Борис Романовский - "…Авраам родил Исаака…"

• Название: "…Авраам родил Исаака…"
• Автор: Борис Романовский
• Жанр: Научная Фантастика

---

Чугуев молчал. Может быть, он, тоже отец, примеривал поведение кибернетического мальчишки к своим детям? Может быть, он пришел к радостным выводам в пользу человеческих детенышей? Но тогда почему он молчал?

А он молчал.

На ракете стюардесс не было, вместо них можно было привезти на Луну килограммов сто – сто двадцать приборов или материалов. Вечером к ним заглянул штурман, по-видимому дежурный по кораблю. Борис Алексеевич выпросил две чашки великолепного чая, который команда втайне от начальства (аккумуляторы нужно было беречь) заваривала для себя в комнате дежурных. Еще им дали по две желейных мармеладины, зеленую и черносмородиновую. Он прихлебывал ароматный, какой-то домашний напиток и мысленно опять вернулся к своей неудачной семейной жизни.

Семейное счастье выдавалось ему квантами, и частота излучения этих квантов была невелика. Санька, неожиданно увлекшийся теорией семейной жизни, прочитал массу книг с названиями: "Любовь, брак и семья", "Семья и быт" и так далее.

– У вас, людей, семью укрепляют общие дети, – изрек он как-то. – Вам нужно родить ребенка. Вы родите, а я воспитаю. Люди не умеют воспитывать своих детей.

Уже второй раз он не счел честью относиться к роду человеческому. Что-то ему не нравилось.

К этому времени происхождение Сашки, которое Морозов скрывал, как скрывают протершийся палец шерстяной перчатки, зажимая его в кулаке, было Милочкой обнародовано. Что со странностью, присущей женской логике, тоже привело к снижению морозовского авторитета. Наверное, ему не могли простить длительного сочувствия, которое он вызывал в роли отца-одиночки. Теперь же в глазах окружающих он стал владельцем технического средства, более сложного, но принципиально не отличающегося от радиоприемника или мотороллера.

В этот период неустойчивого семейного счастья как-то неожиданно возобновилась дружба с Варварой Николаевной. После долгого перерыва она зашла к нему с просьбой посмотреть телевизор. Морозов провозился два часа, назавтра принес кое-какие детали, и телевизор заработал.

– Как новый! – обрадовалась старуха. – Молодец, Алек-сеич! Я всегда говорила, что голова у тебя золотая. И руки золотые! Садись со мной обедать! – Она не обратила внимания на дорогую домашнюю куртку и шикарные шлепанцы Морозова.

Неожиданно для себя он согласился. Он почему-то не чувствовал той стесненности, которая сковывала его в прежние годы всякий раз, как его приглашали поесть.

– Смотрю я на твоего Саньку, выправился парень, жених прямо! Учится? – Морозов полыценно кивнул головой.- Ну, авось, удачливей отца-то будет. Давай чокнемся, Алек-сеич, за его здоровье… Да ты ешь, ешь, пока горячее!

– Спасибо, Варвара Николаевна, я ем. Только насчет удачи-то, я теперь тоже не жалуюсь.

– А кем ты сейчас, Боря?

– Начальником отдела в научно-исследовательском институте.

– Ты? – она посмотрела на него с сомнением. – Начальником?- Однако подвергать его слова проверке с помощью дополнительных вопросов она не решилась и плавно перешла на другую тему. – А молодая, твоя жена? – полуутвердительно спросила она. Наверное, эта животрепещущая тема уже не раз обсуждалась старухами дома.

– Жена, – отозвался он.

– И как живете? Нормально?

– По-всякому.

– Молодая еще, – сказала старуха. – Приноровится!

Они, действительно, к этому времени жили по-всякому. Милочка перешла в другую проектную организацию, и он не протестовал – главное дело от этого выиграло. Беременность у нее еще была не видна, и, похоже, она перестала о ней думать. Теперь она приходила домой поздно – то задерживалась на работе, то забегала к маме. После таких визитов к маме глаза ее на два-три дня делались прозрачны, а взгляд русалочно-безмятежен.

Но однажды, выехав в местную командировку и пересаживаясь в трамвай у Литейного проспекта, он увидел Милочку на остановке. Она стояла тесно прижавшись к какому-то высокому мужчине. Время от времени он заглядывал ей в лицо и что-то говорил. На ее губах цвела загадочная джокондовская полуулыбка.

Приглядевшись, Морозов узнал Валеру Семивласова, которого сам же отпустил "дожидаться дома телевизионного мастера". Сгорая от стыда за себя, за Милочку, за Валеру, под действием какой-то необоримой силы он медленно подошел к ним. У Семивласова, когда он вдруг увидел Бориса Алексеевича, сделалось такое лицо, будто он в параличе и на него несется поезд или движется паровой каток. Может быть, он успел сказать про себя довольно длинный монолог, обращенный к обманутому начальнику и приятелю, потому что произнес только три слова:

– Ты сам виноват! – и поднял руку к лицу, как бы защищаясь от удара.

