Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

• Название: Наша трагическая вселенная
• Автор: Скарлетт Томас
• Издательство: АСТ, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35674-2

Свой первый роман английская писательница Скарлетт Томас опубликовала в 26 лет. Затем выпустила еще два, и газета Independent on Sunday включила ее в престижный список двадцати лучших молодых авторов. Ее предпоследняя книга «Наваждение Люмаса» стала международным бестселлером. «Наша трагическая вселенная» — новый роман Скарлетт Томас.

Мег считает себя писательницей. Она мечтает написать «настоящую» книгу, но вместо этого вынуждена заниматься «заказной» беллетристикой: ей приходится оплачивать дом, в котором она задыхается от сырости, а также содержать бойфренда, отношения с которым давно зашли в тупик. Вдобавок она влюбляется в другого мужчину: он годится ей в отцы, да еще и не свободен. Однако все внезапно меняется, когда у нее под рукой оказывается книга психоаналитика Келси Ньюмана. Если верить его теории о конце вселенной, то всем нам предстоит жить вечно. Мег никак не может забыть слова Ньюмана, и они начинают необъяснимым образом влиять на ее жизнь.

---

— Ну и ну, — прошептал он. — Я думал, он умер!

— Я тоже. Ужас.

— Это лучший храп из всех, что я слышал в жизни!

— Ты бы послушал Кристофера.

— Я слышал. Еще в детстве, когда мы ходили в эти ужасные походы с палатками. Я уверен, что они усугубили мои психологические проблемы. — Джош вздохнул. — В общем, думаю, твои предположения ошибочны, и не сомневаюсь, что Ньюман ответит на все эти вопросы в своей следующей книге.

— Не ответил. Я ее уже прочитала. Очередная трепотня о том, что жизнь — великий приключенческий сюжет. Ну и еще он долго объясняет, как важно быть героем, а не сидеть на диване и есть пиццу. Помнишь, на семинарах я рассказывала о центральном персонаже, который обязан нравиться читателю, и как его характер должен меняться в процессе повествования? Так вот там о том же, только дело происходит в конце времен.

— Как ты могла прочитать эту книгу? Она же выходит только через месяц.

— Мне прислали ее корректуру, — объяснила я. — Это все для статьи. Могу дать тебе почитать, если хочешь.

Джош улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он. — Я ее сто лет дожидался. Наверняка она куда лучше, чем ты говоришь.

Он посмотрел на дверь, в которую вошел Кристофер, и снова повернулся ко мне.

— Я понял, что ты сильно сомневаешься, но, может, все-таки сходишь?

— Куда? На лекцию Келси Ньюмана?

— Ага. Я думаю, будет очень интересно. В прошлый раз мне понравилось. Он здорово все объясняет.

— Не знаю. Может быть. Я забыла, какое это число?

— Двадцатое марта.

На двадцать первое было назначено открытие лабиринта, и я еще давным-давно планировала вечером двадцатого отвести Фрэнка и Ви куда-нибудь поужинать, но теперь эти планы, конечно, пошли прахом.

— Надо будет заглянуть в ежедневник.

— Тогда дай мне знать, когда решишь. Можно пойти вместе — сначала перекусить где-нибудь, например, съесть пиццы в «Руморе».

— Ладно, обязательно дам знать.

— А, слушай, я ведь все хотел спросить: нет новостей про ту работу с сайтами Зеба Росса?

— Я узнаю об этом только в середине марта. Пока держи кулаки. Ты (или кто-нибудь еще, кого на эту должность возьмут) будешь затворником с каким-нибудь видом инвалидности. Это пока все, что мне известно.

— Какой еще инвалидности?

— Мы сейчас как раз над этим работаем.

— В смысле, по-настоящему? Мне придется лечь под нож хирурга?

Я расхохоталась.

— Ну ты совсем! Конечно, нет!

