Роман Канушкин - Дети Робинзона Крузо

• Название: Дети Робинзона Крузо
• Автор: Роман Канушкин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-063844-4, 978-5-271-26150-3

Разве может игра, что завела когда-то четверых мальчишек в заброшенный дом, закончиться скверно? Превратить безобидный поход в самое страшное событие жизни? Конечно же, нет! Об этом твердит здравый смысл, твердит вот уже четверть века.

И это не беда, что мальчиков осталось только трое, не беда, что пути их разошлись. Что каждый из них, так или иначе, провел последние двадцать пять лет на острове собственного одиночества. Но что-то сдвинулось в тенях прошлого. Что-то, таившееся тогда в доме, вновь ожило. И, возвращаясь, тихо шепчет в темноте: «Добро пожаловать в Дом Ночи».

---

«Конечно, вижу! — хочет ответить Миха. — И что тут смешного?!»

Но тут случается еще одна странная вещь: какая-то пелена проплывает перед Плюшиными глазами. Этот мерцающий подземный огонь размывает на миг изображение, и Михе кажется, что лицо на портрете... изменилось. Нет, может быть, не само лицо, а лишь выражение, но изменилось. Стало как...

«Как у Тани, — в изумлении думает Миха, — как сейчас у Тани».

Оно изменилось. И глаза, шальные и... сладострастные смотрели прямо на него. На миг из тускло освещенного угла на Миху глянуло что-то чужое и... и...

(— ...И порочное, — шепчет Миха-Лимонад. — Эта сука умела издеваться над двенадцатилетними детьми.)

как будто на фотографии занимались тем же, чем в комнате, где эхом от ветхих стен отскакивали Танины любовные стоны.

Миха дернул головой. Пламя горело ровно. На портрете было прежнее изображение.

«Что за черт?! — уже почти успел выдавить из себя Плюша, да Джонсон его опередил.

— Миха, обернись, — прошептал он голосом, в котором слышалась паника. — Посмотри назад.

***

...Икс думал о японских переливающихся открытках. Картинках с голыми телками, которые, если открытку повернуть еще раз, оказывались снова одетыми в кимоно. Гейши, мать их... Но для того чтобы изображение менялось, открытку надо было двигать относительно источника света и угла зрения. Сейчас никто ничего не двигал.

«Что за фокусы?»

И все равно, двигай — не двигай, изображений было два: одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер. И сейчас никто ничего не двигал.

— Мать твою! — шепчет Икс.

Еще иногда фарцовщики продавали в школе объемные открытки, всяких зверюшек, собачек-котиков, святочные картинки, Рождество, но эту лабуду покупали малолетки. Ребята постарше предпочитали голых телок. А раз Иксу перепало настоящее сокровище: за модель машинки Джеймса Бонда (правда, классную — человечек «выстреливался» через люк в крыше, из бамперов выползали тараны, а из-под фар — пулеметы) он выменял у такого малолетки колоду игральных карт, только вместо привычных картинок там была жесткая порнуха. С такими офигенными телками и такими позами! Очень поучительная камасутра; честно говоря, чуть ли не по каждой карте Икс прошел свой собственный однорукий ликбез, а их было 52! Но все равно, ни на японских переливающихся открытках, ни на волшебных картах Икса изображение не было столь ЖИВЫМ.

Одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер.

И никто ничего не двигал.

В углу, за керосиновой лампой, Икс видит фотографию голой бабы. Большую, качественную, в дорогой рамоке. И не просто голой: баба сидит на мужике (прямо на его этом, как чуть позже скажет Икс друзьям), лицом к зрителям и, мать его так, пропади все пропадом, показывает мультфильм! Да-да-да, баба не застыла, как и положено на фотографии, запечатлевшей прекрасный миг, а... движется. Ездит на мужике. Скачет вверх и вниз.

И это не вкл./выкл. И не мерцание фитилька. Но тогда что?

Время, когда Икс с удивленно-праздным любопытством рассматривал движущиеся картинки, подошло к концу.

Картинок было больше, намного больше: баба трясла головой, кусала собственные губы, а потом водила по ним языком, хватала себя за сиськи и пялилась на Икса. Картинок было больше — целое кино.

Икс чувствует, как по лбу, обдуваемая свежим ветерком, скатывается капелька пота.

«Я пропал! — мелькает в голове у Икса. — У меня глюки».

Иногда баба на фотке останавливалась, выгибала спину, терлась о мужика задницей, совершая круговые движения, а потом все начиналось по новой, и (!)

(мать твою! по лбу скатывается вторая капля)

с тем же ритмом и той же скоростью, что настоящая, живая парочка в комнате. Мультфильм копировал их движения, повторял след в след. Баба проделывала с мужиком то же, что и Таня с борцом.

Холодная скользкая крыса, паника зашевелилась в темном уголке души Икса.

«Что это? Что со мной?! Что за херня? Наркотик? Газ? Я надышался какой-то хрени... Глюки? Мне плохо? Я умираю?! — Икс после паузы, показавшейся кошмарной вечностью, делает выдох, и дробь вопросов перестает стучать в его висках, сменяясь вялой догадкой. — Суки... Они знают, что мы здесь, смотрим, и решили поиздеваться, пустили какой-то газ. Или устроили другую херню. Вот суки... Или, — Икс готов допустить и такое, — я настолько запал на Таню, что глюки начались у меня. Вот суки...»

