Клара Ярункова - Единственная

• Название: Единственная
• Автор: Клара Ярункова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1972

«Единственная» — одна из лучших повестей словацкой писательницы К. Ярунковой. Писательница раскрывает сложный внутренний мир девочки-подростка Ольги, которая остро чувствует все радостные и темные стороны жизни. Переход от беззаботного детства связан с острыми переживаниями. Самое светлое для Ольги — это добрые чувства человека. Она страдает, что маленькие дети соседки растут без ласки и внимания. Ольга вопреки запрету родителей навещает их, рассказывает им сказки, ведет гулять в зимний парк. Она выступает в роли доброго волшебника, стремясь восстановить справедливость в мире детства. Она, подобно герою Сэлинджера, видит самое светлое, самое чистое в маленьком ребенке, ради счастья которого готова пожертвовать своим собственным благополучием.

Рисунки и текст стихов придуманы героиней повести Олей Поломцевой, которой в этой книге пришел на помощь художник КОНСТАНТИН ЗАГОРСКИЙ.

---

— Но это неважно, — окончил Йожо, — по крайней мере, довезли до дому. А то я уже сыт был по горло — пешком шлепать.

Нет, честно говорю, я была в восхищении. Одно меня злило — что Йожо не хотел рассказать, что он видел на границе.

— Не могу я все это выбалтывать, — заявил он. — Я собираюсь писать роман. Тогда прочитаешь. Роман будет называться «Один на ночной границе».

И сказал, что мне первой даст читать. Ладно.

— Только, если узнают, что ты назвался чужой фамилией, засадят как миленького, и я не знаю, как ты тогда будешь писать.

— Не узнают, — возразил Йожо. — Я больше туда не пойду.

— Ага, каталажки испугался!

— Зря смеешься, каталажки я не боюсь. А не пойду я туда совсем по другой причине.

— Интересно, по какой?

Позвонил телефон. Его мама. Йожо выхватил трубку у бабушки из рук, прикрыл себе рот ладонью, чтобы не слышали, и сказал:

— Мама, это ты? Знаешь что, мам?.. Приходи за мной, мам. Ладно? Хорошо. И я хочу тебе что-то сказать… ну, что больше не убегу… Приходи, мама.

Ну вот я и поняла, почему Йожо больше не пойдет к пограничникам. Но сделала вид, что и понятия об этом не имею.

Даже когда пришла тетя Яна, я и виду не показала.

Вечером по телику передавали «Честную шлюху». Мы смотрели вместе с бабушкой, но потом пришел папка, а мы не услышали и не успели выключить… Когда их нет дома, мы всегда смотрим при полном освещении, а как услышим ключ в дверях, скорее выключаем. Правда, только когда передают что-нибудь подозрительное. Если же показывают «Новости сельского хозяйства» или «Культурное обозрение», то нет. Тогда родители не ворчат, только папа остановится, скажет: «Ага, это Дюро Потканик». Или: «Ну и знаток этот Яно Шупола по кукурузе. Таких бы нам побольше». Папка всех знает.

За «Честную шлюху» нам, конечно, попало. Меня с ходу засадили заниматься. Догонять пропущенное. Хорошо, папка не сказал, каким предметом мне заниматься, и я углубилась в историю. А эта шлюха была очень красивая. Как отрежу косы, сделаю себе такую же прическу. Юбка у нее — закачаешься. Интересно, когда же и мне мама разрешит носить узкую юбку? Ева носит уже целый год. И даже две: в клеточку и белую. И туфли на высоких каблуках. В этом ее мама куда прогрессивнее, чем моя. С бюстгальтером вот то же самое! Сколько раз я просила маму купить мне бюстгальтер, а она смеется. «Зачем?» — говорит. Как зачем? Носить. У всех уже есть, Ева даже второй номер носит, а мне не хотят купить даже несчастный нулевой…

В девять вечера отец похвалил меня и сказал:

— Видишь, Оленька, разве не умнее провести вечер за книгой, чем смотреть всякую сомнительную ерунду? Завтра повтори и другие предметы, чтобы у тебя не было пробелов, когда пойдешь в школу.

Есть чего бояться! Пробелы залатаем справками от врача. Три дня на них продержусь, а у «Пушкина» даже неделю. Только географию перелистаю: Антония ко мне цепляется.

Потом меня отправили спать. Мама разрешила еще почитать полчасика. И папка не возражал. Я взяла Гашека «О ребятах и зверятах». Эту книгу они мне подарили еще в прошлом году, когда я болела гриппом. Мама шутит — вот бы хорошо, если бы я так же обожала учебники, как Гашека! А что? Если б учебники были такие же остроумные — пожалуйста! Бедные родители, они даже не подозревают, какие в этой книге соленые штучки. Они-то думают, Гашек писал о зверюшках для детишек! Ха-ха! К счастью, отец читает почти только служебные бумаги. Мамка, хоть и много читает, на этот раз дала маху. Я все время дрожу: вдруг возьмет да перелистает эту книгу. Тогда ведь сметет с лица земли несчастного Гашека, и дома от него следа не останется…

Я разыскала рассказ о трагическом конце гимназиста Петишки, который прыгнул в отхожее место, да так, что только пузырьки пошли, а директор еще кричал ему вслед, что исключит из школы. Я уже дошла до того места, когда ему стучат в дверь, и смеялась как сумасшедшая, как вдруг мне показалось, что у соседей кто-то плачет.

