Анне Рагде - Тополь берлинский

• Название: Тополь берлинский
• Автор: Анне Рагде
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9689-0104-0

Перед нами настоящая скандинавская сага, написанная, впрочем, с не свойственной этому жанру иронией. Действие книги происходит в современной Норвегии. На похороны властной матери семейства по имени Анна съезжаются, чтобы встретиться после долгой разлуки и разрешить вопросы с наследством, три ее сына и внучка. В шкафу у каждого из этих людей спрятан свой скелет, но то, что всю жизнь скрывал отец семейства, тихоня и подкаблучник, не поддается логическому осмыслению.

---

Снег валил с такой силой, что казалось, будто фьорд всего в паре сотен метров отгорожен серой стеной. Маргидо обожал эту церковь, одна из старейших каменных церквей в стране, скоро ей будет девятьсот лет. Она стояла на склоне, спускавшемся к фьорду, хотя самое подходящее место было чуть повыше. Но, если верить старинным преданиям, тут было языческое капище, поэтому церковь заложили ниже. Церковь святого Николая на Камнях — звалась она изначально. Но сейчас название почти забылось. Слова недолговечны, никого не заботят ни традиции, ни история.

Благодаря солидному возрасту церкви, Маргидо входил в нее без стеснения. Он входил не в дом Господень, неся ложь в сердце, он входил в историческое здание, хранившее в стенах память о бесчисленных горестях и радостях, о судьбах неисчислимого количества поколений обычных людей. Стол прямо за дверью был уже готов. Маргидо смел снег с плеч, достал из кармана расческу, привел в порядок волосы, загладив их ладонью. На белой скатерти стояла сосновая рамка с фотографией мальчика со светлыми волосами, зачесанными набок. Школьная фотография; казалось, мальчик смущен, вынужденно улыбается под напором фотографа. Улыбка идет не изнутри, глаза смотрят в сторону. Рядом с фотографией подсвечник с незажженной белой свечой, а на другом конце стола чаша для подношений, под которой рукой фру Марстад, старомодным почерком с завитками написано: «Спасибо за вашу помощь молодежному клубу Спундала. От лица родственников». Альбом для соболезнований лежал открытым на первой странице с ручкой наготове. Вдалеке он услышал голоса, в эту же секунду дверь за ним распахнулась, и курьер из цветочного магазина ввалился с охапкой цветов и еще тремя букетами, болтавшимися у него на запястье.

— Редкостно говенная погода, — сказал он и кивнул Маргидо. В этом кивке читался стыд за неуместное словоупотребление, ведь Маргидо мог оказаться самим епископом, кто его знает…

Он попросил курьера помочь с гробом. Представительницей церкви оказалась недавно принятая на работу худющая девушка, и, хотя он сам и фру Марстад были людьми сильными, нужен был четвертый, чтобы вынести гроб из морга и водрузить на катафалк.

Фру Габриэльсен была занята офисной работой, общалась с родственниками. Курьер отказывался, но Маргидо сделал вид, что все предрешено, и отвел его в маленькое красное здание.

Там ждала модель «Натура» отшлифованная. Все молча подняли гроб и понесли, следя за каждым своим шагом, под свежим снегом таилась наледь. Мальчик был довольно легким, но вместе с гробом ноша оказалась внушительной. Когда гроб был надежно установлен на катафалке, и фру Марстад покатила его мимо скамеек, курьер мигом улетучился. Служащая принесла веник и смела с гроба снег, как только его установили на место. Фру Марстад принесла подсвечники и вазы для цветов.

— А сборники псалмов? — спросил Маргидо.

— Лежат в конверте в моей сумке, я как раз собиралась выложить их на стол, когда вы вошли, — ответила она.

Он с облегчением отметил, что, если почти всю работу оставить на женщин, не возникает никаких проблем. Пока он сидел у постели матери, ничто не было забыто, более того, бюро одновременно занималось еще двумя похоронами.

Две остальных семьи не надо было навещать, все устраивалось в больнице, оба покойника были стариками, поэтому Маргидо и согласился за них взяться. Женщинам не нравилось прибирать трупы на дому в окружении ужаса, истерики и нервных срывов у родственников. На первой странице сборников псалмов для Ингве Котума была пастельная картинка с зимним пейзажем, имя, дата рождения и смерти. Священник Фоссе помогал выбирать псалмы. «Так возьми меня за руку», «Веди, мягкий свет», «Вечно бесстрашный». Они не хотели салонной музыки и попросили органиста сыграть Баха.

Семья, как догадался Маргидо, хотела поскорее пережить это, и он прекрасно понимал их. Наверное, только сестры скажут по паре слов, и все.

Люди начали приходить сильно заранее. В маленькой каменной церкви было тесновато, и все это знали, хотя ожидалось много народу — еще бы, такая трагедия.