Джош тоже засмеялся. Мы оба продолжали смеяться, когда Кристофер вышел из кабинета с рентгеновским снимком, который свидетельствовал о том, что его рука сломана в трех местах и он не сможет работать как минимум полтора месяца.

Паромы наверняка уже не ходили, поэтому я поехала обратно в Тотнес и оттуда по полосам — в Дартмут. На каждом бугорке, через который мы переезжали, Кристофер стонал и хватался за руку, но в остальное время молчал. Я все думала, что, может быть, стоило как-то его подбодрить, но решила этого не делать, потому что вообще-то мне хотелось как следует на него наорать: он сам виноват в этом, да и вообще во всем, что его расстраивает, он всегда виноват сам! Я знала, что ему, наверное, хотелось сказать что-нибудь про Джоша. Я что, опять с ним флиртовала? Почему мы смеялись? И что я ему на это отвечу? «Нет, между мной и твоим братом ничего нет; но меня удивительным образом влечет к человеку, который старше меня на двадцать пять лет и которого мне никогда не заполучить. Но, так или иначе, у меня есть ощущение, что я тебя разлюбила, и мне сегодня весь вечер хотелось сбежать от тебя куда подальше, потому что ты чертов псих». Мысли бушевали у меня в голове подобно разъяренной толпе, вооруженной вилами. Нет, ну на хрена было колотить своим идиотским кулаком по стене и портить всем вечер? И какого черта он теперь молчит? Если ему так хочется сморозить какую-нибудь глупость про Джоша, то почему бы этого не сделать? Впрочем, вскоре я распустила обозленную толпу по домам. Я устала, а деревья, бежавшие по обе стороны от полос, показались мне надежной защитой — правда, я и сама не знала, от чего им предстояло меня защитить. Я снова представила себе, как забираюсь в нору к барсучьему семейству, но на этот раз со мной был Роуэн. Мы с ним стали мистером и миссис Барсуками и жили долго и счастливо в своем уютном гнездышке где-то глубоко под землей.

Ну надо же, я рассказала Роуэну о своей книжке об экстрасенсорике! В конце там говорилось о разных экспериментах, которые я ставила в детстве, и хотя я сама уже смутно припоминала, какое впечатление произвело на Розу то, как мне удалось усилием мысли запустить маятник в часах, Роуэн наверняка счел бы меня совершенно чокнутой, узнай он об этом. Как-то раз, дождливым субботним днем, мы с Розой весь день мастерили карточки с разными символами, после чего одна из нас вынимала из колоды карту и смотрела на нее, а другая пыталась угадать, какой символ там был изображен. Мы пробовали разглядеть вещи с большого расстояния, а еще ходили в парк и там по очереди закрывали глаза и следовали телепатическим указаниям друг друга, чтобы добраться до отметки, нарисованной на асфальте. Насколько я помнила, результаты наших опытов были просто великолепными — по крайней мере такими они казались нам тогда.

В промежутках между экспериментами мы закрывались у меня в комнате и там, за газировкой и печеньем, шептались о Розином полтергейсте. Он, похоже, никому не причинял вреда — просто каждую ночь разбрасывал вещи по комнатам. Ее родители вызывали экзорциста, но Роза заставила меня поклясться, что я не расскажу об этом своим родителям. Вроде как ее отец говорил, что мой отец таких вещей не одобрит. Но папа, конечно, в итоге обо всем узнал — возможно, от Калеба. Впрочем, ничего неодобрительного я от него по этому поводу не услышала. Он сказал только, что полтергейст — это вымысел Куперов, но если они считают, будто избавить их от него способен лишь экзорцист, то они, пожалуй, правильно сделали, что его вызвали. Мать спросила у отца, как может воображение сбрасывать книги с полок и заставлять их летать по комнате, но он ответил, что ничего такого в действительности не происходило. Тогда моя мать сказала: «Но мы же сами слышим это каждую ночь!», а он возразил: «Откуда нам знать, что именно мы слышим». Я продолжала ехать по полосам, и в мыслях у меня становилось все туманнее. На дороге не было ни машин, ни людей, ни животных. Я вспомнила, как однажды, во время каникул, мы ехали по похожей дороге и отец неожиданно остановил машину, выключил фары и попросил всех нас посмотреть в темноту.

