Уильям Таубман - Хрущев

• Название: Хрущев
• Автор: Уильям Таубман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 987-5-235-03188-3

Никита Сергеевич Хрущев — человек, оставивший заметный след не только в советской, но и в мировой истории. Секретный доклад, положивший начало разоблачению культа личности Сталина, расколол страну, в глазах одних сделав его героем, в глазах других — предателем и выскочкой. Какой была его действительная роль в массовых репрессиях в Москве и на Украине, в восстановлении народного хозяйства СССР после Великой Отечественной войны, во всем том, чем запомнилась его эпоха? Автор, известный американский историк, тщательно и скрупулезно восстановил весь жизненный путь этого неординарного человека, собрав огромный, во многом уникальный материал, состоящий в том числе из архивных документов, а также записей бесед с людьми, хорошо знавшими Хрущева в разные периоды его жизни.

Книга вышла в США в 2003 году и в том же году была удостоена Пулитцеровской премии.

Издание второе.

Перевод осуществлен по изданию: William Taubman. Khruschev: The Man and His Era. New York — London, W. W. Norton & Company, 2003.

---

На встрече с Эренбургом Хрущев держался идеально. Не поучал, не перебивал — спокойно дал выговориться. Предыдущие их столкновения приписал непониманию и дурным советам помощников и с добродушной улыбкой попросил Эренбурга «не держать на него зла». Когда Эренбург выступил в защиту Евтушенко и Вознесенского, Хрущев не стал спорить. Он даже предложил Эренбургу проходить цензуру лично у него: «Мы с вами старики, какая нам нужна цензура?» С усмешкой рассказал, как «поставил на место» китайцев — и буквально просиял, когда Эренбург заметил, что благодаря разоблачению сталинских беззаконий его имя войдет в историю90.

Хрущев хотел сам поехать в Ленинград, но потом передумал и вместо этого пригласил небольшую группу писателей (в том числе британцев Энгуса Уилсона и Уильяма Голдинга и французов Алена Роб-Грийе и Натали Саррот) после конференции к себе в Пицунду. Стоял чудесный солнечный август. Хозяин гордо показывал гостям свою виллу, бассейн со стеклянными стенами, в порядке светской беседы клеймил империализм, китайцев и даже своих западных гостей. Закончил он так: «Вы, интеллектуалы, конечно, служите буржуазии и поддерживаете ее, но мы на все это плюем. У нас тоже поначалу не все писатели присоединились к революции, но мы их призвали к порядку. Можете называть нас варварами, но мы в своей политике вам угождать не собираемся. Помните об этом и не пытайтесь заставить нас плясать под свою дудку»91.

Лидер французских коммунистов Морис Торез заметил Хрущеву, что никто из французских коммунистических писателей в Пицунду приглашен не был. При этих словах, вспоминает помощник Хрущева, «лицо его омрачилось». В результате роскошный обед продолжался мрачно, почти в полном молчании. Помощники Хрущева растерянно переглядывались, не понимая, как им исполнить отрывистый приказ шефа, потребовавшего, чтобы на поэтических чтениях, назначенных после обеда, «никаких буржуев» не было. Им удалось отправить домой лишь одного шведского писателя, еще до обеда узнавшего, что кто-то из членов его семьи внезапно заболел. Сами поэтические чтения, продолжавшиеся сорок минут с перерывом на перекур (в присутствии Хрущева курить не разрешалось), спасли положение. Твардовский прочел смелую антисталинскую поэму «Теркин на том свете», не прошедшую цензуру. Хрущев слушал внимательно, иногда хмурился, но часто улыбался и даже смеялся, а после чтения пожал Твардовскому руку. Несколько дней спустя поэма была опубликована в «Известиях» — но не раньше, чем Хрущев проконсультировался с Игорем Черноуцаном, и тот торжественно заверил его, что ничего антисоветского в стихах Твардовского нет92.

К середине 1963 года значительно улучшились отношения с Вашингтоном. В июне президент Кеннеди произнес в Американском университете Вашингтона речь, в которой с похвалой отозвался о «многочисленных достижениях русского народа» и признал, что во время Второй мировой войны русские пострадали более всех прочих — «разрушения, постигшие Россию, для нас были бы равнозначны полному опустошению страны к востоку от Чикаго». И Советский Союз, и Соединенные Штаты находятся «на одной маленькой планете. Все мы дышим одним воздухом. Все мы волнуемся за будущее наших детей. И все мы смертны». Кеннеди призвал к пересмотру отношений с СССР, предложив начать с запрета на испытания ядерных вооружений, и пообещал, что скоро в Москве состоятся советско-американо-британские переговоры на высшем уровне93.

Для Хрущева речь Кеннеди стала настоящим бальзамом: много позже он назвал ее «лучшей американской речью со времен Рузвельта». Трояновский и другие помощники советовали шефу ответить любезностью на любезность94. Несколько дней спустя СССР и США подписали договор об установке прямой телефонной линии для переговоров в кризисных ситуациях. А в последние две недели июля Хрущев, Аверелл Гарриман и англичанин лорд Хейлшем заключили наиболее важное соглашение по контролю над вооружениями со времен начала холодной войны — Договор о запрещении ядерных испытаний в воздухе, под водой и в космическом пространстве.

