Александр Бенуа - История живописи

• Название: История живописи
• Автор: Александр Бенуа
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

К сожалению, для ознакомления с живописью этой эпохи (XII-XIV вв.) на севере мы имеем лишь ограниченное число памятников. От стенописи остались лишь жалкие куски и, вдобавок, произведения исключительно "провинциального" творчества; от переносных икон - и того меньше (их, впрочем, вероятно, немного и было). Наше знакомство с искусством XII-XIV веков основано поэтому, главным образом, на сериях драгоценнейших расписных окон в соборах и на значительном числе миниатюр в богослужебных и иных книгах. Стенопись в северных готических церквях была, к тому же, все более оттесняема как недостатком нужных площадей (готическая архитектура есть, главным образом, "искусство отверстий", "светоисточников"), так и соперничеством с пылающими в солнечных лучах красками "оконных картин". Напротив, на юге Италии, где меньше дорожили светом, готика получила более "компактный" архитектурный остов, а вследствие этого художникам достались большие площади для своих работ. Впрочем, кое-какие, сохранившиеся на севере, памятники (полнее всего в Гильдесгейме XII в., в Гартберге XIII в., в Гурке 1240 г.) показывают, что и там стенная живопись эта достигла значительного развития[47], и гибель других памятников под штукатуркой Эстетов - вандалов XVII века или под записью бездарных педантов - "реконструкторов" XIX столетия является невосполнимой утратой.

Главной чертой обновившейся с XII по XIV в. живописи являются первые проблески свободы, личного начала, непосредственного подхода к изобразительной задаче (эти черты сказываются уже в витражах собора в Сен-Дени под Парижем, 1140 г., несмотря на романский характер их орнаментальных форм). Византийская условность сохраняется еще на некоторое время для отдельных фигур, по-прежнему строгих, иногда даже (напр., в Страсбурге или в Шартре) "грозных". Мелкие же сцены, покрывающие, наподобие пестрых ковров, целые колоссальные окна соборов, имеют в себе всегда что-то подвижное, "веселое", интимное. Характерно, что среди священных событий появляются (на стеклах, пожертвованных гильдиями) и жанровые сцены, представляющие разные занятия ремесленников. Те же черты можно наблюдать и в миниатюрах того времени, частью носящих следы влияния "стекольной" живописи[48]. К этому надо заметить, что расширяется самый круг священных изображений. К событиям Священного Писания на стеклах примешиваются эпизоды из легенд святых (знаменитое собрание их в "Золотой Легенде" Якопо Вораджине, 1230-1298 гг.), а миниатюры начинают все чаще и чаще украшать, кроме богослужебных книг, и переводы древних писателей, сборники рыцарской и народной поэзии, романы, юридические сочинения (Sachsenspiegel), хроники, зоологические трактаты, медицинские книги и проч.

Изображение леса летом. Миниатюра из сборника "Carmina Burana первой половины XIII века. Пример соединения воедино самых разновидных орнаментально-производных форм растенй. Художник не наблюдает природу, он каллиграфически разрабатывает традиционные формы.

Правда, все эти иллюстрации носят еще явно условный характер, но сама условность получает отныне новый оттенок: она старается передать царившие в то время идеалы нежной грации, элегантной гибкости, светской изящности. Небо из недоступной цитадели Царствия Божьего превращается в подобие романических "Minneburgen", осаждаемых фанатически преданными рыцарями. Рай теряет характер какой-то заоблачной пустыни и становится садом. Долгое время перемена эта во французских и английских (а позднее в германских) миниатюрах сказывается лишь в общем построении композиции, особенно в позах и жестах фигур и меньше - в пейзаже. По-прежнему фоны чаще всего заполнены золотом и ковровым узором или заняты геометрическими схемами архитектуры. Но и схемы эти уже принадлежат к модному тянущемуся ввысь, готическому стилю, а на условных узорных фонах группируются силуэты скал, деревьев, кораблей, в которых уже чувствуется живая наблюдательность[49].

Чего, однако, совершенно еще недостает художникам - это понимания пространства. Они как будто не сознают самой возможности его выразить. Все сводится к первому плану и к ближайшим за ним предметам, что согласуется с примами тогдашней лирической поэзии, так же радовавшейся в природе тому, что было "под ногами": камушкам, травам, цветам, но игнорировавшей дали, горы, море, леса, все грандиозно-прекрасное[50]. Вот почему художникам удается лучше всего выявить свое знакомство с природой только в орнаменте, не требовавшем "глубинного" изображения. Узоры растительного характера, обрамляющие заглавные буквы и страницы, утрачивают прежнюю условность, унаследованную XII веком еще от времен Карла Великого и постоянно встречающуюся в византийских образцах (вариации на тему античной, южной, окантовки листа). Теперь, с XIII века, в орнаментах миниатюр все чаще встречаются образцы флоры родной природы. В этом миниатюристы следуют лишь поразительным достижениям готической скульптуры, в чем мы убедимся, если вспомним хотя бы бесчисленные капители реймсского собора, в которых листья земляники, стебли и цветы шиповника, лианы плюща переданы с точностью слепков с натуры.

