Робин Максвелл - Синьора да Винчи

• Название: Синьора да Винчи
• Автор: Робин Максвелл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54446-2

Италия. XV век. Катерина красива и своенравна. Она истинная дочь эпохи Возрождения: знает греческий и арамейский, читает Сократа и Платона, занимается алхимией. Полюбив, она, не считаясь с условностями, рожает ребенка вне брака. Молодую мать разлучают с сыном, по обычаям того времени мальчик должен воспитываться в семье отца.

Когда ее подросшего сына отдают учеником в мастерскую знаменитого художника Верроккьо, Катерина, переодевшись в мужское платье, отправляется вслед за сыном во Флоренцию. Там она знакомится с величайшими художниками и мыслителями того времени, становится близким другом Лоренцо Медичи и участвует во всех начинаниях герцога.

Материнская любовь помогла мальчику вырасти и стать гением, изменившим мир. Звали его Леонардо да Винчи. Этот роман рассказывает правдивую историю его настоящей матери.

---

Я отняла руки. Лоренцо выпрямился и с превеликим усилием шагнул самостоятельно, затем еще и еще.

— Лоренцо, — окликнула я его. Он обернулся. — Пожалуйста, сядь. Ты доказал, что можешь ходить. Не надо переутомляться.

Лоренцо еле дотащился до ночного столика и, морщась от непереносимой боли в коленях, опустился на стул. Некоторое время он сидел молча, очевидно решая, как быть дальше. Я давно изучила это выражение его лица.

— Катерина, — вымолвил он наконец. — Вели принести мои дорожные сундуки.

— Что ты задумал? Лоренцо, тебе нельзя сегодня ехать в Павию! Не в твоем состоянии!

— Я еду не в Павию, любовь моя. Я возвращаюсь домой, во Флоренцию.

— Во Флоренцию!..

Он снова замолк, спокойно что-то обдумывая. Мои мысли, напротив, метались в беспорядке, будоражили рассудок.

— Я должен вернуться во Флоренцию, чтобы выполнить мою миссию в нашем общем замысле. Ты сама знаешь, в чем она состоит.

Я упрямо качала головой: я слышать ни о чем не хотела. Но Лоренцо не отступал:

— Я должен умереть, Катерина.

— Нет! — возразила я и зарыдала, не сходя с места.

В тот момент у меня словно тоже отнялись ноги, и я не могла даже подойти к нему.

— Если на смертном одре мне не удастся сказать Савонароле то, что следует, наш заговор окончится ничем. Мне казалось, что ты это понимаешь не хуже меня.

— Но ты не умрешь! — закричала я. — Зачем тебе умирать?!

— Подойди ко мне, — очень ласково позвал он.

Я приблизилась и опустилась у его ног. Лоренцо отвел с моего лба намокшие волосы и нежно погладил меня по голове. Я была рада, что он не видит моего лица.

— Я слабну день ото дня, — вымолвил он. — Суставы, руки и ноги — это все ерунда. Тело отказывается служить мне, я это чувствую. Ты сама знаешь, что это так…

— Все мои лекарства были бессильны! Но почему?! — причитала я.

— Все дело в крови. Это недуг всех Медичи: не только мои отец и дед скончались от него — и их братья тоже. Если бы Джулиано дожил до преклонных лет, болезнь сразила бы и его. — Голос его пресекся:

— Мне остается только молиться за сыновей…

— Разве непременно надо ехать сегодня? Можно пока отложить…

Я взглянула на Лоренцо — его лицо было так же мокро от слез, как и мое.

— Нельзя. Один Бог знает, как мне тяжело расстаться с тобой. Ты — мое сердце, Катерина, у нас общая с тобой душа. Но если я сейчас не поеду… Флоренция погибнет. — Он тыльной стороной руки погладил меня по щеке. — Я дам тебе обещание, а ты сама знаешь, как крепко я держу свое слово.

— Знаю…

— Мы увидимся с тобой еще раз — в этой жизни. Когда подойдет мой срок, я пришлю за тобой, и ты приедешь ко мне, без промедления. Только не в карете — верхом гораздо быстрее. — Он отвел глаза:

— Ты будешь нужна мне перед кончиной…

— Ты вправду дождешься меня?

— Я же дал слово.

— Лоренцо, любимый мой… — Я утерла глаза. — Как же я буду жить без тебя?

— Воспоминаниями, Катерина, — прошептал он. — Двадцать драгоценных лет… Не многие любовники обладают подобным богатством. — Он вдруг весело улыбнулся, словно припомнив что-то.

— Что? — спросила я.

— Первый твой приезд в Кареджи. Созерцальня.

— Ты открыл мне дверь… — кивнула я, — в целую вселенную.

— А у тебя? — заинтересовался он.

— Твое лицо в тот момент, когда Катон впервые снял перед тобой грудные обвязки, — не задумываясь, ответила я.

Лоренцо рассмеялся, и в его глазах блеснула искренняя радость.

— Тебе, Катерина, надо жить во что бы то ни стало. В этом я всецело полагаюсь на тебя — и на тебя, и на Леонардо, и на твоего отца. Доведите дело до конца. Сколько это займет времени, пока неизвестно. Приор умен, но насчет значительности своего разума он все же обманывается. И в его броне есть брешь, как сказал Родриго.

Нельзя было бесконечно пестовать боль и печаль. Я встала.

— Пойду предупрежу Леонардо.

