Уильям Таубман - Хрущев

• Название: Хрущев
• Автор: Уильям Таубман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 987-5-235-03188-3

Никита Сергеевич Хрущев — человек, оставивший заметный след не только в советской, но и в мировой истории. Секретный доклад, положивший начало разоблачению культа личности Сталина, расколол страну, в глазах одних сделав его героем, в глазах других — предателем и выскочкой. Какой была его действительная роль в массовых репрессиях в Москве и на Украине, в восстановлении народного хозяйства СССР после Великой Отечественной войны, во всем том, чем запомнилась его эпоха? Автор, известный американский историк, тщательно и скрупулезно восстановил весь жизненный путь этого неординарного человека, собрав огромный, во многом уникальный материал, состоящий в том числе из архивных документов, а также записей бесед с людьми, хорошо знавшими Хрущева в разные периоды его жизни.

Книга вышла в США в 2003 году и в том же году была удостоена Пулитцеровской премии.

Издание второе.

Перевод осуществлен по изданию: William Taubman. Khruschev: The Man and His Era. New York — London, W. W. Norton & Company, 2003.

---

Ранее в тот же день Уильям Нокс, президент «Вестингауз электрик компани», находившийся в Москве с деловым визитом, был вызван к Хрущеву, с которым познакомился в Нью-Йорке два года назад. Хрущев показался ему «спокойным, дружелюбным, открытым — без всякого шутовства», однако «очень усталым». Слова его показывали, что его охватывает то страх, то гнев, ибо он не понимает, что делать: то ли заверять Кеннеди в своих благих намерениях, то ли обрушиться на него с упреками и угрозами. Уже готовый приказать советским кораблям остановиться, он, однако, предупредил Нокса, что, если американцы попытаются остановить и обыскать советские суда, он прикажет советским субмаринам их потопить. Затем пожаловался, что президент его «предал» (звучало это почти комично, если учесть, что хладнокровным обманщиком в этой истории был он сам). Даже Эйзенхауэр, сетовал Хрущев, в такой ситуации повел бы себя более зрело. «Как мне вести дела с человеком, который моложе моего сына?!» — воскликнул он119.

Достойного ответа он не нашел. Два дня спустя советский представитель в ООН Валериан Зорин по-прежнему отрицал наличие на Кубе советских ракет. Зато Хрущев заверил Нокса, что ракеты находятся под советским, а не кубинским контролем. Хрущев настаивал, что «не заинтересован в том, чтобы нарушить мир — однако, если мы хотим встретиться в аду, решение зависит только от нас». Правда закончил он, в сущности, мольбой о встрече с президентом, говоря, что «будет рад увидеть его в Москве, будет рад встретиться с ним в Вашингтоне, или в море на корабле, или в любом другом нейтральном месте, неофициально, без фанфар — просто для того, чтобы найти пути решения наиболее серьезных проблем между нашими странами»120.

В тот же день Хрущев отправил Кеннеди еще одно сердитое письмо. «Кто вас просил делать это?» — спрашивал он, как будто молодой президент не способен был сам принять решение. Кеннеди «выдвигает ультиматум» и «хочет запугать нас». Однако, замечал Хрущев, «думаю, что внутренне вы признаете мою правоту. Убежден, что на моем месте вы поступили бы так же… Представьте себе, что мы поставили бы вам те ультимативные условия, которые вы нам поставили своей акцией», — настаивал человек, чья неспособность поставить себя на место противника и предвидеть его действия привела к страшнейшему в истории кризису. Советский Союз не смирится с блокадой Кубы, предупреждал Хрущев — всего за несколько часов до того, как сам с этим смирился.

И все это время продолжались лихорадочные работы на кубинских ракетных базах121.

В четверг, двадцать пятого октября, в середине утра пришел холодный, но спокойный ответ от Кеннеди. Не он «бросил первым вызов», писал президент. Он сожалеет о том, что кризис «вызвал ухудшение в наших отношениях», и надеется, что действия Хрущева «позволят восстановить существовавшее ранее положение»122. По рассказу сына, Хрущев был приятно удивлен и даже «тронут». Сергей считает, что именно это письмо убедило его отца согласиться на компромисс. Помог делу и DEFCON-2. По словам Сергея, его отец рассматривал введение военного положения как «блеф», однако принял его во внимание123.

На послеобеденном заседании Президиума Хрущев отказался от дальнейшего «обмена резкостями» с Кеннеди, подтвердил распоряжение о том, чтобы корабли, нагруженные ядерным оружием, повернули к дому, и заявил, что хочет положить кризису конец. «Мы должны убрать ракеты и превратить Кубу в зону мира», — сказал он своим коллегам. Он даже готов был позволить ООН проинспектировать военные базы. Именно на этих условиях в конце концов и был положен конец кризису. Однако в тот момент Хрущев был к этому еще не готов. Перед тем как убирать ракеты, он хотел «осмотреться», убедиться, что на меньшее Кеннеди не согласен. Коллеги Хрущева, как обычно, с ним согласились: большинство выказывали полную поддержку, лишь Громыко и Малиновский не проявляли особого энтузиазма124.

