Гейл Форман - Куда она ушла

• Название: Куда она ушла
• Автор: Гейл Форман
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Прошло три года после той ужасной аварии… три года, с тех пор, как Миа ушла из жизни Адама навсегда.

Теперь они живут на противоположных берегах. Миа — восходящая звезда Джуллиарда, а Адам — объект всех бульварных изданий Лос-Анжелеса, благодаря его новому статусу рок-звезды и знаменитому имени подруги. Но однажды, когда Адам оказывается в Нью-Йорке один, судьба предоставляет ему шанс и вновь сводит пару вместе, всего лишь на одну ночь. За эту ночь ему предстоит познакомиться с городом, который стал для Мии домом, Адам и Миа должны будут пересмотреть своё прошлое и вновь открыть свои сердца друг другу.

---

— Потому что там нечего рассказывать. Я думаю, таким людям, как ты, нравится этот сериальный аспект, ну знаешь, когда два знаменитых музыканта, которые учились в одной школе, были парочкой.

— Таким людям, как я? — уточняет Ванесса.

Стервятникам. Кровопийцам. Душегубам.

— Репортерам, — отвечаю я. — Вы ведь без ума от сказок.

— А кто нет? — говорит Ванесса. — Хотя, жизнь той девушки вряд ли можно даже попытаться назвать сказкой. Она потеряла всю свою семью в автокатастрофе.

Ванесса притворно передергивает плечами, как обычно делают люди, когда говорят о чьих-то бедах, которые никак не связаны с ними, которые их не коснулись, и никогда не коснуться. Я никогда в своей жизни не бил женщину, но на секунду мне хочется хорошенько ей врезать, чтобы заставить почувствовать хоть часть той боли, о которой она так легко рассуждает. Но я сдерживаюсь, и она, ничего не заметив, продолжает.

— Кстати о сказках, у вас с Брин Шредер будет ребенок? Я то и дело вижу, что таблоиды упоминают её растущий живот.

— Нет, — отвечаю я. — Мне, по крайней мере, ни о чем таком не известно.

Я уверен, что Ванесса в курсе, что вопросы о Брин также под запретом, но если разговоры о предполагаемой беременности Брин отвлекут ее, да будет так.

— Тебе, по крайней мере, о таком не известно? Вы ведь все еще встречаетесь? — Боже, ну и голод в ее глазах. Все эти ее разговоры о том, что она хочет написать сравнительный анализ о нас, все эти ее навыки сыщика — ничто. Она, так же как и все журналисты и преследующие нас фотографы, хочет первой откапать сенсацию, будь то о рождении: «У Адама и Брин будет двойня?», или смерти: «Брин говорит своему Дикарю: "Все кончено!”». Ни одна из историй не является правдивой, но иногда я вижу эти заголовки на различных желтых газетенках буквально в одно и то же время.

Я думаю о доме в Лос-Анджелесе, в котором мы с Брин вместе живем. Или скорее совместно населяем. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мы были вместе больше недели. Она снимается в двух-трех фильмах в год, и только что открыла свою продюсерскую контору. Поэтому между ее съемками, промоушн-кампаниями к фильмам, поисками материала для продюсирования и тем временем, что я провожу в студиях или в туре, у нас, кажется, совсем не осталось времени друг на друга.

— Да, мы с Брин все еще вместе, — отвечаю я Ванессе. — И она не беременна. Ей просто сейчас нравятся эти летящие кофточки, и все почему-то считают, что она скрывает свой живот. Это не так.

По правде говоря, я иногда думаю, что Брин надевает эти кофточки специально, чтобы все наблюдали за ее животом, словно она хочет подразнить судьбу. Она серьезно хочет детей. И хоть общеизвестно, что ей двадцать четыре, на самом деле ей двадцать восемь, и она утверждает, что ее часы тикают и все такое. Но мне двадцать один, и мы с Брин вместе всего лишь год. И мне плевать, что Брин говорит, будто моя душа гораздо старше, словно я уже прожил целую жизнь. Даже если бы мне было сорок один, и мы с Брин только что отпраздновали двадцать лет совместной жизни, я бы все равно не хотел ребенка от нее.

— Она присоединится к тебе в туре?

Когда она упоминает тур, я чувствую, как начинает свербеть у меня в горле. Тур, длиной в шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь. Я мысленно поглаживаю свою баночку с таблетками, и становлюсь спокойнее, зная, что она там, но я не так глуп, чтобы доставать таблетку перед Ванессой.

— Что, прости? — спрашиваю я.

— Вы с Брин собираетесь встретиться во время тура?

Я представляю Брин в туре, со всеми ее стилистами, инструктором по пилатесу, с ее последней диетой.

— Возможно.

— Тебе нравится жить в Лос-Анджелесе? — спрашивает Ванесса. — Ты совсем не похож на парня калифорнийского типа.

— По крайней мере, там сухой климат.

— Что?

— Ничего. Просто шутка.

— А, понятно, — Ванесса скептически осматривает меня. Я давно уже перестал читать интервью о себе, но когда занимался этим, слова вроде непостижимый часто проскальзывали там. Так же как и высокомерный. Неужели люди видят меня таким?

