Этторе Биокка - Яноама

• Название: Яноама
• Автор: Этторе Биокка
• Издательство: Издательство Мысль
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1972

---

Поре индейцы называют духа умерших и боятся его. Они говорят, что поре часто свистит на расчистке либо стучит по стволам деревьев. Нередко в лесу кто-то чихает, рубит деревья, ломает кусты, а посмотришь — вокруг никого. Все это делает невидимая людям душа умершего. До тех пор пока родные умершего не съедят его пепел вместе с банановой кашей, поре будет ночью бродить по лесу, сверкая горящими глазами, потому что душа умершего охраняет его пепел. И пока весь пепел не будет съеден, она не уйдет из леса. Индейцы говорят детям: «Не ходите одни на расчистку, не то поре вас накажет». Если же кто-либо потеряется в лесу и умрет и потом его не сожгут, то душа умершего будет вечно бродить по свету. Нередко женщины испуганно спрашивают одна у другой: «Где бродит сейчас душа того человека, которого так и не сожгли?» Индейцы боятся умереть раньше, чем они съедят пепел своих родичей, иначе их душа не достигнет жилища Туоно[27]. Поэтому вечером они нередко говорят: «Я могу завтра умереть от укуса змеи или от вражеской стрелы. Смерть всегда приходит нежданно, и я не успею съесть пепел. Надо устроить реахо».

Когда совсем стемнело, я тихонько подошла к хижине. Охотники принесли богатую добычу: птиц мутум и обезьян[28]. Из своего укрытия я видела, как они жарят мясо на костре, и слышала, что разговор идет обо мне. Один из охотников утверждал, что встретил меня, а другой отвечал, что я давно умерла. Тут я вошла в хижину и сказала: «Есть у вас огонь? Я очень замерзла». Индейцы зашептали: «Поре, поре». Они зажгли огонь, чтобы получше меня разглядеть. Один из индейцев сказал жене: «Уходи поскорей, это поре, а не человек». «Не убивайте меня! — крикнула я.— Я не поре. Саматари ранили меня стрелой, и целую ночь я и вправду была как мертвая. Но потом я убежала. С тех пор я скитаюсь по лесу без огня и почти без еды. Поэтому я и пришла к вам, не убивайте меня стрелой». И я заплакала.

Одна из женщин потрогала меня и спросила: «Ты и в самом деле Напаньума?» Я ничего не ответила, только заплакала еще громче. «Чего ты плачешь? — сказала женщина.— Иди сюда, садись возле огня. Я сварю тебе бананы. А когда согреешься, ложись в мой гамак».

Остальные все повторяли: «Неужели это Напаньума? Но ведь говорили, что ее давно съели черви. Как же она может быть живой?»

Я испугалась: вдруг и вправду я умерла. Потом подумала: «Нет, не умерла. Иначе как же я могла вернуться к живым». И сказала: «Да, одну ночь я была почти мертвой, но потом выздоровела. Смотрите, вот знак, оставленный стрелой». Я показала женщинам шрамы. Подошла другая индианка, посмотрела и сказала: «Верно, это Напаньума».

Первая женщина предложила мне: «Ложись в мой гамак. А я буду спать в гамаке мужа. Мы недавно были у саматари, приносили им вот эти большие гамаки. Но у саматари не нашлось ничего в обмен, и мы забрали гамаки».

Утром я проснулась от шума голосов. Кто-то убеждал остальных: «Нужно сходить в лес посмотреть, не поре ли это». Тогда женщина, в гамаке которой я спала, сказала: «Да нет, это Напаньума. Разве вы не слышите, как плохо она говорит на нашем языке. А уж поре-то наш язык знает!»