Когда после местной командировки Морозов вернулся домой, Милочкиных вещей уже не было. Ей хватило такта больше ему не показываться.

Борис Алексеевич был потрясен происшедшим. Ему казалось, и скорее всего не без оснований, вопиющим цинизмом отпроситься у начальника для свидания с его же женой. Он не давал никаких заверений или клятв в вечной любви Милочке и не получал ответных клятв, но ее измена в первый же год их совместной жизни, естественно, его возмутила. С тем большим рвением он накинулся на работу.

– Мы конструируем, если можно так сказать, продолжение нашего тела, продолжение наших рук с зажатыми в них бурами, лопатами, ковшами, – сказал он с самого начала работ своим сотрудникам. – Мы создаем шахтеров и дорожников, одновременно являющихся лаборантами и исследователями, которые не нуждаются в лабораториях, потому что сами являются лабораториями. Вот такая странная и трудная задача перед нами!

На полигоне, когда он сидел за пультом, он и на самом деле чувствовал себя частью своих машин и болезненно переживал, если механическая "рука" или взаимозаменяемые манипуляторы недостаточно ловко двигались или неэкономично работали.

– Борис Алексеевич, – перебил его мысли голос Чугуева, – а вы не заставляли сына заниматься спортом?

– Пробовал! – улыбнулся Морозов. – Точнее, пробовали создатели Саньки, авторы, так сказать. Им хотелось, чтобы он умел все – и в шахматы, и бокс, и бег.

– Но это же свинство!.. – возмутился Александр Павлович. – Они что, заложили в него все это?.. Ну, и как? – спросил он успокаиваясь.

– Не вышло. Бегать-то он бегал. И неплохо. Но вот приборы показали, что при значительной двигательной нагрузке он почти не может думать, снижается умственный потенциал. Сазонов стал замерять параметры и на третий…, только на третий день обнаружил, что при нагрузке на двигательный аппарат резко увеличивается потребляемый ток и происходит подсадка напряжения на его аккумуляторах. Подсадка напряжения настолько велика, что электроника, питающаяся от того же источника тока, начинает работать нестабильно и как бы снижаются умственные способности. А мозги для проекта были важнее.

Морозов еще раз улыбнулся, вспоминая, как разгорелся спортивный ажиотаж. Было смешнее, чем можно бы было ожидать. У него тогда начинался выпуск чертежей, обычно такой тяжелый период, что вызов в школу его просто удивил. Честно говоря, он совсем забыл в горячке выдачи документации, что с Санькой могут быть какие-то хлопоты.

– Кто хочет меня видеть? – спросил он у классного руководителя.- И по какому делу?

– Георгий Александрович, учитель физкультуры, – сказала "Химоза" поджав губы и глядя ему в подбородок.- Уж не знаю, какие у вас с ним дела!

Морозов молча вышел и отправился искать учителя физкультуры.

– Вы отец Саши Морозова? – Учитель оказался небольшого роста человечком в ярко-голубом тренировочном костюме и с секундомером, свисавшим на ленточке с шеи почти до пояса. В его фигуре и лице не было ничего спортивного, больше всего он был похож на завхоза на садовом участке.

Морозов кивнул.

– Значит, так, товарищ Морозов, ваш сын Александр на прошлой неделе бегал с классом в порядке ОФП, общефизической подготовки, – пояснил он, встретив недоуменный взгляд Бориса Алексеевича, – и показал результат первого взрослого разряда. Да! – он поднял вверх указательный палец. – Причем Саша даже не вспотел. Я проверил. Пульс остался нормальным, что, естественно, ненормально. Надо, папаша, – фамильярно-доверительно сказал он, – отдавать ребенка в большой спорт! Хуже ему не будет. Ба-альшая польза государству может быть. И ему тоже! Поездит, мир посмотрит! Я уже официально уведомил соответствующие заинтересованные инстанции и круги!

Выйдя из школы, он тут же позвонил домой Сазонову. К этому времени "консультация" была давно закрыта. Виктор Васильевич выслушал его внимательно.

– Борис Алексеевич, не берите в голову, – сказал он, когда приступ смеха у него прошел. – Мы не допустим, чтобы Александра забрали для побития рекордов. Мы за честные Олимпиады, да и стоил он нам слишком дорого. Не берите в голову! Я сам все как-нибудь улажу!

Как он это сделал, Борис Алексеевич так никогда и не узнал, но когда он столкнулся в школе с физруком, тот остановился, строго посмотрел и сказал: