Робин Максвелл - Синьора да Винчи

• Название: Синьора да Винчи
• Автор: Робин Максвелл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54446-2

Италия. XV век. Катерина красива и своенравна. Она истинная дочь эпохи Возрождения: знает греческий и арамейский, читает Сократа и Платона, занимается алхимией. Полюбив, она, не считаясь с условностями, рожает ребенка вне брака. Молодую мать разлучают с сыном, по обычаям того времени мальчик должен воспитываться в семье отца.

Когда ее подросшего сына отдают учеником в мастерскую знаменитого художника Верроккьо, Катерина, переодевшись в мужское платье, отправляется вслед за сыном во Флоренцию. Там она знакомится с величайшими художниками и мыслителями того времени, становится близким другом Лоренцо Медичи и участвует во всех начинаниях герцога.

Материнская любовь помогла мальчику вырасти и стать гением, изменившим мир. Звали его Леонардо да Винчи. Этот роман рассказывает правдивую историю его настоящей матери.

---

Едва мы вышли на край площади, как многолюдная толпа позади разом вскрикнула и в небо взметнулся огненный столб, обращавший останки приора в пепел. Мне подвело нутро при мысли о том, что сейчас там творится, но мои спутники тотчас подхватили меня под руки и повели прочь от этого места.

Вскоре я уже смогла вздохнуть с облегчением. Чем больше мы удалялись от места казни, тем веселее становилось у нас на душе. Люди выходили из домов, стояли прямо на улицах и смотрели на столб дыма, поднимавшийся со стороны площади Синьории. Я не знала, что они при этом чувствовали — гнетущий страх оттого, что священника, которому они вверяли свои бессмертные души, больше нет на свете, или сладость пробуждения от долгого кошмара.

Переглянувшись, мы с Леонардо внезапно остановились. Папенька не знал, что и думать.

— Что такое? — удивился он. — Что-то не так?

— Все так, папенька.

— Тогда почему вы встали как вкопанные?

— Потому что мы на улице Риккарди.

Он внимательно посмотрел на заколоченную витрину лавки, перед которой мы застряли.

— Неужели это мой собственный дом?

Мы с Леонардо без лишних слов повели папеньку в конец улицы, где свернули в переулок за домами. Я толкнула створки ворот, и наши взоры приветствовал знакомый, совершенно запущенный садик и две доверху нагруженные повозки, крытые парусиной. Леонардо отвел виноградные побеги с аптечной вывески, прислоненной к стене. Зелень и позолота на ней повыцвели, но роспись оставалась такой же красивой, как и в день ее создания.

— Что ты учудила, Катерина? — изумленно спросил папенька, разглядывая повозки.

— Спроси лучше у своего внука! Это он останавливался в Винчи по пути сюда.

— Я там повидался с дядей Франческо, — пояснил Леонардо. — Он помог мне уложить твои пожитки, дедушка, и передает тебе самый горячий привет.

Я отперла заднюю дверь и вошла в дом, папенька и Леонардо следом. На папенькином лице застыло выражение ребяческого восторга, да и у меня, признаюсь, дрогнуло сердце при виде знакомой аптеки. Годы на этот раз больше пощадили ее. Грызуны лишь кое-где попортили лари и шкафы, да пауки сплели под потолком паутину. Однако я испытала и приятное потрясение: стоило мне распахнуть дверь, как в нос ударил помимо затхлости еле уловимый, чудом сохранившийся аромат сушеных трав.

Папенька огляделся, но в аптеке было слишком темно. Леонардо толкнулся в дверь главного входа, но ее снаружи удерживали прибитые гвоздями доски. Тогда он начал с оглушительным грохотом колотить в нее ногами, но я его не слышала. Мне вдруг явственно представилось, как звонит над входом колокольчик, а на пороге стоит Лоренцо, как будто в тот, самый первый раз, когда он явился ко мне в только что открытую аптеку и принюхивался к ее восхитительным запахам. Я улыбнулась, вспоминая, как мы оба хохотали, прибивая этот колокольчик к притолоке, что стало зачином наших многочисленных совместных деяний.

Внезапно аптеку залил солнечный свет: это Леонардо снял доски с витрины. Папенька восхищенно воскликнул и принялся озираться, примечая и высокий потолок, и нежно-зеленые стены, и полки, и пыльный, но от того не менее сияющий беломраморный прилавок.

— Кто тут так шумит? — послышался незнакомый мужской голос.

Сквозь витринное стекло я увидела повзрослевшего Бенито с младенцем на руках и двенадцатилетнего мальчугана рядом с ним. Леонардо обнялся с гостем. Папенька вопросительно посмотрел на меня.

— Наши соседи, — пояснила я. — Очень хорошие люди. Пойдем, пусть Леонардо нас представит.

Бенито помог нам разгрузить поклажу и перетаскать ее в дом. Его миловидная жена Елена мигом сбегала за ведром и тряпками и принялась намывать полки и прилавок, так что с наступлением сумерек мы с папенькой и Марчелло — общительным пареньком, засыпавшим нас тысячей вопросов — успели расставить кое-какие горшки и банки на привычные места. Леонардо самолично перенес ящики с драгоценными книгами на второй этаж, в гостиную.

