Анна Кальма - Вернейские грачи

• Название: Вернейские грачи
• Автор: Анна Кальма
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1964

От автора: …Книга «Вернейские грачи» писалась долго, больше двух лет. Герои ее существуют и поныне, учатся и трудятся в своем Гнезде — в горах Савойи. С тех пор как книга вышла, многое изменилось у грачей. Они построили новый хороший дом, старшие грачи выросли и отправились в большую самостоятельную жизнь, но многие из тех, кого вы здесь узнаете — Клэр Дамьен, Витамин, Этьенн, — остались в Гнезде — воспитывать тех, кто пришел им на смену. Недавно я получила письмо от Матери, рисунки грачей, журнал, который они выпускают, и красивый, раскрашенный календарик. «В мире еще много бедности, горя, несправедливости, — писала мне Мать, — теперь мы воспитываем детей, которых мир сделал сиротами или безнадзорными. Наши старшие помогают мне: они помнят дни войны и понимают, что такое человеческое горе. И они стараются, как и я, сделать наших новых птенцов счастливыми».

---

— Это Фонтенака-сына? — равнодушно спросил Точильщик. — Как не слыхать! Весь город об этом гудит. И скоро вы его ожидаете?

Антуан отхлебнул из стакана. Его маленькие глазки жмурились, он быстро хмелел, и Жюжю с удивлением наблюдал, как благообразный, степенный слуга превращался на его глазах в болтливого пьяненького старикашку.

— Старуха ждет его на будущей неделе, — сказал Антуан. — Господин Морвилье звонил ему, и он сказал, что сообщит день приезда. Ух, что у нас тут поднялось! Даже я стал, видите ли, уж нехорош! «Сходите, Антуан, попросите господина Морвилье, чтобы он на время пребывания господина Пьера прислал нам своих слуг, а. то вам не справиться!» — скрипуче передразнил он хозяйку замка. — Это я-то не справлюсь! Бывало, сколько гостей принимал и со всеми справлялся, — с обидой добавил старый слуга. Он поднялся, неверными шагами направился в глубь привратницкой. — Принесу еще кувшинчик.

— Дядя Жан, дядя Жан, скажите ему, что я могу помочь ему прислуживать, что могу убирать и подавать! Дядя Жан, я вас прошу! — горячо зашептал Жюжю в самое ухо Точильщика, немилосердно тиская его руку. — Пожалуйста, дядя Жан!

Точильщик не успел ответить: Антуан уже возвращался с вином.

— Вот хлебнем еще капельку, — сказал он, тяжело опускаясь на скамью. — Видишь ли, Жан, я лично думаю, зря она затеяла всю эту кутерьму с уборкой. Зря велела мне приготовлять комнаты наверху для его сиятельства, — он взмахнул метелкой, и перья, изъеденные молью, посыпались, как труха. — Не стану я убирать верхние комнаты, шалишь! — объявил Антуан. — И пятна со своего пиджака тоже не стану выводить, пускай она не рассчитывает. — Он упрямо нагнул голову, щеки его побагровели.

Точильщик незаметно подлил ему еще вина.

— А почему? — спросил он. — Почему ты так настроен, Антуан?

— А потому, что он не приедет, — раздельно выговаривая каждый слог, произнес Антуан. — Что ты на меня глаза вытаращил, Жан? Не веришь? А вот увидишь! Вспомнишь, что тебе говорил старый, ни на что не годный Антуан Дюшапель! Фонтенак сюда не явится!

Точильщик засмеялся.

— Совсем спятил, Антуан, — сказал он, махая рукой и всем своим видом показывая недоверие. — Что ты несешь? Фонтенак не приедет? Да весь город знает, что он непременно будет здесь. И очень скоро.

— Жан, ты честный человек! — торжественно сказал Антуан. — Ты честный, и ты честно скажешь мне, может ли сюда, в наши места, приезжать Фонтенак?

