Коллектив авторов - Полдень, XXI век (апрель 2012)

• Название: Полдень, XXI век (апрель 2012)
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Литагент «Вокруг Света»30ee525f-7c83-102c-8f2e-edc40df1930e
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98652-404-7

В номер включены фантастические произведения: «Темные аллели» Герберта Ноткина, «Маскировка» Юрия Иванова, «Досчитать до ста» Владимира Венгловского, «Чёрная сторона зеркала» Александра Щёголева, «Время беглецов» Сергея Игнатьева, «Должник» Майка Гелприна, «Реквием на барабане» Юлия Буркина, «Контрольный выдох» Эдуарда Шаурова.

---

– Мне сделаны прививки от всего на свете.

– И от обрезка трубы?.. Впрочем, не обязательно. Возможна изоляция. Скажем, пожизненная. Хотя труба все же вероятнее. Но вы ведь человек идеи. Так в чем идея вашего самопожертвования?

– Я всё расскажу, все узнают, и вас… их – остановят. И остров будет жить.

– Вы, однако, успели прочитать много русских сказок… Вы, вообще-то, знаете, что остров ждет гостей?

– Знаю! И знаю, какие гостинцы они везут. Новые чуписты готовы снова…

– Ой, Юрий Филиппович, это несерьезно. Конфетки, жвачки, сигаретки – да, используют, но только для пробных, пилотных экспериментов. Нет, сюда идет с официальным дружеским визитом один дружелюбный авианосец. Он не дойдет. По метеоусловиям. Но с его палубы поднимется своеобразно оборудованный самолет, чтобы официально и дружески облететь Зону и часть острова. Вот эту, где мы сейчас находимся. Облетит, немного полетает над ней – и улетит. И корабль уплывет: визит завершен.

– И все… – на месте? Мгновенно?

– Ну что же вы, забыли всё, что я вам говорил? Такие средства не могут быть мгновенного действия. И не могут быть смертельными. Это было бы расценено как акт агрессии, террора, с неприемлемым политическим ущербом. Никто не погибнет ни на месте, ни сойдя с места. Просто снизится репродуктивная активность, и всё! А возможные побочные явления будут затем тщательнейшим образом исследовать и лечить.

– Да-да, я знаю это направление – «экологичная война»: в пулях уменьшают содержание вредного свинца, снижают токсичные выхлопы ракет и разрабатывают «дружелюбные гранаты».

– Кажется, вы не одобряете разработчиков? А почему? Звучит неплохо, и я не вижу, чем они хуже ваших дружелюбных каннибалов.

– Знанием.

– По-вашему, знание сопромата или пиар-технологий отягощает совесть?

– Да!

– Оригинально. Впрочем, что касается сопромата, готов согласиться…

– То есть население вымрет тихо и незаметно? За несколько поколений?

– И тоже нет. Да, коренное население будет сокращаться и естественно замещаться приезжими. Остров не только не вымрет– он расцветет: свежая кровь!

– А культура? Эта уникальная цивилизация? Приезжие привезут свою.

– Ну, это ход истории: одни культуры сменяют другие. Но памятники останутся, их сохранят, вот для этого и вы сюда приехали. А не для того, чтобы совать голову в колесо истории. Юрий Филиппович, давайте сократим прения, на самом деле времени не так много, оставаться здесь не стоит. Вы же не хотите подхватить что-нибудь вроде болезни миссионеров? Да-да, это был побочный эффект испытания одной из первых формул – весьма несовершенной, между нами. Распространяли локально, через миссию.

