Вячеслав Назаров - Вечные паруса

• Название: Вечные паруса
• Автор: Вячеслав Назаров
• Жанр: Научная Фантастика

Стихи Вячеслава Назарова хорошо известны читателям. Он автор книг "Сирень под солнцем", "Соната", "Формула радости", участник поэтических сборников, вышедших в Москве, Кемерово, Иркутске, лауреат премии имени Красноярского комсомола.

"Вечные паруса" — первая прозаическая книга поэта. И вряд ли можно считать случайностью то, что В. Назарова привлек жанр фантастики. Напряженная публицистичность, философский анализ, стремление не только увидеть и описать, но и осмыслить событие в "связи времен", отличали его поэтическую работу. Эти же черты присущи и четырем повестям, входящим в книгу "Вечные паруса".

Не все в книге бесспорно. Не хочется, к примеру, верить, что человечество, освоив космос, исследовав планеты Солнечной системы, построив города на Марсе и Венере, получив ключ к сверхсветовым скоростям и возможность контакта с иным разумом, останется разделенным на два лагеря мир социализма и мир капитализма. Но ведь задача состоит в том, чтобы осветить настоящее светом будущего.

Герои книги В. Назарова живут и работают так же, как наши современники — неистово и упоенно — и поэтому никогда не состарятся и не поблекнут вечные паруса — символ мятежа и исканий, неистребимой доброты и вечной человеческой неудовлетворенности сделанным — то, что зовется прогрессом.

---

И вдруг Стрикленд изо всех сил стукнул себя кулаком по лбу. Черт подери! Дурак несчастный! Разиня…

Лейтенант рванул кольцо люка с надписью "Только при аварии" и кубарем ввалился в гермоотсек. Так оно и есть!

В стойках стояло четыре скафандра вместо шести.

— Очнитесь же, дядя Чарли, очнитесь! Перестаньте спать, слышите?

Солсбери открыл глаза и удивленно посмотрел на женщину.

— Что с вами, Джой? Я не сплю. Я просто думаю.

Джой смутилась. Судорожно сжатые у груди руки опустились.

— Извините, дядя Чарли, я подумала… Мне почему-то стало страшно.

— Ты решила, что старая развалина Солсбери, мягко говоря, дал дуба?

— Нет, но… Вы были очень бледны.

— Ну, ладно, ладно. Садись. Расскажи мне что-нибудь.

Джой села на свое любимое место — в большое надувное кресло недалеко от стола доктора. Она забралась в него с ногами, в уютное, мягкое, от которого пахло детством. Сколько раз она сидела здесь, в полумраке готического кабинета, и смотрела на суматошную фигуру в белом халате. Она знала уже тогда: чтобы достать интересную книжку с картинками с самой верхней полки стеллажа, достаточно нажать на белую полоску, ползущую снизу вверх по ребру стойки — стеллаж уйдет вниз, остановившись именно там, где нужно.

Но когда Солсбери работал, его почему-то не устраивала автоматика. В кабинете появилась нелепая и неустойчивая стремянка. Солсбери колдовал за своим столом, а Джой ждала. Это был настоящий праздник, когда дядя Чарли, ошалело выскочив из-за стола, с невероятной ловкостью забирался на самый верх своей стремянки. Он взлетал, как большая взъерошенная летучая мышь, которых она любила ловить вместе со своими товарищами вечерами в пещерах над океаном.

Только у дяди Чарли были белые крылья — полы халата.

Когда Джой была уже взрослой, она спросила у доктора Солсбери, почему он пользуется своим опасным приспособлением вместо того, чтобы использовать нехитрую механизацию стеллажа. Она была тогда студенткой университета, без пяти минут биолог, исправно посещала все заседания клуба "Новое в новом", и была яростной противницей всего устарелого.

И она так и не поняла, что хотел сказать смутившийся доктор:

— Ты знаешь, Джой, эта машина работает слишком медленно… Не хватает терпения…

Она поняла это только тогда, когда писала первую самостоятельную работу: что-то не клеилось, она злилась, ей немедленно, позарез нужен был справочник по радиоактивным мутациям, все внутри кипело, а эти треклятые полки ползли вниз с тупым равнодушием, и Джой сама не заметила, как взлетела по шаткой стремянке на опасную высоту, чтобы опередить этот невыносимый скрип…

— Что же ты молчишь, Джой?

Джой откинулась затылком на спинку, и кресло приняло ее голову, как большая мягкая ладонь.

— Не знаю… Звонил Рэчел и сказал, что нам осталось четыре часа на раздумья.

— Четыре часа?

— Да. Почему именно четыре — не знаю. Рэчел сказал, что это слова мистера Дуайта. И улыбнулся так, словно его щекочут под мышками.

— Непонятно… Неужели Тэдди вернулся? Ведь идут всего третьи сутки. По моим расчетам, они сейчас только подлетают к Юпитеру…

— Нет, дядя Чарли. Тэдди еще не вернулся… У них нет СД, я уверена. Но что-то случилось. Потому что Рэчел говорил о каких-то непредвиденных обстоятельствах.

— Какие могут быть еще обстоятельства?

— Рэчел сказал буквально так: "Мистер Дуайт глубоко сожалеет, но непредвиденные обстоятельства вынуждают его потребовать вашего окончательного решения немедленно. Срок — четыре часа. Я жду звонка".

— Остановись, мгновенье!..

— Что вы сказали?

— Ничего, Джой, это я так.

