Уильям Таубман - Хрущев

• Название: Хрущев
• Автор: Уильям Таубман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 987-5-235-03188-3

Никита Сергеевич Хрущев — человек, оставивший заметный след не только в советской, но и в мировой истории. Секретный доклад, положивший начало разоблачению культа личности Сталина, расколол страну, в глазах одних сделав его героем, в глазах других — предателем и выскочкой. Какой была его действительная роль в массовых репрессиях в Москве и на Украине, в восстановлении народного хозяйства СССР после Великой Отечественной войны, во всем том, чем запомнилась его эпоха? Автор, известный американский историк, тщательно и скрупулезно восстановил весь жизненный путь этого неординарного человека, собрав огромный, во многом уникальный материал, состоящий в том числе из архивных документов, а также записей бесед с людьми, хорошо знавшими Хрущева в разные периоды его жизни.

Книга вышла в США в 2003 году и в том же году была удостоена Пулитцеровской премии.

Издание второе.

Перевод осуществлен по изданию: William Taubman. Khruschev: The Man and His Era. New York — London, W. W. Norton & Company, 2003.

---

Семидесятый день рождения Хрущева ознаменовался новыми потоками лести: на радио — бесконечные поздравления от советских граждан и иностранцев, в журналах и газетах — восхваления «великого десятилетия», на груди — еще одна золотая звезда Героя Социалистического Труда147. Рано утром 17 апреля охранники внесли в гостиную хрущевского особняка огромную радиотелевизионную консоль с табличкой: «От Ваших товарищей по работе в Центральном Комитете и Совете Министров». Подарок был нарушением собственных правил Хрущева. «Никаких подарков!» — требовал он обычно. Но ни родные, ни коллеги этому правилу не подчинялись, прекрасно зная, что возмущается и ворчит он лишь для виду.

С девяти утра начали появляться гости: родные, члены Президиума, секретари ЦК. Остаток дня предстояло посвятить публичному празднованию, а пока товарищи могли поздравить Хрущева в частном порядке. Не смея достать сигареты (Хрущев не терпел курящих), они спокойно поджидали появления шефа — в элегантном темном костюме, с тремя звездами Героя Социалистического Труда на груди. Все расселись за большим столом в столовой, и начались речи. Брежнев как председатель Верховного Совета (и формальный глава страны) зачитал поздравительный адрес: «Дорогой Никита Сергеевич! Мы, ваши товарищи по оружию, члены и кандидаты в члены Президиума и секретари Центрального Комитета, поздравляем Вас, нашего лучшего друга и товарища, с семидесятилетним юбилеем».

Смахнув слезу, Брежнев обнял Хрущева и преподнес ему только что прочитанный адрес — в красивой кожаной папке, с подписями всех гостей. Во время пространных тостов Брежнев и Суслов заметно нервничали. Немного посидев за столом, гости заявили, что не хотят утомлять Никиту Сергеевича, и начали расходиться, хотя, по словам Петра Шелеста, «чувствовалось по настроению Хрущева, что он не хотел и не ожидал такого поспешного удаления» гостей148.

Фотограф, присутствовавший на этом неформальном собрании, запечатлел выразительную сцену: Хрущев, поднявшись из-за стола, с бокалом в руке обращается к своим коллегам. Говорит он, по-видимому, уже долго. Напротив сидит Брежнев со скромно опущенными глазами: по лицам Нины Петровны, дочери Хрущева Елены и Анастаса Микояна ясно видно, что настроение у них отнюдь не праздничное149.

К этому времени Хрущева уже едва терпели. Еще в начале марта Брежнев и Подгорный начали «прощупывать» членов Президиума150. В июне Брежнев строил планы ареста Хрущева сразу после его возвращения из Скандинавии151. Однако он и его сподвижники опасались судьбы, которая постигла соперников Хрущева в 1957 году, и потому решили заручиться поддержкой большинства членов Президиума, а затем действовать наверняка.

У Брежнева было много общего с Хрущевым: скромное происхождение, недостаток образования и общей культуры (как рассказывают, что якобы он не читал ничего, кроме официальных документов и журнала «Крокодил»), обаяние, открытая и дружелюбная манера общения. Брежнев не отличался сильным характером, но был тщеславен, и скромная роль формального главы государства его не удовлетворяла. Кроме того, его выводили из себя снисходительно-пренебрежительное отношение Хрущева и его постоянные насмешки. В июле 1964 года Хрущев сделал Брежнева и Подгорного своими заместителями, однако продолжал насмехаться над ними, в частности, спрашивал других членов Президиума (которые, конечно, передавали эти слова Брежневу и Подгорному): «Неужели вы всерьез считаете, что эти двое способны управлять страной?» Брежнев скрывал свое негодование и усиленно льстил Хрущеву, доходя даже до восторженно-подхалимских записей в собственном календаре (например, «Встреча с Никитой Сергеевичем — жду с нетерпением») на случай, если туда кто-нибудь заглянет152.