– И миссионеры согласились?? Тогда их надо на одну скамью вместе…

– Прощены будут, ибо не ведали, что творят. Их согласия никто не спрашивал. Обработали то, что они там раздавали. Книги, что ли. А средство оказалось неудачным, недоработанным. Нынешнее, насколько я знаю, – уже следующего поколения, оно должно быть получше, но проверять его на себе я бы все же не рекомендовал. И я все-таки надеюсь на ваш здравый смысл. Остановить это вы не можете, но вы можете не погибнуть – для этого вам нужно только молчать. Я понимаю, вас беспокоит призрак истребительной войны. Но война уже идет и должна продолжаться, потому что, как было правильно сказано, война – это мир. Раскройте наконец глаза: всё, что сейчас происходит в мире, – это война, и всё, что происходило, было войной, и, как вы можете догадаться, всё, что будет…

– Нет!.. Так было, потому что мир был животным. И вы хотите, чтобы он таким и оставался. Потому что в человеческом вы не будете знать, что вам делать.

– С вашей помощью я что-нибудь найду. На вас вся надежда, так что берегите себя. Засим позвольте откланяться… А кстати, любопытства ради, что там во мне почувствовала ваша звезда каменного века? Что значит «харе-коку»?

– «Дом с тараканами».

– Хм, вот как… Ну-ну.

– Вот, хонуи, как это было. Его душа нашла успокоение. Вот его паре.

– У тебя в твоей говорящей раковине есть мой сын?

– Есть, хонуи.

– Выпусти его.

«– И те Анакена коруа и мате…»

– Нас никто не любит. Нас нигде не ждут.

– Хонуи, здесь дети…

– Пусть слышат! Когда-то они должны услышать… Мы никому не нужны. Всем нужны только идолы нашего прошлого. Если бы не моаи, эти истуканы, которых мы разучились делать, о нас бы забыли совсем. Мы – Те-Пито-те-Хенуа, Пуп земли! – и такие мы не нужны миру. Спесивые. Самонадеянные. Неуважающие. Зато мы загадочные! Уже весь остров загадили. Потому что мы и неубирающие. Наша поляна жизни сжимается, словно и она ворованная, и только дом прокаженных всё расширяется. Но мы – Пито-те-Хенуа, Пуп земли! И мы будем всех учить. Конечно: где еще такие истуканы! А наш язык, наше рисуночное письмо, наше «понимающее дерево» – кто еще его понимает? Правда, мы забыли свой язык, ведь мы давно убили и съели последних, кто его понимал. И мы уже – непонимающее дерево. Зачем в далеком городе Сам-Путинбурге последняя из длинноухих прочитала наши доски? – нам это уже не нужно. Мы не хотим снова читать свое отсталое рисуночное письмо. Мы не хотим заново учить свой отставший рисующий язык. Вай! Андастенд? О’кей. Да и не наш это язык! Это язык тех, кого мы съели, язык длинноухих. А это были другие люди. У них были длинные уши. Длинные мысли, длинная воля. Нам это всё скучно, мы не их наследники. Мы другая, особая, короткая ветвь… Нет, ветвь – это уже слишком длинно, мы – отросток. Который не растет, а втягивается. Уже втянулся. Мы – пуп! И у нас свой особый пупть!.. Смешно, детки, правда?

…………………………………………………………………………………

Сон приснился, запишу… Это полевые материалы, при чем тут какой-то… Нет, всё равно запишу. Для себя… Странный сон. Словно бы я в университетской больнице – и ко мне пришли с кафедры.

«– Я болен. Болезнь моя запущена и, похоже, неизлечима.

– Ну что ты, сейчас уже есть специфические, индивидуальные антибиотики. Они уничтожат именно твою болезнь и только ее.

– Да вот как раз такие и противопоказаны при моей болезни. Дело в том, что моя болезнь – я сам. И мне не хотелось бы ее уничтожать.

– Ну, так никто и не заставляет – живи. До сих пор жил, с рук сходило.

– Больше не получается. Я, знаете, – только вы никому не говорите, врачам особенно, – я уже мертв. И похороны назначены. К счастью, там очередь, и есть еще немного времени подготовиться. Как говорится, не было бы счастья…

– Ну-у, запел. Е ури ириири е, ты – парень, который поднимается! Мертв он – в середине семестра!.. Мы признаем только доказательную медицину– где доказательства? И кто тебе вообще сказал, что ты был жив? Может, тебя и не было.