Вечером соседи пообещали назавтра вернуться и оказать нам помощь, какая только потребуется. Незадолго до того, когда Леонардо представлял нас Бенито как своих мать и дедушку, я прочитала по глазам своего бывшего приятеля, что он угадал правду. Может быть, он единственный из всех, кто видел меня в мужском обличье, знал меня с самого начала. Во всяком случае, виду он не подал и посмотрел на меня не с хитроватой заговорщицкой ухмылкой, а учтиво улыбнулся, показывая, что спокойно относится к тому, что Катон больше сюда не вернется, а вместо него будет Катерина, мама Леонардо да Винчи, которая поселится со своим отцом в доме над аптекой. Он так же ненавязчиво обмолвился о том, что Марчелло еще не отдан никуда в ученье и если вдруг Эрнесто понадобится помощник…

Когда они наконец ушли, мы зажгли каждый по факелу и молча стали подниматься наверх, к заветной цели. Мы без остановки миновали гостиную и спальню, пока не достигли четвертого этажа. Там наше семейное трио в нерешительности остановилось перед дверью в лабораторию.

— Она уцелела, мамочка, — вымолвил Леонардо. — Мы спасли ее, чтобы снова мыслить. Исследовать. Экспериментировать.

Я глубоко вздохнула и толкнула дверцу.

Зрелище, открывшееся нам, свидетельствовало о поспешном паническом бегстве. На полу остались осколки разбитой мензурки. Давным-давно остывший алхимический очаг успел покрыться пылью.

На меня вдруг волной нахлынули воспоминания. Вот я открываю эту дверь тридцать лет назад, братаюсь в этих стенах с самыми отважными и досточтимыми умами своего времени. Приобщением к этому братству я обязана отцу, стоящему сейчас рядом со мной. Это он когда-то не побоялся передать дочери ключи к познанию всего мира. Ничего не было бы и без моего сына. Жить подле него стало для меня необходимостью. Материнская любовь и привела меня в этот город, в этот дом, в эту лабораторию. Память уносила меня все дальше, к той ночи в Винчи, когда мы с папенькой — я в исступлении утраченной любви, а он из страха потерять меня — не уследили за алхимическим огнем и дали ему угаснуть. Я будто наяву увидела и Веспасиано Бистиччи, во всеуслышание вычитывающего из манускрипта тысячелетней древности магические тайны, и Фичино с Ландино и Пульчи, обсуждающих свойства ртути. Загорелый Лоренцо в свободной белой сорочке, непринужденно развалясь на стуле и раздвинув колени, сидел передо мной, словно живой, и простирал ко мне руки, приглашая в свои объятия. Ту его улыбку мне никогда не забыть.

— Помогите-ка мне, — донесся до меня голос Леонардо.

Он успел принести снизу несколько трухлявых досок и теперь велел нам с папенькой расщепить их, а сам начал складывать обломки в очаг. Затем он вынул из сумки альбом, вырвал оттуда несколько листков и, смяв, подложил под кучку щепок. Угадав цель наших стараний, я с бьющимся сердцем взглянула на папеньку — его глаза возбужденно горели. Сгрудившись вокруг атенора, мы, прежде чем Леонардо чиркнул огнивом, прошептали каждый свою молитву:

— За великих наставников…

— За бессмертие разума…

— За любовь в сердце…

Затаив дыхание, я следила, как язычок пламени, поднесенный к бумаге, понемногу стал разгораться, отсвечивая синевой, и наконец весело вспыхнул светло-желтым, перескочив на сухие поленья. Неожиданно нас обдало жаром, согревшим нам лица и грудь.

Папенька положил руку мне на плечо, притянул к себе, а другой обнял Леонардо. Он снова окреп и стал бодрым, как прежде, после возвращения с Востока. Он молодел прямо на глазах, слушая, как шипят и щелкают дрова в камине.

— Разве мало благодеяний на мою долю! — едва слышно шепнул он.

— И на нашу тоже, — откликнулась я. — Мы все трое оделены сверх меры.

В камине громко треснул сучок. Мы вздрогнули и сами засмеялись своему испугу. Замечтавшийся о чем-то Леонардо очнулся, кинулся к куче поленьев и подкормил пламя в печи. Оно благодарно вспыхнуло с новой силой, почти осмысленной, оно так спешило возродиться после долгих лет небытия, суля нам вечную жизнь.

Мой сын, наверное, прозревал в нем феникса, вознесшегося вверх из холодного пепла подобно тому, как замыслил однажды взлететь сам Леонардо. А если замыслил, значит, когда-нибудь непременно добьется успеха. Взовьется в небеса. Моя душа воспарила, стоило мне вообразить, как выгнутся под напором воздуха прекрасные крылья из промасленной парусины, как ветер будет трепать волосы Леонардо, унося его все выше и выше в облака…

— Сколько книг предстоит распаковать! — услышала я оживленный и радостный папенькин голос.

— Дедушка, покажи мне, какие из них принести сюда, — предложил Леонардо, — а какие оставим в гостиной.

— Кое-какие надо отнести к нему в спальню, — предупредила я, — он любит читать на ночь при свечах.

— Пойдем, там разберемся.