Воин саматари стал раскрашивать свое тело черной краской. Он подошел ко мне и спросил: «Покажи, где у тебя знак от стрелы?» «Вот здесь»,— сказала я и показала на ногу. Но он сел и продолжал красить грудь и лицо в черный цвет. Тогда намоетери сказали ему: «Нас четверо, а ты один. Нас, намоетери, четверо, а ты, саматари, здесь один. Что ты можешь один против нас?» «Я отведу ее в наше шапуно и там отдам тушауа».

Намоетери ответили: «Лучше тебе встать и тихо уйти. Вы хотели ее убить и ранили ее стрелой. Так что уходи».

К этому времени я подросла и немного раздалась, может быть, потому, что в лесу ела много фруктов. Саматари попытался силой вытащить меня из хижины, но четверо воинов намоетери помешали ему. «Смерти захотел? — сказал один из них. — Ты для нас червяк». Тогда этот саматари отошел в сторону.

«Я не хочу идти с ним, хочу остаться с вами,— говорила я женщине, давшей мне свой гамак. — Они уже ранили меня однажды, хотели меня убить».

«Не бойся, ты останешься с нами,— сказали женщины.— А сейчас собирайся, мы возвращаемся в наше шапуно». Мы встали в ряд: женщина, я, другая женщина, затем еще одна женщина и, наконец, ребятишки. Мужчины остались в хижине. Мы уже ушли далеко, когда нас догнали четверо мужчин намоетери. Они рассказали, что предложили этому саматари идти с ними. Но он ничего не ответил и продолжал молча оттачивать наконечники стрел. Тогда они ему сказали: «Не вздумай выстрелить в нас из лука, когда мы будем в пути. Мы тебя настигнем даже в твоем шапуно и все равно убьем». Саматари молчал. Они ушли, оставив его одного в хижине.

В тот день мы шли примерно до четырех часов. Потом построили хижину и легли спать. На третий день намоетери сказали: «Уже близко. Завтра утром придем в шапуно». В дороге мужчины все время охотились, и те, у кого были жены, впрок коптили дичь для их матерей[29]. Утром мы добрались до реки. Все помылись и покрасились. Моя новая хозяйка постригла меня и выбрила волосы на макушке, потом ока красным уруку широкими, длинными полосами разрисовала мне спину и тонкими полосами — лицо[30].

Возле реки было заброшенное шапуно, на крыше его даже не осталось листьев. Шапуно было большое, круглое, с большой площадкой в центре. Три тропы, начинавшиеся около него, вели: одна — к шапуно саматари, вторая — к реке и третья — к шапуно племени хасубуетери. Это было шапуно отца моего первого сына. Помнится, едва я вошла в это шапуно, голова у меня закружилась и я упала на землю. Одна из женщин подхватила меня за руки. «Тяжело ей жить у нас. Может, эта девушка из очень далекой земли?!» — сказала она. Потом взяли несколько веток и стали хлестать меня. Я открыла глаза и начала сильно потеть.

Я поднялась и снова могла идти. Мы отправились к большому шапуно намоетери. Там все сбежались посмотреть на меня: мужчины и женщины. Я пошла за женщиной, которая дала мне гамак, и вместе с ее маленьким сыном направилась к их очагу. Одна женщина подошла ко мне и сказала: «Пойдем со мной». «Нет,— ответила первая женщина,— я привела ее издалека, и она должна остаться со мной. Никто не должен уводить ее». Потом пришел брат тушауа и спросил: «Она уже девушка или еще девочка?» «Не знаю»,— ответила женщина. «С кем же она останется?» — сказал он. «Со мной,— ответила женщина.— Она будет моей подругой. У вас у всех и так есть жены». «Ладно, пусть пока остается с тобой, а там посмотрим»,— нерешительно сказал брат тушауа и ушел.

Немного спустя к очагу подошел сам тушауа по имени Фузиве, за ним шло несколько женщин. В то время Фузиве возглавлял племя. Его отец был еще жив, но он был очень старый и больной и передал всю власть сыну. Фузиве спросил: «Это Напаньума? Где вы ее нашли?» Все наперебой принялись рассказывать, как встретили меня в лесу. «И вы не побоялись заговорить с ней ночью, когда она пришла в хижину?» «Они хотели ее убить, но я не дала»,— ответила женщина.