Точильщик сделал удивленное лицо.

— А почему бы и нет? — спросил он. — Что ты имеешь в виду, Антуан?

— Он еще спрашивает! — завизжал внезапно старый слуга. — Давай спорить на такой вот полный кувшин, что Фонтенак не покажет сюда даже носа! Не посмеет он сюда показаться! Здесь есть люди, которые знают про его дела. А дела такие, что ему бы не начальством быть, а… — Антуан не договорил. Вместо этого он энергично опрокинул в рот еще стакан вина.

— Что ж ты не кончаешь, Антуан? — перегнулся через стол Точильщик. — Кем же ему быть, если не начальством?

— Ух, если бы знали то, что знаю я, Антуан Дюшапель. Прочли бы люди то письмо. Большое, на голубой бумаге, в котором говорится: благодарим-де господина Пьера Фонтенака за важную услугу. Да. да. за важную услугу… А уж если гитлеровцы благодарили, это уж кое-что значило. — Язык Антуана заплетался, он с трудом выговаривал слова.

— За какую же это услугу Фонтенак получил благодарность гитлеровцев, Антуан? Эй, Антуан!

Точильщик теребил и толкал старого слугу так энергично, что Антуан в конце концов выпрямился. Пьяная усмешка появилась на его раскисшем лице. Он подмигнул Жану.

— У… думаешь выведать? Ишь, какой ты хитрый, Жан! Думаешь, я ничего не понимаю? Не-ет, я все понял, я все понимаю… Только это тайна… У-у, какая тайна… Знал бы Фонтенак, что Антуану все известно, он бы Антуана — чик! Нет, Антуан не скажет. Антуан — верный, преданный слуга. Он-то верный, а они все свиньи. — Он забормотал что-то совсем уже неразборчивое.

Продолжительный автомобильный сигнал раздался у ворот. Чья-то машина настойчиво просилась в замок.

— Кассиньольша. Узнаю ее гудок… — Антуан с величайшим трудом встал, сделал несколько шагов к двери. — Поддержи меня, Жан. Ну вот, хорошо… Так… Теперь я пошел. — И, покачиваясь на неверных ногах, он вышел открыть ворота темно-красному автомобилю, бормоча: — Явилась-таки, шакалка…

— Ах, дядя Жан, вы меня так и не послушали! Не уговорили его взять меня прислуживать в замке! Я бы все-все узнал! — с отчаянием сказал Жюжю. — А теперь все пропало!

Жан торопливо взваливал на спину свою точилку.

— Ничего не пропало, малыш, — сказал он. — Наоборот, сегодня мы с тобой кое-что нашли. И, кажется, нашли очень важное.

У ТОЛСТОГО ЛУИ

Тореадор чиркнул спичкой. Ее задуло. Тогда он зажег вторую и, осторожно прикрывая ее согнутой ладонью другой руки, поднес к валежнику. Рука просвечивала и розовела, как фонарик. Слабо треща, занялась какая-то веточка, за ней вторая, и вот уже, остро вспыхивая, пламя пошло высовывать то в одном, то в другом месте синие и красные язычки. Очажки огня вгрызались все глубже в ворох валежника, соединялись друг с другом, и вдруг весь костер затрещал и запылал, взвивая вокруг себя золотую частую россыпь искр.

Не смешиваясь, наплывали воздушные струи: сухим и душистым теплом тянуло от нагревшегося за день дуба, острым холодком несло с ледников, а костер уже давал нестерпимый жар, и те, кто сидел вплотную, спешили отодвинуться.

— Сядьте подальше, а то как бы не попало в глаза, — сказал Рамо малышам, которые, как всегда, старались устроиться у самого огня.

В темноте началось движение, кто-то переступал через ноги сидящих, кто-то толкался, устраиваясь поудобнее. Слышались смех, веселая возня. Огонь подымался все выше. Вот уже вспыхнула веточка ели, венчающей костер. Смолистая кора легко поддалась огню, и цветущим невиданными цветами деревом стала вдруг елка.

