Робин Максвелл - Синьора да Винчи

• Название: Синьора да Винчи
• Автор: Робин Максвелл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54446-2

Италия. XV век. Катерина красива и своенравна. Она истинная дочь эпохи Возрождения: знает греческий и арамейский, читает Сократа и Платона, занимается алхимией. Полюбив, она, не считаясь с условностями, рожает ребенка вне брака. Молодую мать разлучают с сыном, по обычаям того времени мальчик должен воспитываться в семье отца.

Когда ее подросшего сына отдают учеником в мастерскую знаменитого художника Верроккьо, Катерина, переодевшись в мужское платье, отправляется вслед за сыном во Флоренцию. Там она знакомится с величайшими художниками и мыслителями того времени, становится близким другом Лоренцо Медичи и участвует во всех начинаниях герцога.

Материнская любовь помогла мальчику вырасти и стать гением, изменившим мир. Звали его Леонардо да Винчи. Этот роман рассказывает правдивую историю его настоящей матери.

---

Меж тем мой мужской облик сулил мне двоякие страдания. Первое состояло в том, что с непривычки я изнывала от духоты в грубой мантии из серого шерстяного сукна, из-под которой едва выглядывал воротничок белой сорочки. Вторым, и наихудшим, был страх разоблачения. Как быть, если вдруг откроется, что женщина из тосканского захолустья осмелилась отринуть свой пол и вздумала поселиться в столице в мужском обличье, более того, под видом торговца?

Что ж, я такая, какая есть, и обратного пути уже быть не может. Честно говоря, я только-только начинала проникать в суть предпринятой мной авантюры.

Дорога во Флоренцию, расположенная к востоку от Винчи, от Эмполи до Ластры шла по южному берегу реки и была значительно лучше, чем узкая конная тропа, которая вилась по северному берегу. На пути меня обгоняли крестьянские телеги, груженные зерном, и бесчисленные повозки, на которых купцы везли непряденую шерсть и шелк-сырец с побережья, из порта Пизы в столицу моды — Флоренцию. Словом, от одиночества я не страдала. Попутчики мне попадались по большей части дружелюбные, крестьяне особенно были охочи посудачить, разузнать, откуда человек идет и какие там новости. Я изрядно волновалась и была еще не готова очертя голову ринуться в мир в качестве мужчины, поэтому изображала застенчивость и вместо бесед махала всем рукой и улыбалась, поспешно опуская глаза долу, словно под гнетом тяжких дум.

Исходя из моих расчетов и судя по папенькиной карте, я одолела приблизительно две трети пути, когда наступила ночь. Я увела мула с тележкой с проезжей дороги и, не разжигая костра, устроила себе под деревом спартанское ложе. Однако, несмотря на утомление, я едва могла сомкнуть глаза и с первыми лучами солнца уже поднялась и снова пустилась в путь.

Обогнув вместе с покряхтывающим другом Ксенофонтом излучину реки, я испытала величайшее в своей жизни потрясение. Передо мной раскинулась Флоренция — обширный купол Дуомо и три высокие башни посреди целого моря красных кровель. Даже мул и тот остановился в ошеломлении, вперив изнуренный взгляд в невиданную перспективу.

Мое радостное предвкушение десятикратно усилилось, а страха, наоборот, слегка убыло. Я нетерпеливо подхлестнула Ксенофонта, и мы поспешили к Великому городу, который меж тем открывался перед нами в новых подробностях. Река Арно текла сквозь него, обнесенная по берегам терракотовой стеной толщиною, кажется, более трех метров. На стене вдоль по течению до сей поры сохранялась дюжина каменных сторожевых башен.

На левом берегу строения стояли более скученно. К югу на холмах виднелись несколько больших замков, а к северу, в самом городском массиве, который издали напоминал ровный ковер, составленный из крыш домов и церквей — их я насчитала не менее сотни, — высились исполинские здания, могущие посрамить своей грандиозностью любой трехэтажный дом. Вероятно, это и были те самые дворцы, в которых обитали сильные мира сего — богачи, аристократы, именитые купцы, банкиры и правоведы, чьей истинной религией, как говаривал мне папенька, было вовсе не католичество, а госпожа Коммерция.

Прошагав немного вдоль внешней городской стены и уже подойдя вплотную к первому мосту на западной оконечности Флоренции, я поняла, что пора делать окончательный выбор. Я все еще могла повернуть назад и избавить себя от возможного унижения, тюрьмы, а может быть, и жестоких пыток в том случае, если под моей мужской личиной заподозрили бы женщину.

Не скрою, я на минуту замешкалась, прежде чем взойти на Понте алла Каррайя. Как зачарованная, наблюдала я за движением на этом широком мосту: прежде мне встречались только узкие, на которых и двум телегам не разминуться. Выгадав подходящий момент, я дала Ксенофонту легкий тычок, и он повлек за собой нашу погромыхивающую повозку. Мы присоединились к общему торговому потоку и вместе с ним вступили в новую жизнь в городе, «который правит миром».