Солсбери уперся в лежащий на столе фолиант ладонями и пытливо вгляделся в лицо женщины.

— Ну и что ты собираешься ответить Дуайту, Джой?

— Я? Сто тысяч раз "нет". Люди живут не затем, чтобы сдаваться.

— Не затем, чтобы сдаваться… Ты права, девочка. Вся беда только в том, что тебя никто ни о чем не спросит.

— Почему?

— Я, кажется, знаю, почему именно четыре часа дал нам Дуайт. Вернее, я вижу… Необузданные фантазии параноиков удивительно однообразны и примитивны.

— Я не понимаю, дядя Чарли… Ой!

В кабинете погас свет. Все реальные предметы мгновенно канули в темноту, и среди растерянности и испуга возникло то острое чувство, которое бывает у человека, сидящего в чернильной тропической ночи у кромки океанского прибоя, а красное лезвие месяца угрожающе медленно выдвигается из пучины…

Джой поняла причину нарастающего тревожного свечения: в темном кабинете разгоралось оживленное неведомой силой люминесцентное панно.

Словно в бредовом сне, сдвинулись раскаленные цветные плитки мозаики, и мгновенно изменилась ее суть. Фауст на мозаике поник и сжался, засветился бледно-серым. Как трагедийная маска античного театра, страхом и мольбой исказилось его лицо. Фигура Мефистофеля наливалась багровыми, рубиновыми, алыми, малиновыми тонами — вплоть до засасывающей, топкой глубины крапп-лака, — и оттенки красного побеждали другие цвета.

Было страшно, когда стилизованное, поделенное на плоскости, лицо Мефистофеля дернулось, как деталь механизма, давно не бывшего в употреблении, и со стеклянным звоном заострилось в издевательской улыбке. Он поднял руку и указал негнущимся пальцем на цифру "4", проступившую в ощутимой объемности фаустовой кельи.

Мозаика замерла, и вспыхнул свет.

— Представление окончено, — скорбно усмехнувшись, констатировал Солсбери. Он потер уставшие от напряжения глаза.

Джой перевела дух.

— Дядя Чарли… Что это такое?

— Видишь, девочка, это почти сказка, которая, как все сказки, начинается со слов "Жил да был…" Так вот: жил да был злой человек, одуревший от своих миллиардов, плохо ему было — не спал он и не ел, все думал, куда свои миллиарды деть. Все ему наскучило, даже игра в крестики-нолики, потому что она напоминала ему скучную игру "президент-преступник". И вот однажды на беду всем он прочитал "Тысячу и одну ночь". Завидно ему стало. Задумал он сказочных султанов и злодеев переплюнуть. Взял и построил Биоцентр, который должен был затмить все чудеса Шехеразады… И, по-моему, затмил.

— Вы говорите о Смите-старшем?

— О ком же еще, Джой, — устало выговорил Солсбери. — Мистер Дуайт только повторяет своего не в меру одаренного папашу. "Придет час, если кто-то захочет остановить часы, движущие мир моей волей, и мертвый камень снова превратится в мертвый, и мертвый Фауст снова будет мертвым, а Мефистофель улыбнется — и это будет час смерти для тех, кто виновен"…

— Ничего не понимаю…

— Я тоже ничего не понимал, потому что за этой фразой стояло: "См. сноску…" А дальше номер тома и страница из архивов научных трудов дипломированных "мессий", которые работали на этой бактериологической фабрике. Я человек дотошный и нашел эту сноску. Там было описание весьма оригинальной культуры бактерий, которая после активизации убивает все в течение девятнадцати секунд, а через три минуты после этого превращается в безобидную бациллу коклюша. В результате автономной мутации. Время активизации культуры — четыре часа…

— И вы знали…

— Нет, дорогая. Я ничего не знал. Я не придавал этому значения, потому что никогда не думал, что могу стать кому-то поперек дороги. Просто пару минут назад я смотрел на мозаику, и совершенно неожиданно мне пришла в голову мысль… Что абракадабра Смита-старшего не только бред литературный… Бывает такое. Озарение.

— Значит, вся эта мульткомедия…

— Если разобраться, все довольно просто. Элементарная система ликвидации. Кто-то нажимает кнопку, культура бактерий впрыскивается в зону "Т", убивает все живое, и никаких следов. Потому что бациллы коклюша… Кто на них обратит внимание? Все шито-крыто, как говорят.

— Вы думаете, что система ликвидации запущена?

— Да, кто-то нажал кнопку. Может быть, тот же Рэчел. Ну, а теперь…

Солсбери встал из-за стола упруго и молодо, и у Джой мелькнула мысль, что с доктором что-то вроде нервного стресса. Очень уж не ко времени была эта озорная улыбка. Дни последних потрясений состарили его, и Джой привыкла видеть доктора задумчивым и сонным. А сейчас он был таким, как после приема препарата СД, — собранным и заразительно энергичным.

— А теперь, Джой, я открою последнюю нашу карту. Что греха таить. Я до последней минуты надеялся, что угроза Дуайта — просто попытка запугать, сбить с толку. Но система ликвидации включена, и моя последняя иллюзия бита. Покорно ждать смерти — не в моем вкусе. Вы хорошо сказали, Джой: "Человек живет не затем, чтобы сдаваться…" Есть еще один выход, Джой. Выход из зоны "Т", о котором не знал мистер Смит-старший, так как при нем выхода не было, и тем более не знает мистер Смит-младший.