За те десять дней, пока шли переговоры, Гарриман успел приглядеться к Хрущеву. В апреле Хрущев показался ему «старше своих лет, вялым, уставшим». В июле он, казалось, приободрился; однако Гарриман обратил внимание, как зло тот высмеивал своих генералов, именуя их «умниками», которые на службе только и умеют, что сорить деньгами, а выйдя в отставку, все как один пишут мемуары. За обедом с Гарриманом и венгерским руководителем Яношем Кадаром Хрущев так наскакивал на Гречко (уверяя, что собирается его уволить и заменить каким-нибудь американским генералом), что тот не мог скрыть обиды и злости.

23 июля Хрущев, Брежнев и Кадар вместе с женами неожиданно появились на стадионе в Лужниках, где Гарриман смотрел соревнования по легкой атлетике между советской и американской сборными. Когда после соревнований русские и американцы промаршировали по стадиону рука об руку, на глазах у Хрущева выступили слезы. В тот же вечер он, совершенно игнорируя Кадара, потчевал Гарримана рассказами о Сталине; американец заметил, что, «несмотря на обвинения в адрес Сталина, Хрущев, несомненно, питает к нему определенное почтение»95.

Во время переговоров Хрущев пробовал прощупать почву для дальнейшего взаимодействия, намекая на заключение между НАТО и странами Варшавского блока договора о ненападении. Он так давил на американцев по этому вопросу, что Гарриман начал опасаться за ход переговоров. Как писал Хрущев в письме Кеннеди от 27 июля, пакт о ненападении «станет не только важным шагом к нормализации всей мировой ситуации, но и обозначит начало грандиозного поворота в истории современных международных отношений…»96. Однако западная сторона возражала, утверждая, что пакт о ненападении сам по себе не исключает возможность агрессии. Самое большее что обещал Гарриман — снова поднять этот вопрос после заключения договора о запрещении ядерных испытаний.

Хрущев неохотно согласился. Он надеялся, что подписывать договор приедет в Москву сам Кеннеди; однако тот прислал вместо себя Раска (с делегацией сенаторов), дав ему указание «поддерживать настрой, установленный Гарриманом», но не предпринимать никаких конкретных шагов.

Торжественная церемония подписания договора в беломраморном Екатерининском зале Кремля смягчила неудовольствие Хрущева — как и последовавший затем грандиозный банкет с яствами, напитками, речами и знаменитой гершвиновской «Love Walked In» в исполнении советского симфонического оркестра. Хрущев пригласил Раска и его спутников в Пицунду, где госсекретарь США проявил чудеса дипломатической обходительности: неизменно проигрывал Хрущеву в бадминтон (хотя был куда моложе и здоровее его), неуклюже барахтался в бассейне, однако, когда речь зашла о Берлине, не уступил ни на йоту97.

На встрече 5 августа Хрущев показался английскому министру иностранных дел «усталым, но довольным». «Даже Громыко старался улыбаться, — продолжает министр, — и общая атмосфера была удивительно приятной и располагающей»98. По словам Сергея Хрущева, его отец был не просто «очень доволен» — он был буквально «счастлив». Счастье его происходило главным образом из уверенности в будущем: отношения с Кеннеди наладились, и впереди их ждали (если Кеннеди изберут на второй срок) шесть лет плодотворного партнерства99.

Хрущев нуждался в Кеннеди и полагал, что и Кеннеди в нем нуждается. В долгой беседе с Добрыниным 26 августа президент высказался в пользу мер, способных предотвратить внезапное нападение, и за запрет на оружие массового уничтожения в космическом пространстве. 15 ноября Роберт Кеннеди предложил провести еще одну встречу Хрущева с президентом, где оба лидера могли бы «спокойно посидеть два-три дня и все обсудить». «Если бы Кеннеди остался жив», замечает Добрынин, отношения между двумя странами, несомненно, улучшались бы и дальше, тем более что «Хрущев не хотел повторения неприятной и бесполезной встречи 1961 года в Вене». «Двух неудачных саммитов» он позволить себе не мог; ему «необходимо было продемонстрировать [советской] общественности успехи на дипломатическом фронте»100.

22 ноября, окончив вечернее чтение документов, Хрущев уже поднимался к себе в спальню, как вдруг зазвонил правительственный телефон. Звонки в такое время случались нечасто, и, как правило, Хрущев не объяснял родным, кто и по какому поводу звонил. Однако сейчас, повесив трубку, он сообщил: из США пришло известие о покушении на президента Кеннеди. Сидя за столом вместе с Ниной Петровной, Сергеем и Леной, он ждал, когда перезвонит Громыко. Хрущев приказал ему связаться с послом и проверить информацию, однако растерявшийся Громыко, вместо того чтобы позвонить Коулеру, пытался связаться через океан с Добрыниным. Наконец ошибка была исправлена, и в особняк на Ленинских горах пришла страшная весть: президент убит.