Лоренцо вдруг схватил меня за руку и прижал ее к своей щеке.

— Россыпи драгоценностей… — прошептал он и отпустил меня.

Я закрыла дверь в его спальню, и этому звуку, громкому, бесповоротному, тоже потом нашлось место в моей сокровищнице воспоминаний. Лоренцо… Как жестоко обошлись с нами парки…

Мне осталась память — только и всего.

ГЛАВА 34

Стойкость Il Magnifico побудила меня в последующие месяцы не уступать ему в храбрости. От нас зависело, жить или умереть нашей любимой Флоренции — я неустанно хваталась за эту мысль, понимая, как важно сейчас любой ценой сохранять присутствие духа. Выполнение нашего замысла исключало излишнюю слезливость, да и просто чувствительность казалась ненужной роскошью.

Через неделю после того, как наша немногочисленная компания перебралась в Павию, Леонардо привез туда ночью в повозке труп молодого мужчины. При жизни это был очень высокий человек с непомерно длинными конечностями и пальцами. Тело со всех сторон было обложено альпийским льдом, за который Лоренцо выложил кругленькую сумму.

Ни у кого не хватило решимости спросить, кто был этот бедняга, однако мы все догадывались, что подобное святотатство осуществилось лишь благодаря знакомствам Леонардо в морге миланской лечебницы. Мы с папенькой и Зороастром помогли ему перенести мертвеца в ателье и уложить на приготовленный загодя длинный стол. Тут же, у огромных окон, выходящих на юг, возвышалась громоздкая камера-обскура. Для лучшей сохранности мы снова обложили труп остатками льда.

Вопрос, что использовать в качестве закрепителя, был до сих пор не решен. Не одну неделю мы с папенькой и Зороастром провели у алхимического очага, экспериментируя со всевозможными веществами — от битума до солей хрома. Наилучший результат давали соли. Из хромистого железняка, смешанного с содой и известью, получалась при обжиге хромистая соль; он же, но в сочетании с поташом и известью давал калиевую соль. Растворенный в кислоте осадок позволял варьировать яркость и четкость изображения на ткани. Самые жаркие споры разгорались вокруг кислоты, которую предстояло использовать, и наилучшей пропорции для смеси элементов, куда мы собирались добавлять яичный белок.

В тот вечер Леонардо беспрестанно заглядывал в лабораторию, любопытствуя, как у нас продвигается дело, и продвигается ли вообще. Все полученные результаты он заносил в записную книжку.

Ужинали поздно. Зарядил дождь. Леонардо не находил себе места от беспокойства, заявив, что для опыта необходимо не менее восьми часов яркого солнца. Он не притронулся к пище и застывшим взглядом смотрел прямо перед собой.

Уже улегшись в постель, я некоторое время отгоняла мрачные мысли, роясь в памяти и перебирая самые приятные воспоминания. В конце концов, чтобы хорошенько выспаться и набраться сил, я смешала себе настойку из мака и валерианы и проспала всю ночь как убитая.

На рассвете меня разбудил папенька. Как же мы обрадовались, увидев, что дождь почти перестал и солнце снова вступало в свои права!

Мы вместе спустились в мастерскую Леонардо. Покойник лежал на столе ничком, с руками, убранными под тело. Его спина была сплошь исхлестана, будто бы бичом. Под кожей, надорванной во многих местах, проступала темно-красная плоть, но раны не кровоточили. Мне вовсе не хотелось знать, каким способом удалось достигнуть таких увечий, и молчаливо вознесла хвалу травам, принесшим мне столь мирный сон во время ночных истязаний.

— Дядюшка Катон, помоги-ка мне, — увидев меня в дверях, позвал сын.

Я собралась с духом и подошла. Леонардо подал мне большой хлопковый тампон — такой же, какой сам держал в руке.

— Сегодня мы изготовим одну половину плащаницы — только вид сзади. Тело надо припудрить, — он указал мне на чашу с белоснежным порошком, — оно должно быть совершенно белым, чтобы отпечаток на холсте получился темным.

Леонардо улыбнулся мне, словно вселяя надежду. Мы с ним были соучастниками, творцами Великого Искусства — я и мой сын. Мы были обречены на успех, ведь мы все поставили теперь на карту.

Я принялась припудривать исполосованную спину мертвеца, а Леонардо тем временем занимался установкой восьми высоких зеркал, скрепленных меж собой шарнирами. Только что я собралась спросить у него, зачем они понадобились, как он подал знак подмастерью, и тот позвал нас с папенькой в алхимическую лабораторию.

— Надо спешить, — предупредил нас Зороастр.

Мы тщательно перемешали яичный белок с закрепителем — в конце концов мы сошлись на том, что им будет хромистая соль. Приготовив достаточную порцию раствора, мы окунули в него один конец холста и натянули его для просушки на раму. Еще накануне, перед сном, мы обнаружили, что лучший проявитель — это обыкновенная моча.

Затем общими усилиями мы аккуратно заправили натянутый на раму холст в камеру-обскуру. Леонардо с Зороастром установили зеркальный восьмигранник между окнами и трупом. В довершение мой сын поместил позади отверстия идеально гладкую линзу, которую сам обточил специально для этого случая. Ожидая, пока солнце доберется до окон мастерской, он настолько сосредоточился на предстоящей задаче, так пылал от внутреннего нетерпения, что в эту минуту едва ли был здесь, с нами.