Вокруг огня собралось все население Гнезда. Были здесь и Лолота со старухой Видаль, и Засуха со своими девочками, и Хомер с питомцами. Мать давно обещала этот «праздник у костра», тем более что в Гнезде были гости. Даже Мутон явился и уселся у ног Матери, высунув язык; ему тoтчac же сделалось жарко.

Рамо взял аккордеон и вышел на площадку у костра — высокий, с большой седой головой. Аккордеон в его руках заблестел и заиграл всем своим нарядным позументом.

— Что споем? — спросил он.

Поднялся крик, шум. Одни предлагали петь «Мальчика Дуду», другие — «Иду я по улице», третьи непременно хотели петь «Барабанщика Пьера». Марселина решила спор.

— Споем лучше наши старые песни, песни Гнезда, — сказала Мать. Она сидела, прислонясь к стволу старого дуба, почти невидимая. — Ведь наши гости их еще не знают.

— Да, да, пожалуйста, спойте ваши песни, — робко подхватила Засуха. — Так хотелось бы их послушать…

Она примостилась вместе с Алисой и Мари на траве неподалеку от Матери и не спускала с нее влюбленных глаз. Алиса толкнула в бок подругу.

— Слышишь? Засуха заговорила! Вот чудо-то! Вдруг голос стала подавать…

— Тш… — зашикала на нее Мари. — Юджин может ушлышать.

За спиной Мари полулежал сын майора. В этот вечер, когда каждый принимал хоть какое-нибудь участие в празднестве, он был так же безучастен и равнодушен ко всему окружающему, как обычно.

— Как ты выносишь этого увальня? — с негодованием сказала Алиса. — Вот уж не потерпела бы ни секунды…

Мари вскипела:

— Ты думаешь, твой Анж большое шокровище? Шеминаришт, церковная крыша!

Алиса хотела ответить что-то уничтожающее, но на них со всех сторон зашикали.

— Начнем тогда с «Жанны-партизанки», — предложил Рамо. — Корасон, Жорж, выходите!

В круг вышли два мальчика. Корасон держал в руках гитару с красной лентой, у Жоржа была губная гармоника, маленькая и блестящая.

Раздался низкий рокот гитары. Певучей волной завторил ей аккордеон, и в их согласное звучанье вплелась неожиданно высоким аккордом губная гармоника Жоржа. И сразу хор детских голосов, такой чистый и свежий в ночном воздухе, запел песню о грозней и печальной партизанке Жанне.

Жанна, Жанна, помнишь день,
Горький день разлуки?
Жанна, Жанна, в этот день
Леденели руки.
Жанна, Жанна, помнишь день —
Шли на смерть солдаты?
Жанна, Жанна, в этот день
Схоронила брата.

— Это тоже твоя песня? — шепотом спросил Тэд у сидевшего рядом с ним Жюжю.

Мальчик отрицательно мотнул головой. Огромные блестящие глаза Жюжю были устремлены на огонь. Он точно впитывал в себя праздничный танец красок, песню — такую сильную и чеканную, глубокий бархатный аккомпанемент тьмы. Но вот глаза его устремились куда-то дальше, за костер, в черноту, сгустившуюся у Толстого Луи. Тэд проследил за его взглядом и увидел Мать. Она сидела, закутавшись в темную шаль. Свет костра выхватывал из ночи только ее лицо: подбородок, сомкнутый рот, темные провалы глаз. И такое это было скорбное лицо, что Тэд на минуту усомнился: да полно, не ошибается ли он? Та ли это госпожа Берто, Мать грачей, которую он привык видеть всегда такой бодрой, жизнерадостной, улыбающейся? И еще одна пара глаз исподтишка, по-женски сострадательно смотрела на Мать. Засуха, жалкая, маленькая Засуха, наблюдала за Марселиной — первым другом в своей одинокой жизни.