилось советоваться с тобою по важным вопросам. Преступные склонности всегда были чужды моему сердцу, и, смею думать, сейчас я от них дальше, чем когда бы то ни было. Выслушай же меня спокойно, сестрица, — и поверь, что мне никогда не понадобится обращаться за советом в тех случаях, когда сомнения может разрешить одна лишь внутренняя порядочность.

Шесть лет мы с Вольмаром прожили душа в душу, в полном согласии, какое только возможно между супругами, и ты знаешь, что он никогда не говорил со мною ни о своей семье, ни о себе самом, а я, приняв мужа из рук отца, заботившегося о счастье дочери и о чести дома, ни разу не выказывала горячего желания узнать о нем более того, что он считал уместным поведать мне. Довольная тем, что я ему обязана и жизнью того, кто дал мне жизнь, и честью своей, и покоем, и разумом, и счастьем иметь детей, и всем, что придает мне некоторую цену в собственных моих глазах, я вполне была уверена, что все, чего я не знаю о нем, не противоречит уже известному, и мне не нужно было знать больше, чтобы любить, уважать, почитать его всеми силами души.

Нынче утром за завтраком он предложил нам прогуляться, пока еще не жарко, и под тем предлогом, что ему неудобно уходить далеко от дому в халате, он повел нас в рощицу, — и как раз, моя дорогая, в ту самую рощу, где начались все несчастья моей жизни. Когда мы приблизились к сему роковому месту, у меня ужасно забилось сердце, и я отказалась бы войти в рощу, если б не стыд и воспоминания о словах, сказанных недавно в Элизиуме, — я боялась, что отказ мой будет истолкован неверно. Не знаю, был ли спокоен наш философ, но, взглянув на него через некоторое время, я увидела, что он бледен, изменился в лице, и не могу тебе сказать, как мне это было больно.

Войдя в рощу, я заметила, что муж смотрит на меня и улыбается. Он сел между нами в середине и, помолчав немного, сказал, взяв нас за руки: «Дети мои, я убеждаюсь, что планы мои совсем не напрасны, и нас троих может связать долгая прочная привязанность, которая сделает нас счастливыми и будет мне утешением на старости, уже приближающейся; но я вас знаю обоих лучше, нежели вы меня знаете, и справедливо, чтобы мы были в равном положении. Хотя мне нечего рассказать вам о себе очень уж занимательного, я больше не хочу иметь от вас секретов, раз вы их от меня не имеете».

И тут он открыл нам тайну своего рождения, известную до сих пор лишь моему отцу. Когда ты узнаешь ее, ты подивишься самообладанию и сдержанности человека, способного шесть лет скрывать от жены такую тайну; но для него это ничто, — он не думает об этом, ему не надо делать над собою особых усилий, чтобы молчать.

«Не буду останавливать вашего внимания на событиях моей жизни, — сказал он нам, — для вас важнее узнать мой характер, нежели мои приключения. Они очень просты, и, поняв хорошенько, что я собой представляю, вы легко поймете, что я мог совершить. У меня от природы душа спокойная, а сердце холодное. Я из числа тех людей, коих называют бесчувственными, желая их оскорбить, тогда как они просто лишены страстей, мешающих следовать велениям разума, истинного руководителя человека. Будучи мало чувствителен и к удовольствию и к скорби, я лишь в слабой степени испытываю гуманное сочувствие к ближнему, вызывающее у людей привязанность к нам. Если мне тяжело видеть страдания хороших людей, — то жалость тут ни при чем, ибо мне нисколько не жалко, когда страдает человек дурной. Самым главным началом моих чувств является прирожденная любовь к порядку; удачное сочетание игры фортуны и действий человека нравится мне точно так же, как прекрасная симметрия в картине художника или как хорошо поставленная на театре пьеса. Ежели и есть у меня какая-либо страсть, то лишь страсть к наблюдениям: я люблю читать в сердцах людей, и поскольку мое собственное сердце не порождает у меня иллюзий, поскольку наблюдения я веду хладнокровно и безучастно, а долгий опыт развил во мне проницательность, я никогда не обманываюсь в своем предвидении; это тешит мое самолюбие и служит мне единственной наградой в постоянных моих наблюдениях; сам я не люблю играть роли — люблю только смотреть, как играют другие. Мне нравится лишь созерцать общество людей, и вовсе не по вкусу быть составной его частицей. Если бы я мог изменить самую природу своего естества и стать живым оком, я бы охотно произвел такую перемену. Но равнодушие к людям вовсе не делает меня независимым от них; я нисколько не стремлюсь быть у них на виду, однако чувствую потребность видеть их, а следовательно, хоть и не питаю к ним нежности, они мне необходимы.