ГЛАВА 8

Оставив позади сутолоку моста, я с удивлением обнаружила, что на городских улицах и переулках царит тишина и на них почти не видно людей. Меж тем я рассмотрела, что дома во Флоренции выстроены из серого и золотисто-бурого песчаника и соединены друг с другом. Заметила я и то, что четвертые и пятые этажи в них выдаются наружу, по сравнению с нижними, и нависают над мостовой. Почти все окна и лоджии верхних этажей были празднично украшены многоцветными флагами и хоругвями, шпалерами и семейными гербами, длинными цветочными гирляндами и даже нитями серебряной и золотой тесьмы. Однако, вопреки папенькиным рассказам, я не увидела на крытых балконах молодых прелестниц, кокетничавших, по флорентийскому обычаю, с проходящими внизу благородными юношами.

Пока мой мул цокал копытами по булыжникам улицы Борго Оньиссанти, мимо церкви Санта-Тринита и по дороге вдоль реки, отдаленный вначале шум становился яснее и различимее. Ксенофонт, заслышав его, все неувереннее переступал копытцами, я же, напротив, с бьющимся от волнения сердцем хотела поскорее приблизить его источник. Ни разу в жизни я еще не слышала такого гомона, вызванного, судя по всему, восклицаниями и криками огромной толпы, помноженными на клацанье сотен копыт по мостовой.

Мы подошли совсем близко, и тут глаза моего мула полезли из орбит, а сам он, в неловкой попытке взвиться на дыбы, окончательно осел на задние ноги, давая понять, что с него довольно. Я была в двух шагах от площади, и мне не терпелось пополнить ряды зевак, но вывести напуганное животное из ступора мне было, судя по всему, совершенно не по силам. Мое главное достояние представляла собой повозка. Имела ли я право рисковать, оставляя ее без присмотра в чужом городе, где полно воров и разбойников?

Колебалась я недолго. С самого моста я едва ли встретила хоть одного прохожего. Здравый смысл подсказывал мне, что даже если вокруг шныряют карманники, то свой нечистый промысел они ведут среди многолюдной толпы, а не рыщут по пустынным улицам. Оставалось уповать на богов, управляющих фортуной, и вверить им свое имущество на то недолгое время, за которое я одним глазком взглянула бы на то, что творилось неподалеку, на площади Санта-Кроче — величайшей из городских площадей. Ласково погладив Ксенофонта по морде и успокоительно заглянув в его выпученные глаза, я поспешила вперед и свернула за угол.

Мне предстало зрелище, какое я не представила бы даже в самых цветистых фантазиях. Казалось, в этот час сюда высыпали все флорентийцы, разодетые как на гулянье. Кое-кто взобрался на подмости, воздвигнутые по обеим сторонам площади, остальные кучно толклись посреди скакового круга, проложенного по периметру площади. Участники знаменитого palio,[7] судя по неистовому крещендо криков публики, вышли на завершающий круг. Грохочущий топот копыт все приближался, и, когда лошади пронеслись мимо, я успела разглядеть их морды, обезумевшие глаза и вспененные пасти. Всадники в нарядных цветных костюмах от разных гильдий и предместий, склонившиеся к холкам своих скакунов, нашептывали им в уши что-то ободряющее и для верности погоняли хлыстами.

Через мгновение торжествующе-разочарованный рев толпы достиг оглушительного пика. Зрители в беспорядке хлынули на скаковой круг и окружили победителя palio. Я стояла потрясенная, ошеломленная и чувствовала, как возбужденно колотится у меня сердце. Мне всей душой хотелось остаться и поучаствовать в этом празднестве, однако желание отыскать свое новое жилище все-таки перевесило. Но поскольку прямой путь был весь запружен гуляками, я сочла, что благоразумнее будет обогнуть их, свернув к западу, а потом снова взять путь на север.

Папенькина карта — признаться, весьма приблизительная, ведь он много лет не наведывался во Флоренцию — оказалась довольно верной. По ней я вычислила, что нахожусь на площади Синьории. На ней, в отличие от широкой улицы по соседству, царило оживление: очевидно, здесь шли приготовления к очередному грандиозному торжеству. Ни один из работавших на площади людей — ни плотники, сооружавшие помост под длинной лоджией дворца Синьории, где заседало тосканское правительство, ни подручные, развешивавшие яркие флаги, ни те, кто укреплял длинные древки стягов в специальных отверстиях, выбитых в камне по периметру площади, — никто не обратил ни малейшего внимания на проходящего мимо юного зеваку с ослом и повозкой. Они все переговаривались и перекрикивались между делом, беззлобно и остроумно подначивая друг друга — характерная особенность всех флорентийцев, если верить папеньке. Он говорил, что жители Флоренции гордятся своим умом, красноречием и сметливостью. Даже выходцы из низов почитают тупость за непростительный изъян.

Увидев на краю площади копну сена, я сжалилась над Ксенофонтом и повела его к ней. Мул принялся за еду, а я вдруг почувствовала, что еще немного — и лопну. Собравшись с духом, я направилась к человеку, поднимавшему увесистую доску на строящийся помост.