«Но что это?!»

Икс для верности ухватился за трубу водостока.

Что за херня? Что происходит?

Не было никакой бабы. Не то что скачущей на мужике, а вообще никакой голой бабы! Никаких мультфильмов.

(И откуда-то всплыли обрывки фраз про малолеток, почитающих старуху за ведьму)

Был лишь портрет. Отлично выполненный портрет. И на нем любимая Михина актриса. Икс вдруг понял, почему Миха считал ее прекрасной.

Водосточная труба, на которой повис забывший обо всем на свете Икс, не выдержала и начала отваливаться. Сначала с жалобным скрипом, потом с грохотом.

«Вот суки!», — успел подумать Икс, падая вместе с трубой вниз навстречу боли, которая уже совсем скоро огненным цветком распустится в его правой ягодице.

Внизу Икса ждали. Молча. Чтобы броситься на него. И только грохот падающей трубы заставил их нарушить молчание.

***

Миха обернулся. Сначала не понял, о чем это Джонсон. Деревья и кустарник росли близко от дома, между причудливо искривленными стволами клубилась лишь густая тьма. Но тут он различил... Во второй раз за сегодняшний вечер у Плюши похолодели колени. Их было несколько, черных силуэтов; почти сливаясь с зарослями, они стояли на равном расстоянии друг от друга и молчали.

Ледяной ветерок подул в лицо Михи.

Господи, что это?

Детские страхи мгновенно вернулись; Плюша почувствовал, что воля оставляет его, ноги разом потяжелели, а горло высохло. Там, во тьме, было то, чего он, оказывается, ждал всегда: словно сгустки ночи, они окружили дом, и глаза их тускло горели зеленым болотным огнем.

Миха тяжело сглотнул, на губах остался лишь металлический вкус кошмара:

«Что это? — повторно пропищал в голове панический голосок. — Что с ними?»

«Ладно, прекрати, чего ты так перепугался? — Тут же попытался урезонить его более спокойный голос. — Это всего лишь собаки. Просто кутанские собаки».

«Но почему они молчат?»

— Почему они так себя ведут? — быстро шепчет Джонсон, и это выводит Миху из ступора.

— Не знаю, — честно признается он. Разлепить губы оказалось непросто.

— Ты же говорил, они не опасны! — настаивает Джонсон, а Миха думает: что, кроме паники и страха, он сейчас услышал? Обвинение? Укоризну? Миха не знает. Возможно, и Джонсон тоже. Наверное, это требование ребенка немедленно вернуть мир в прежнее нормальное состояние. И еще понимание, что это требование не удовлетворят. Теперь ты сам. Только ты сам, если попытаешься.

— Не знаю, — говорит Миха. — Может, взбесились.

Отлично. Успокоил. Трус.

— Я к тому, — Плюша пытается выправить ситуацию, — бабка их, наверное, подкармливает, вот они и болтаются тут.

— Они не болтаются!

Да, черт побери, это правда. Но что тут поделаешь?

На тропинке, по которой они пришли, стоит ближайшая к ним собака, и Миха понимает, что до нее не больше двадцати метров. У страха глаза велики, но Плюше кажется, что именно эта беспощадная сука (Миха откуда-то знает, что это именно сука) здесь самая крупная, именно ее глаза сейчас наливаются кровью, именно она...

Что она? Что ИМЕННО она?

Михе уже не отведено времени на вопросы.

Со стороны моря приходит жалобный стон. Потом протяжно и тоскливо, как металлом по стеклу, заскрипело, ухнуло, переросло в грохот. Оба мальчика быстро переглядываются. И хоть в подобной ситуации не может быть ничего смешного, мгновенная истеричная улыбка растягивает их губы — это, конечно же, Икс выкинул очередной фортель. Икс с его чудесной удачей, кажется, грохнулся вниз, прихватив с собой кусок стены.

И собаки кинулись. С лаем, перебивая друг друга. Словно их включили. Лишь мгновением позже оцепеневшие от ужаса мальчики поняли, что произошло. Все собаки бросились туда, за дом, на грохот, где с водосточной трубой в руках так неудачно приземлился Икс. Ею, трубой, он, кстати, и будет отбиваться.

Но один зверь остался. Самая крупная, ближайшая к ним собака. «Беспощадная сука» в версии Плюши.

Миха видит жуткую картину: собака оскаливает пасть, даже неверного света, то ли лунного, то ли от окон, хватает, чтобы различить блеснувшую жилу слюны и изогнутые клыки; собака готова к прыжку, она мягко приседает на передние лапы, отталкивается задними, ее косматая морда припадает к земле, и вот она устремляется ввысь... И заходится в неистовом лае. В самой верхней точке что-то с силой дергает ее, собака рушится на землю, неуклюже поджав хвост. В бешеной ярости вскакивает, чтобы повторить попытку, и снова что-то ее одергивает.