Два общественных сословия, которые мне довелось наблюдать первыми, а именно лакеи и придворные, гораздо менее отличаются друг от друга по внутренней сущности, нежели по внешнему виду, и оба они столь мало достойны изучения, столь легко их узнать, что и те и другие сразу же наскучили мне. Расставшись с королевским двором, где скоро все видишь насквозь, я, сам того не ведая, спасся от большой опасности, которой мне бы там не удалось избежать. Я переменил имя и, желая познакомиться с нравами военных, уехал в чужие края и поступил на службу к тамошнему государю. И тут-то я имел счастье, Юлия, оказать услугу вашему отцу, когда он, в отчаянии от того, что убил на поединке друга, отважно, но противно долгу военачальника, бросался навстречу смерти. Узнав чувствительное и благородное сердце этого храброго офицера, я составил лучшее мнение о людях. Нас связали узы дружбы, которой он подарил меня и на которую я не мог не ответить взаимностью; с тех пор сердечные отношения меж нами не только не прекращались, но становились с каждым днем все теснее. В новом своем положении я узнал, что корысть не является, как мне думалось, единственным побуждением человеческих действий, и среди сонма предрассудков, враждебных добродетели, есть и такие, которые благоприятны для нее. Я постиг ту истину, что основное свойство человека — любовь к самому себе, черта по природе своей безразличная, ибо она становится дурной или хорошей в зависимости от обстоятельств, а те, в свою очередь, зависят от обычаев, законов, положения в обществе, богатства и от всего нашего общественного уклада. Отдавшись своей склонности к наблюдениям и презирая суетное мнение об общественных рангах, я перепробовал самые различные занятия, что давало мне возможность сравнивать между собою людей разных состояний и узнавать одних через других. Я почувствовал то, о чем вы говорили в каком-то своем письме, — промолвил он, обращаясь к Сен-Пре, — почувствовал, что, если ограничиться одним лишь созерцанием, ничего не увидишь, — надо действовать, и тогда увидишь, как люди действуют. И вот я стал актером, чтобы сделаться зрителем. Спускаться гораздо легче, чем подниматься; я изведал множество общественных положений, какие и не снились человеку моего звания. Я даже крестьянствовал, и когда Юлия сделала меня в своем Элизиуме подручным садовника, я оказался в этом деле не таким уж новичком, как она полагала.

Помимо подлинного знания людей, о коих бездеятельная философия дает лишь мнимое представление, я обрел еще и другое, неожиданное для меня преимущество. Деятельная жизнь усилила во мне прирожденную любовь к порядку, и добро приобрело новую привлекательность в моих глазах, ибо мне было приятно содействовать ему. Это чувство сделало меня несколько менее созерцательным, немного примирило меня с самим собой, и вследствие такого развития своего характера я пришел к мысли, что я совсем одинок. Одиночество, и прежде докучное, теперь стало для меня просто нестерпимым, я уже не надеялся свыкнуться с ним. Я не избавился от своей холодности, но почувствовал потребность в привязанности; прежде времени меня удручали мысли о старости, лишенной утешения, и впервые в жизни я познал тревогу и тоску. Я поведал мое горе барону д'Этанж. «Не надо стареть холостяком, — сказал он. — Я и сам, после того как жил почти независимо, невзирая на узы брака, чувствую теперь желание вновь стать супругом и отцом и намерен вскоре вернуться в свою семью. Вы можете войти в эту семью и заменить мне сына, которого я потерял. У меня есть дочь, единственное мое дитя, девушка на выданье. Она не лишена достоинств; сердце у нее чувствительное, а сознание долга побуждает ее с любовью принимать все, что долг возлагает на нее. Она не красавица, не сверхъестественная умница, но приезжайте посмотрите, и если ничего не почувствуете к ней, стало быть, вы ни к одной женщина в мире никогда ничего не почувствуете». Я приехал, увидел вас, Юлия, и нашел, что отец дал вам слишком скромную оценку. Ваш восторг, слезы радости, которые вы проливали, обнимая его, вызвали у меня первое — вернее, единственное в моей жизни, — волнение. Пусть впечатление казалось легким, оно было необычайным, да и нуждаются впечатления в силе лишь тогда, когда воздействуют на тех, кто им сопротивляется. Три года разлуки не изменили состояния сердца моего. Когда же я возвратился, состояние вашего сердца, Юлия, не укрылось от меня. И сейчас я хочу отомстить за признание, которое вам так дорого стоило». Суди сама, дорогая, с каким изумлением узнала я тогда, что все мои тайны были ему известны еще до свадьбы, и он женился на мне, зная, что я принадлежала другому.