Среди разветвлений растительных узоров художники XIII века заставляют, по старой памяти, жить целый мир существ - частью фантастических, частью заимствованных у действительности: собак, гонящихся за зайцами, оленей, медведей, всевозможных птиц и проч. Этими изображениями полны и забавные для нас, но некогда "научные", зоологические трактаты, "бестиарии", в которых в XIII веке, наряду с традиционным повторением стародавних византийских и даже античных типов экзотических и баснословных зверей, встречаются и внимательно срисованные в зверинце и на скотном дворе экземпляры[51].

Западноевропейская книжная миниатюра

Пейзаж в итальянском треченто

I - Джотто

Францисканство и Джотто

Джотто. Св. Франциск на городской площади в Ассизи. Верхняя церковь С. Франческа.

Дальнейшее развитие "северной" живописи было бы непонятно, если не обратить внимание на колоссальное развитие искусства средней Италии, происшедшее во второй половине XIII века и выявленное, главным образом, при работах, которые были произведены в Риме по желанию папы-францисканца Николая IV, и в Ассизи - в надгробной церкви св. Франциска (умер в 1226 г.). Сводить все художественное течение в Италии и особенно, все его великолепие, к действию проповеди францисканцев и к спектаклям францисканских мистерий - будет преувеличением некоторых историков искусства. На самом деле, кроме францисканства, с его трогательной проповедью любви, всеобщего мира и благословения природы, в этой эволюции имели большое значение и возросшее благосостояние, и проснувшаяся образованность, а также многие явления чисто политического характера. Но несомненно, что главную роль при этом "смягчении" и "раскрепощении" культуры играло все же францисканское движение. Искусство начала XIII века в Италии полно еще византийской чопорности[52] (вдобавок невежественного и "провинциального" характера), между тем как конец того же "века св. Франциска" застает расцвет таких художников, как Чимабуе, Каваллини, Джотто и Дуччио - первых лиц истории искусства, первых свободных творцов.

Из них Чимабуе и Каваллини не могут нас интересовать в настоящем отделе. Их значение колоссально в смысле разработки эмоционального начала в живописи, но что касается до их отношения к окружающей человека природе, то по дошедшим до нас памятникам мы не можем себе составить о нем полного представления. Едва ли, однако, оно могло сильно отличаться от отношения художников предыдущей эпохи, находившихся под гипнозом византийских преданий[53].

Совершенно иначе обстоит дело с Джотто. В пейзаже, так же, как и во всех других сферах "новой" живописи, его следует признать настоящим родоначальником всего дальнейшего, всего живого.

Значение Джотто в пейзаже может быть резюмировано следующими словами: он понял значение связи между фигурами и фоном, он понял органическую целостность вещей, наконец, он сделал первые шаги в смысле передачи пространства. Настаивать же особенно на "стилистическом" значении его пейзажа нам кажется лишним. В стильности смысл и природа всего искусства того времени. Она зависела не только от положительных, но и от отрицательных сторон художественной культуры, т.е., в значительной степени, от бедности знаний и, как следствие того, от усилий, направленных лишь на передачу самого существенного. К тому же в самой психологии времени лежала известная склонность к монументальной простоте, к важному и строгому. Эти черты мы встречаем в равной степени и у Джотто, и в скульптуре Николо Пизано, и в поэзии Данте. Их же мы найдем, в смягченной форме, у Дуччио, у Симоне Мартини, у обоих Лоренцетти и даже у всех "джоттистов", которым принято ставить в укор именно отклонение их от "строгого стиля". Напротив того, этих черт не найти, по крайней мере в равной степени, на севере. Там даже в пластике готических соборов, в громадах архитектуры чувствуется (в связи с уже виртуозным преодолением многих технических трудностей) какая-то природная наклонность к изощренности, к грации, даже к некоторой мелочности. От смешения южных и северных элементов выросло затем искусство ренессанса, соединяющее в себе черты упрощенной строгости, присущие Джотто, с чертами "интимности" и реализма северян. Несомненно также, что стиль Джотто во многом обязан пережиткам античной культуры в Италии XIII, XIV веков и, во всяком случае, античному наследию, каким оно дошло до нас в творчестве византийцев.