В тот же вечер, вернувшись домой, Хрущев вышел с сыном на обычную прогулку. Сергей выразил опасение, что компромиссное решение приведет к «национальному унижению». Отец старался его подбодрить: Сергею показалось, что он стремится убедить и самого себя. На Кеннеди оказывается сильнейшее давление: его призывают вторгнуться на Кубу. Если он это сделает — чем ответить? Напасть на американцев в Берлине? Но это глупо, это ничего не решит; а если начнется война, ее уже не остановить.

В прошлом Хрущев не раз использовал ядерный шантаж для решения внешнеполитических проблем. Он много раз блефовал — и теперь настало время отвечать за блеф. В подобных обстоятельствах другой правитель мог бы попытаться похоронить вместе с собой весь мир, как Гитлер, или просто сломаться, как Сталин в июне 1941 года. Но Хрущев был не похож ни на Гитлера, ни на Сталина. Крушение честолюбивых замыслов его не останавливало: стоило оказаться несостоятельным одному, как он тут же брался за осуществление другого. Вот и теперь он мечтал спасти Кубу — и не только Кубу, но и весь мир, который его собственное безрассудство привело на край пропасти.

Вернувшись домой, Хрущев выпил, как обычно, чашку чая с лимоном, рассеянно перелистал газеты (в тот день «Правда» вышла с кричащим заголовком: «ЗАЩИТИМ И УКРЕПИМ МИР НА ЗЕМЛЕ! РУКИ ПРОЧЬ ОТ КУБЫ!») и медленно поднялся по лестнице к себе в спальню.

26 октября, в пятницу, на юго-востоке США сконцентрировалось величайшее количество вооруженных сил со времен Корейской войны. Командование требовало воздушного удара и вторжения на Кубу. На острове продолжалась лихорадочная установка ракет и сборка бомбардировщиков Ил-28. Москва потерпела неприятное поражение в ООН, где Эдлай Стивенсон в ответ на заверения все отрицавшего советского представителя Зорина продемонстрировал фотографии ракетных баз, сделанные с У-2. Однако генеральный секретарь ООН У Тан играл на руку СССР: он предложил мораторий от двух до трех недель как на карантин, так и на советские военно-морские перевозки125. А Хрущева в то утро ожидала на рабочем месте серо-голубая папка с материалами, подготовленными советской разведкой.

То, что нашел Хрущев в этой папке, его поразило. Согласно хорошо осведомленному американскому источнику, администрация Кеннеди решила «покончить с Кастро». План вторжения продуман «до последней детали», и «военные действия могут начаться в любой момент». Это заключение подтверждалось и другими известиями — например, о том, что военные госпитали США подготовлены к массовому приему раненых. Кузнецов позже говорил своему коллеге, что, прочтя эти материалы, Хрущев «наклал в штаны». Теперь он был готов предложить Кеннеди компромисс, идею которого сформулировал днем раньше перед своими коллегами126.

На самом деле записка ввела Хрущева в заблуждение. Она была основана на беседе между двумя американскими журналистами, подслушанной барменом — русским эмигрантом — в среду вечером в Национальном пресс-клубе. Уоррен Роджерс из «Нью-Йорк геральд трибюн» значился в утвержденном Пентагоном списке журналистов, призванных освещать вторжение, если и когда оно состоится. Бармен по имени Джонни Проков услышал, как Роджерс говорит: «Я вылетаю завтра ночью», — и сделал вывод, что начало боевых действий намечено на послезавтрашнее утро. Около часа ночи в четверг он рассказал об этом Анатолию Горскому, корреспонденту ТАСС и агенту КГБ. Советское посольство сделало все возможное, чтобы получить какое-либо подтверждение этой новости. Один из сотрудников посольства, чтобы завязать разговор с Роджерсом, помял бампер его машины на автостоянке возле отеля «Уиллард». Дипломат Георгий Корниенко пригласил его на обед. И у того, и у другого сложилось впечатление, что вторжение начнется с минуты на минуту. Об этом советское посольство и КГБ и сообщили в Москву127.

Получив эти известия, Хрущев начал диктовать Кеннеди длинное взволнованное письмо. Традиционный ядерный шантаж был отброшен. Война, писал Хрущев, станет «бедствием для всех народов». «Вы угрожаете нам войной. Можете не сомневаться в этом отношении, мы вполне понимаем и отдаем себе отчет в том, что, если мы первыми нанесем удар, вы ответите тем же, — но и вы получите то же, что пошлете нам… Если уж война разразится, то не в нашей власти будет ее задержать, остановить, ибо такова логика войны… Война кончается тогда, когда она прокатится по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушение… Нам с вами не следует сейчас тянуть за концы веревки, на которой вы завязали узел войны, потому что чем сильнее мы с вами будем тянуть, тем сильнее будем затягивать этот узел… пока не придется его разрубить. А что это значит, не мне вам разъяснять, потому что вы сами отлично понимаете, какими грозными силами обладают наши страны».

Чтобы ослабить узел, Хрущев сделал следующее предложение. Он не вступает в торги, не предлагает сделку. Он даже не станет называть все условия. Не будет вмешивать в это дело Фиделя Кастро (хотя сорок восемь часов спустя он именно это и сделал). Суть дела проста: если на Кубе не будет американцев — не будет и ракет.