– Может, меня и не было… И тебя, и всех вас…

– Не надо! Это тебя, может быть, не было, а мы-то были! И будем. Вот, грант получили, мы на подъеме. Мы остаемся в игре!

– Счастливо оставаться.

– Счастливого пути!..»

…………………………………………………………………………………

Нет, глупости. Человек не сумма, а единство. И мой перебор их качеств – глупость: по его результатам выходит, что у них никакая значительная, системная вещь не могла возникнуть, а она возникла! Она есть. Есть неповторимое, созданное их душой и их историей. Кохау ронго-ронго! «Понимающее дерево». Которое они уже не понимают. Но должны понять, иначе… Иначе – «смотри пункт первый»… Это знание, этот общий язык – с тянущимся за ним шлейфом их истории, легенд и обычаев – этим «лица необщим выраженьем», только этим…

«Пусть опрокинет статуи война,
Мятеж развеет каменщиков труд,
Но врезанные в память письмена
Бегущие столетья не сотрут…»

Но они же его не знают… Им надо вспомнить их язык – или выучить заново. Они смогут. Он – в них, в их генах, где-то там, в темных аллелях непонятного назначения. Но сам не вспомнится, надо восстанавливать. Поэтому мне надо в Питер. Бумаги Федоровой, весь ее путь, всю ауру истории, связей, созвучий – я соберу, я смогу… Но захотят ли они заново учить свой язык? Why? Understand? O’k. Но ведь жить они хотят. И хотят, чтобы жили их дети, не превращаясь в американцев или китайцев. Тогда, может быть, еще не поздно.

* * *

– Отец, я ничего не обещаю на будущее и не даю никаких клятв, но сейчас я домой, в Вашингтон, а потом лечу в Россию. Но не для того…

– Хорошо, Юстик. Хорошо, я всё равно рад. Знаешь… остался какой-то осадок от того нашего разговора. Я всю жизнь что-то продавал, пиарил, впиаривал, впаривал… обманывал, предавал… Я не хочу предать и тебя. Чем я только ни торговал, боже мой, от холодильников до развалин Атлантиды. Но я не мог представить, что когда-нибудь буду втюхивать собственному сыну неликвидную родину… Нет, ты знаешь, я не лгал тебе, всё, всё, что я говорил тогда, – правда, но… Как-то получилась ложь – не знаю, как… Может быть, не всем можно говорить правду… Я… я опять испугался. Я испугался, что в увлечении, в минутном порыве ты похоронишь себя в этой Зоне на всю жизнь – на всю жизнь, а ведь она только начинается. Пойми, я не осуждаю, я способен понять души прекрасные порывы, это горячо, это благородно… Но что, если этот порыв пройдет и ты захочешь выйти оттуда в большой мир, а выйти нельзя, из внутренней не выпускают никого, никогда… Могила, могила!.. Но пусть даже и не пройдет порыв – пройдет время. Ты изменишься – нет-нет, я не говорю, что ты изменишь взгляды, принципы, нет, но оставаться прежним время не позволяет никому, ты изменишься. Ты приобретешь там опыт, которого сейчас у тебя еще нет – и ни у кого нет, ты станешь глубже, мудрее, ты захочешь делать – пусть то же самое, но лучше, и поймешь, как это можно делать, и увидишь, что для этого – только для этого – надо выйти, потому что в Зоне у тебя связаны руки и заткнут рот, но тебя не выпустят ни на минуту, никогда… Могила! А ты жив, ты понял, узнал – и можешь только ворочаться и задыхаться, заживо погребенный!.. Ведь это может, очень может быть, ведь это так и будет, Юра!.. Ну, хорошо, ну всё… смотри сам, сынок. Жалостливые мои слова забудь, ничего со мной не сделается, я бодр, обеспечен, умею устраиваться во всяких обстоятельствах и… и, Бог даст, свидимся еще, как бы ни повернулось… я не хочу тебя обманывать. Твоя родина там, где ты прирос, – может быть, округ Колумбия, или эти твои равнины Юкатана, или… ну, не знаю. Решай сам, сынок… Дай о себе знать.