К счастью, наш запланированный час истекает. Она закрывает свою записную книжку и просит принести счет. Я ловлю полный облегчения взгляд Олдоса и показываю ему, что мы заканчиваем.

— Было приятно познакомиться с тобой, Адам, — говорит она.

— Да, с тобой тоже, — вру я.

— Должна сказать, ты человек-загадка, — она улыбается, и ее зубы светятся ненатуральной белизной. — Но я люблю загадки. Как и твои песни, все эти вызывающие ужас картинки, которые всплывают при прослушивании «Возмещение Ущерба». Да и слова песен с нового альбома тоже весьма загадочные. Ты знаешь, некоторые критики задаются вопросом, может ли «Милый Кровопийца» соответствовать уровню напряженности в «Возмещение Ущерба»…

Я знаю, что за этим последует. Слышал много раз до этого. Стандартная уловка репортеров. Намекают на мнения других критиков, чтобы косвенно выразить свое мнение по этому поводу. И я знаю, что на самом деле она спрашивает, даже если она сама не догадывается: «Как чувствуешь себя, осознавая, что единственное стоящее твое творение появилось благодаря самой ужасной потере?»

Это уже чересчур. Брин с ее животом. Ванесса с моим школьным альбомом. Сама мысль о том, что ничто не свято. Все идет в ход. И что моя жизнь принадлежит всем кроме меня самого. И шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь, шестьдесят семь. Я с силой толкаю столик так, что стаканы с водой и пивом проливаются ей на колени.

— Какого…?

— Интервью окончено, — рычу я.

— Я знаю это. Что ты бесишься-то?

— Потому что ты всего лишь очередной стервятник! Это ни хрена не имеет отношения к музыке. А только к тому, чтобы все разодрать в клочья.

Глаза Ванессы нервно бегают, пока она нащупывает свой диктофон. Прежде чем у нее появляется шанс снова включить его, я беру устройство и швыряю об стол, разбивая в дребезги, а затем опускаю в стакан с водой для надежности. Моя рука трясется, а сердце громыхает в груди, и я чувствую, как начинается паническая атака, та самая, когда мне кажется, что я умру.

— Что ты наделал? — кричит Ванесса. — У меня же нет запасного.

— Хорошо.

— И как я теперь должна писать статью?

— Ты называешь это статьей?

— Да. Некоторым из нас приходиться работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, ты изнеженный, несдержанный засра-

— Адам! — Олдос мгновенно оказывается возле меня, и кладет три стодолларовые купюры на стол. — Это вам на новый диктофон, — говорит он Ванессе, перед тем, как вытолкать меня из ресторана и посадить в такси. Он сует очередную стодолларовую купюру водителю, не заостряя внимания на моей выходке. Олдос достает из моего кармана бутылочку, прописанную врачом, вытряхивает таблетку себе на ладонь и говорит:

— Открой рот, — словно он моя мамочка.

Он ждет, пока мы не окажемся в нескольких кварталах от моего отеля, пока я не выкурю две сигареты, и не проглочу еще одну успокоительную таблетку.

— Ну и что там произошло?

Я рассказываю ему. О ее вопросах про «черную дыру». Про Брин. Про Мию.

— Не волнуйся. Мы можем позвонить в Shuffle. Пригрозим, что откажемся от эксклюзива, если они не заменят журналиста для этой статьи. Может, это и попадет в таблоиды или в Gabber на несколько дней, но там не о чем переживать. Все забудется.

Олдос говорит все это спокойным голосом, словно: «Эй, это всего лишь рок-н-ролл», но я вижу беспокойство в его глазах.

— Я не могу, Олдос.

— Не волнуйся об этом. Тебе не нужно. Это всего лишь статья. Мы все уладим.

— Я не только об этом. Я просто больше не могу.

Олдос, который, я думаю, ни разу полноценно не выспался с тех пор, как впервые отправился в тур с Aerosmith, на секунду позволяет усталости отразиться в его чертах. Затем снова он переключается в режим менеджера.

— У тебя просто предгастрольное истощение. Со всеми великими случалось, — уверяет он меня. — Как только окажешься в пути, перед толпой фанатов, почувствуешь их любовь, адреналин, музыку, ты зарядишься этой энергией. В смысле, тебя, конечно, там поджарит, но это будет по-хорошему. А там наступит ноябрь, и когда все закончится, сможешь расслабиться, поехать на какой-нибудь необитаемый остров, где никто тебя не знает, где всем пофигу на то, кто такие Shooting Star. Или кто такой дикий Адам Уайлд.

Ноябрь? Сейчас только август. Это целых три месяца. А тур длится шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь. Я повторяю это как молитву, за исключением того факта, что эффект это производит с точностью обратный от того, какой должны производить молитвы. Мне хочется зажать волосы в кулаках и с силой дернуть.

И как я могу рассказать Олдосу и всем остальным, что музыка, адреналин, любовь и все то, что должно облегчить трудности, уже не помогает? И все что осталось — это водоворот. И я в самом его центре.