Они с фру Марстад не успели разложить ленточки, когда уже появились первые прихожане с мокрыми плечами и снегом в волосах. Помещение церкви вскоре пропахло мокрой одеждой и свежими цветами, он тихо обходил ряды и раздавал псалмы тем, кто не взял на входе. Во время похорон все происходит медленно, движения, улыбки, кивки, будто бы все инстинктивно чувствуют, что в смерти есть какая-то торжественность.

Зажгли свечи, церковь все наполнялась, родственники пришли чуть ли не последними. Обычно родственники появлялись первыми. Отец мальчика поздоровался с Маргидо за руку и шепотом извинился за опоздание. У жены случилась истерика перед самым отъездом, сказал он, пришлось дать ей снотворное, оставленное врачом в день смерти Ингве, больше ничего в доме не было кроме парацетамола, а он вряд ли бы помог.

Маргидо отвел их на первый ряд, где они опустились на скамейки и посмотрели на гроб, будто видели его впервые. Тот стоял в море цветов, в свете свечей и слабом отблеске декабрьского дня, едва пробивавшемся сквозь высокие арочные своды метровой толщины. Зазвонили колокола, разнося весть сквозь пургу, органист заиграл прелюдию. Многие в церкви уже откровенно плакали, мест на всех не хватало. Маргидо был рад, что церковь не украсили рождественской елкой, родственники усопшего этого бы не вынесли, и пришлось бы ее убрать. Тут довольствовались одним вертепом, что куда больше подобало случаю. Прекрасный старый вертеп с соломенной крышей.

Когда священник начал службу, и Маргидо оставалось только ждать момента, чтобы прочесть надписи на венках, он погрузился в собственные мысли. Сколько осталось до того момента, когда он сам сядет на первую скамейку? И во что одеть старуху? Найдется ли в бюро одежда, которую можно было бы использовать? И кто сядет в церкви на остальных рядах, если семейство уже долгие годы ни с кем не общается?

Сестры Ингве рука об руку стояли у гроба. Они пели песню, которую сочинили сами на известную мелодию, но он был не в состоянии вспомнить ее название. Пели что-то про птиц и о том, что брат сам был птицей, перелетной птицей, которая внезапно покинула их, потому что стало слишком холодно. Люди на скамейках вовсю всхлипывали, сморкались, беспомощно и неуклюже вытирали глаза, проход между скамейками в дальнем конце церкви был забит, три подростка обнимали друг друга, на полу валялся сборник псалмов, по которому прошлось много ног, и он посерел от влаги. Как бы Маргидо хотел остаться здесь один, может, взять ключ у служащей в какой-нибудь из дней, запереться и посидеть в одиночестве, послушать, о чем говорят стены, и не стыдиться, что больше не верит ни в ад, ни в рай?

— Всему наступает свое время, всему, что происходит под небесами: время рождаться, время умирать, время сажать и время собирать урожай, время плакать и время смеяться, время горевать и время танцевать, время искать и время терять…

Совершенно случайно он осознал, что слова священника его трогают. Он несколько раз сглотнул. Во рту вдруг пересохло. Он был не в состоянии встать с этого стула, не мог собраться. Он поднял взгляд на фрески, гротескные фрески… Надо отвлечься от слов священника, окунуться в реальность, отвлечься от того, что резко отличалось от фресок на стенах. Одна была спрятана за криво повешенной доской, чтобы не шокировать современных прихожан, воспитанных на идеях о том, что христианство — это любовь, и что все проходит бесследно, сегодня Христос принимает всех, кто раскаялся и сознался в своих грехах, а сделать это никогда не поздно. На одной из фресок над воронкой сидел дьявол. Воронка вела ко рту лежащего грешника с раздутым брюхом, и вниз по раструбу струились дьявольские испражнения, изображенные в виде красно-коричневых комков.

У дьявола были крылья и козлиные рога, и еще один рог посреди лба. Дьявол хохотал, глядя на растущий живот грешника. На другой стене «красовался» еще один грешник, и из разных частей его тела вырывались семь смертных грехов, каждый грех в виде толстой змеи с раззявленной пастью, за которую крепко держались другие грешники. И над всем этим большими печатными буквами было написано:

«Mors tue, Mors Christi, fraus mundi gloria coeli et dolor inferni sunt meditanda tibi»[6].

Много сотен лет назад, здесь, на утрамбованном земляном полу, съежившись и сжавшись, стояли люди. Стояли в свой единственный на неделе выходной и беспомощно взирали на фрески и слушали слова священника. Бедные люди, ничего-то они тогда не понимали, как ни старались понять. Ничего не понимают и теперь, хотя в церкви появились скамейки и батареи, а дьявольские экскременты благонамеренно прикрыты.

Только когда церковь опустела, и фру Марстад поехала на хутор отвозить цветы родне, церковная служащая сказала об этом вслух:

— Бедные люди, — начала она.