— Спорим, вы никогда в жизни не видели такой темноты! — воскликнул он.

А потом мы все вышли из машины, смотрели на звезды, и отец, засунув руки в карманы и запрокинув голову, сказал:

— Вот что значит жить на планете!

Мы с отцом не разговаривали уже больше десяти лет, но я слышала, что он стал профессором в университете. Когда папа обнаружил у меня книжку об экстрасенсорике и узнал о моих экспериментах, то не так уж сильно разозлился. Вместо того чтобы отругать, он сидел и несколько часов подряд читал мне лекцию о том, почему верить в паранормальные явления — это глупо. Я уже давно собиралась лечь спать, а он все говорил и говорил. Я рассказала ему о том, что китайцы используют способность животных предчувствовать изменения в природе, чтобы узнавать, когда может случиться землетрясение, а у английской королевы есть придворный гомеопат. Он спросил меня, почему же во всей истории нашего мира паранормальное ни разу не получило точного подтверждения, и я тогда робко ответила ему словами из своей книжки: мол, паранормальное срабатывает лишь в том случае, если его никто не проверяет и не тестирует. И тут я почувствовала, что слишком распереживалась и устала, и расплакалась. Я думала, что отец попытается меня успокоить, но вместо этого он сказал холодным голосом:

— Ты такая же, как твоя мать.

И вышел из комнаты. Я поняла тогда, что потеряла его навсегда.

Вскоре после этого Калеб объявил, что принял индуизм — сразу после того, как прочитал некую книгу, в которой говорилось о том, что все мы — «танец Бога». Миссис Купер и моя мать этого совсем не одобрили и за чаем обсуждали разные мрачные вещи вроде притеснения женщин, кастовой системы и необходимости выходить замуж только за человека с лучшим образованием, чем у тебя, даже если сама ты — доктор наук, но мой отец всегда был готов поболтать об устройстве вселенной, если его собеседником был Калеб. Однажды я увидела, как Калеб с папой лежат во внутреннем дворике Куперов и заглядывают в дом через кошачью дверцу. Как мне потом объяснила Роза, они проводили эксперимент. Калеб сказал, что наше сегодняшнее представление о вселенной похоже на наблюдение за кошкой, которая проходит мимо небольшого отверстия. Сначала появляется голова, потом туловище и за ним — хвост, а целиком кошку нам увидеть не удается. Поэтому мы полагаем, что голова влечет за собой возникновение туловища, а затем хвоста, но на самом-то деле кошка — это всего лишь кошка, без причин и следствий, которая свидетельствует лишь о своей «кошачести» и больше ни о чем. Мой отец терпеливо объяснял Калебу, что с этой их позиции перед кошачьей дверцей ее голова и в самом деле влечет за собой возникновение туловища, и так далее, и что если наблюдать за тем, как кошка проходит мимо маленького отверстия, то туловище никогда не появится раньше головы, а хвост — раньше туловища, и вовсе не из-за таинственной «кошачести», а из-за того, что, перемещаясь по прямой линии, кошка чаще всего двигается именно головой вперед. Таким образом, движения кошки, ее физическое строение, устройство лап и всего остального действительно являются причиной того, что голова появляется в первую очередь и становится своего рода источником всех остальных «событий». После этого разговора они и улеглись на землю перед кошачьей дверцей, надеясь увидеть в реальной жизни иллюстрацию своего спора. Но все кошки в это время спали в корзине для белья на втором этаже, и Калеб с отцом вынуждены были рассматривать через дверцу пустую кухню до тех пор, пока по телевизору не начался футбол.