«Что же вы собираетесь с ней делать?» — спросил Фузиве. «Я ее привела, и она останется со мной»,— ответила женщина.

«Что ж, пусть остается»,— ответил Фузиве. Он повернулся и ушел.

Позже я узнала, что он совсем по-другому думал. Потом мне рассказали, что он отправился к своему отцу и сказал: «Отец, она уже женщина. Я ее не отдам, возьму себе». А отец ответил: «Оставь ее в покое, у тебя и так четыре жены. Подумай лучше о них и о детях, ведь их надо еще вырастить. А у женщины, которая приютила Напаньуму, есть еще неженатый племянник».

Несколько дней спустя моя новая хозяйка вместе со всей семьей отправилась на банановую плантацию. Я пошла с ними. Целый день мы пробыли в пути. Наутро добрались до их хижины возле расчистки. Пришли еще три брата мужа моей хозяйки со своими женами, отец мужа хозяйки, один неженатый мужчина и один женатый. Всего собралось с десяток мужчин, много женщин, четыре девушки и целая куча детишек. Вначале мы собирали плоды, упавшие на землю, но муж хозяйки сказал: «Не поднимайте бананы с земли, они грязные, в них заводятся черви. Лучше снимайте гроздья с деревьев. По земле ползают жабы, лягушки, змеи». Особенно индейцы боятся маленькой жабы, которая брызгает ядом прямо в глаза своих врагов. Но когда они очень голодны и не находят больше гроздьев, то и сами подбирают упавшие на землю плоды.

Спустя несколько дней из шапуно пришли еще несколько индейцев и рассказали, что после нашего ухода Фузиве сказал: «Эта женщина увела Напаньуму. Боится, что я ее отниму. Да если б я захотел, то забрал бы ее в тот самый момент, когда она пришла в шапуно. Я для того и подошел к ней близко, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Она еще не женщина, тело у нее не округлое. Была бы она сформировавшейся женщиной, я бы ее забрал. И никто бы ничего не сказал, ни та женщина, ни ее муж, потому что он ширишиве и боится меня».

Тогда женщины сказали мне: «Ты уже почти созрела, а губы и уши у тебя до сих пор не проколоты[31]. Идем, мы тебе проделаем отверстие в губе и в уголках рта». В ушах у меня дырочки уже были. Я сказала: «Нет, не хочу, я не индианка». Но женщины настаивали: «Идем, это совсем не больно». Одна молодая женщина хасубуетери продырявила мне уголки рта. Она воткнула в кожу две колючки пальмы пашиуба, разломила их надвое, оставив маленький кусочек колючки в коже. К счастью, лицо мое не воспалилось. Между тем иногда ранка сильно гноится. Когда боль прошла, мне проткнули нижнюю губу, на этот раз губа очень сильно вздулась. Проткнуть губу много труднее, чем мочки ушей или уголки рта. Колючки пальмы пашиуба тут не годятся. Дырочку в губе мне делал муж моей новой хозяйки. Из куска очень крепкой пальмы бакабе он выточил острую иглу и ею проколол мне губу. Перед этим он слегка обжег кончик иглы, чтобы не внести заражения. Мне было очень больно, и я еле терпела. Потом губа вздулась и онемела. Теми же деревянными иглами индейцы протыкают нос и мочки ушей. Юношам обычно протыкают нижнюю губу и уши. Намоетери и караветари протыкают себе и углы рта. Но мало кто из мужчин протыкает себе нос. А вот женщины почти все проделывают дырочки в носу, и порой довольно большие. Эти дыры особенно хорошо видны во время танцев, потому что женщины втыкают в них перья либо гладкие палочки с наклеенными белыми перьями.