Пленум ЦК в июле 1964 года обернулся новой ступенью в падении Хрущева. Руководитель страны вел себя так, что ни он сам, ни его наследники не решились опубликовать документы пленума, и в советский фольклор он вошел как «пленум, которого не было»153. Хрущев потребовал, чтобы Академия сельского хозяйства была перенесена из Москвы в деревню, «поближе к практике»154. Призвал распустить Академию наук, блистательная история которой восходит к XVIII столетию. Первый секретарь Московского горкома Николай Егорычев сидел в зале рядом с президентом академии Мстиславом Келдышем. «Это невозможно! — бормотал Келдыш. — Невозможно! Я уйду в отставку, но на это не соглашусь!» Вскоре после пленума Егорычев спросил Суслова, вместе с которым летел в Париж, действительно ли руководство обсуждало решение о роспуске Академии наук. «О чем вы говорите, товарищ Егорычев?! — воскликнул обычно невозмутимый Суслов. — О чем вы говорите?! Конечно, нет. Нет, нет, нет!»155

Из академиков Хрущев уважал только печально знаменитого Лысенко. Вскоре после смерти Сталина он было поверил, что Лысенко — шарлатан и «замешан в грязных делах»; однако тот вновь нашел путь к его сердцу, выиграв спор с другим академиком, Николаем Цициным. Оба утверждали, что нашли способ увеличить производство зерновых. Соревнование происходило на колхозном поле неподалеку от дачи Хрущева: он регулярно навещал колхоз и узнавал, как растут посевы. У Цицина пшеница взошла раньше, но у Лысенко она была выше и качественнее156.

Как «эксперимент» это мероприятие было бессмысленно — за посевами не велось научного контроля; однако «результаты» убедили Хрущева и заставили его поверить, что Лысенко способен на чудеса. В апреле 1963 года двое лысенковцев получили Ленинскую премию, причем Хрущев заставил комитет, присуждавший премии, изменить свое первоначально негативное решение. В июне он попытался пропихнуть троих последователей Лысенко в Академию наук. Однако известные физики Андрей Сахаров, Игорь Тамм и другие, выступив на заседании академии, обвинили Лысенко и его последователей в шарлатанстве, а одного из номинантов — в доносе на великого генетика Николая Вавилова, погибшего в ГУЛАГе, и номинирование не состоялось157.

Такова была подоплека вспышек ярости Хрущева на июльском пленуме. Однажды вечером на даче Сергей и Рада Хрущевы (Рада имела биологическое образование, хотя потом окончила журфак и работала в журналистике) попытались поговорить с отцом о Лысенко. Они сидели на веранде с видом на Москву-реку, когда Хрущев, ни к кому не обращаясь, проворчал, что Лысенко преследуют всякие «антинаучные идеалистические вейсманисты-морганисты». Возятся с какими-то мухами, только время зря тратят: то ли дело Лысенко — он ставит опыты сразу на коровах! В ответ Рада начала защищать исследования на дрозофилах. Вместе с Сергеем она высмеяла заявление Лысенко о том, что «генов никто не видел». Атомов тоже никто не видел — но это не помешало СССР создать атомную бомбу! То, что произошло дальше, Сергей описывает так: «Этот разговор по-настоящему рассердил отца. Он никогда не кричал на родных, никогда не ругался и не повышал голос… Но тут он вспылил и принялся на повышенных тонах повторять старые, хорошо известные нам аргументы: что нечистоплотные люди используют нас в своих целях, а мы ничего не понимаем и лишь повторяем их слова. Наконец, совершенно выйдя из себя, заявил, что носителей чуждой идеологии у себя в доме не потерпит и если мы не передумаем, можем к нему на порог не являться». Присутствовавший при этом Серго Микоян добавляет, что Хрущев топал ногой, стучал кулаком по столу и приказывал дочери «заткнуться»158.

Одно из первых правил тирана — не покидать столицу, если в ней остаются соперники. Однако в 1963 году Хрущев провел вне Москвы 170 дней, а в первые девять с половиной месяцев 1964 года — 150159. В середине июля 1964-го он отправился в Варшаву на празднование двадцатилетия Польской Народной Республики. Половину августа провел в путешествии по сельскохозяйственным регионам, от Саратовской области до Средней Азии. Сделав короткую передышку, с 27 августа по 4 сентября побывал с визитом в Чехословакии.

Спичрайтеру Федору Бурлацкому, бывшему в Чехословакии вместе с ним, Хрущев показался «счастливым, всем довольным, на подъеме сил»160. Андрей Шевченко лучше изучил своего шефа. Однажды во время августовского тура по провинции Хрущеву позвонили среди ночи из Москвы: на Кипре начались беспорядки, и требовалось утвердить заявление советского МИДа по этому поводу. На следующий вечер, перед тем как лечь спать, Хрущев подозвал Шевченко: «Устал, — говорит, — чертовски. Пойду отдохну. Если и война, не будите»161.

Прежде поездки на целину радовали Хрущева. Теперь же, по воспоминаниям партийного функционера Федора Моргуна, «он был раздражен, не шутил, избегал разговоров. Казалось, он чем-то очень озабочен»162. В этой же поездке Хрущев в первый раз накричал на своего многолетнего верного помощника Шевченко. Примерно в то же время Шевченко стал свидетелем громкой ссоры Никиты Сергеевича с Ниной Петровной163.