Прислушалась — и верно. Плакал ребенок. Самый младший. У них трое. Плач грудного младенца, это я различу за сто километров. Но не было слышно, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь ругался. Только ребенок плакал, плакал, плакал…

В голову мне пришла ужасная мысль, что эти гнусные изверги торчат где-нибудь в баре, а детей оставили одних ночью. Если бы они были дома, так подошли бы к нему, ведь верно? А что, если маленький вывалился из колясочки, или ему снится что-нибудь страшное, и он лежит весь мокрый и умирает от голода? Я совсем растерялась, не знала, что делать. То, что милиция тут не поможет, мне было ясно — кого же забирать, когда никого дома нет? Я уж думала позвать маму, как плач вдруг затих. Наверное, уснул, бедняжка. Я напряженно ждала, что дальше. Когда стало ясно, что он действительно уснул, я снова принялась читать про Петишку. Только мне уже не было весело. Мне и его стало жалко — за то, что он так боялся директора. Некоторые взрослые — отвратительные обезьяны. И даже еще отвратительнее, потому что обезьяны своих детенышей любят, даже блох у них выискивают, чтобы не кусали. Как в той большой клетке, в зоопарке.

2

Я отправилась на разведку.

Стою перед дверью соседей и повторяю про себя, что скажу, если откроет сам или сама. И больше всего боюсь, как бы не подвели нервы, а то уйду ведь…

А сказать я решила вот что:

«Если вы будете мучить своих детей, изверги, и оставлять их одних по ночам, то мой отец вызовет милицию, тогда увидите. Хотите, чтоб они что-нибудь подожгли? Или отравились газом? Вы кукушка, а не отец!» (Или мать, если выйдет сама.)

Вот скажу — и посмотрим, посмеют ли они пикнуть. Только нашу дверь я оставлю открытой — на всякий случай: вдруг струшу? Со мной это иногда бывает. И я напрасно борюсь против этого.

Позвонила. Никакого движения. Я чуть не оглохла, так у меня стучало сердце. Я позвонила еще раз. В прихожей затопали легкие шажки. Ребенок. Извергов нет дома. Я смотрела на окошко в двери, но ребенок сразу приотворил саму дверь. Повиснув одной рукой на скобе, а другой упершись в косяк, он смотрел на меня большим синим глазом.

— Ку-ку, — сказала я. — Какой у тебя красивый глазик! Жалко только, что один…

И я улыбнулась как можно ласковее.

Ребенок немного подумал. Потом потянул дверь на себя и просунул в щель все личико.

Господи, какие глаза! Таких не увидишь во всем зоологическом саду, да и на всем земном шаре. Такие глаза могут быть только у маленького ребенка или у Иисусика на бабушкином образке. Да и Иисусик-то ведь тоже дитя.

Ребенок был совсем не худенький, только колготки, надетые задом наперед, были черные, как земля. И ни ботиночек, ни тапочек. А волосы — ну ангел, и только! Светлые, длинные. Только непричесанные.

— Знаешь что, — я опустилась на корточки, — если ты впустишь меня, я тебе сделаю прическу как у принцессы. Красивую, золотую прическу. Хочешь?

Девочка смотрела на меня, разинув ротик. Казалось, она ничего не понимает. Но она понимала, потому что вдруг распахнула дверь и побежала в кухню. Я вошла, закрыв дверь за собой. Ну и свинюшник в квартире, мамочки! Все разбросано, грязно…

— Как тебя зовут? — спросила я девочку, взяв ее на руки. Она оказалась тяжеленькая. Я опустила ее, схватила под мышки и покружила. Наконец-то она рассмеялась, но потом ей стало страшно кружиться. Я поставила ее на пол.

— Ну, как же тебя зовут?

Она убежала от меня в комнату. Я ее поймала, она взвизгнула.

— Ну как? Евочка, Зузка, Мария? Или Янка?

Девочка вертела головкой и прыгала вокруг меня. Я притворялась, что хочу поймать ее, но никак не могу. Но она ничего не говорила. Я уж испугалась, что она немая, как вдруг девчушка выбежала в соседнюю комнату и оттуда крикнула:

— Соня!

Она подбежала к колясочке и начала ее качать, чтобы показать мне, чем она владеет. Так вот он, бедняжка! Увидев меня, малыш засмеялся, открыв беззубые десны, замахал ручками. Ноготочки грязные, но сам божественно красив. Это был мальчик, и звали его Рудко. Но имя ему было ни к чему, разговаривать с ним пока еще было нельзя. Ему было месяцев пять.

Сколько лет Соне, я так и не узнала. Сначала она сказала — семь, потом — один годик. Еще она сказала, что Петеру, старшему брату, восемнадцать и он ходит в первый класс. Она все так путает. Но мне нравилось, что она хоть смеется.

Потом мы перепеленали Рудка в сухую пеленку. Не в чистую. Чистых не оказалось. Но хоть в сухую. Он сразу уснул и стал еще красивее. На полу валялась женская нижняя юбка. Роскошная, широкая, сплошные кружева. А я назло наступила на нее. Спросила Соню, любит ли она маму.

— Ага, — кивнула девочка, — когда мама приходит, она приносит мне кофетки.

Она так и сказала — «кофетки», хотя вообще-то выговаривает слова правильно. Я немножко струсила:

— А когда она придет?

— Да потом, — сказала Сонечка. — А дядя принесет мне куколку.