Ноах Мельник - На виду у всех

• Название: На виду у всех
• Автор: Ноах Мельник
• Жанр: Русская классическая проза

---

К назначенному часу собралась большая толпа, ее я и видел за оградой гетто. Прибыли немцы. Литовцы и полицаи плотным кольцом окружили евреев. Селекцию провел немец из "арбайтсамта" в штатском (гитлеровцы изобрели набор наукоподобных терминов, маскирующих геноцид: акция - массовое убийство мирных жителей; селекция - деление людей на тех, кто подлежит немедленному уничтожению, и тех, кого следует оставить до следующего раза; экстрадиция - отправка людей к месту уничтожения). Налево направляли семьи с детьми и стариками. После окончания селекции начали вывозить оказавшихся в левой группе. В это время белорусские полицаи шныряли по домам в поисках спрятавшихся евреев.

На крыльце юденрата стоял Изаксон со своими сотрудниками. Председатель юденрата всматривался в знакомые лица увозимых на смерть. Рушились его надежды сохранить жизнь всех узников гетто. Сколько пришлось вынести унижений и бессонных ночей! В сторонке, в окружении усиленной охраны, стояли "геттополицаи". Начальник СД, командовавший "парадом", махнул рукой, и их тоже загнали на грузовики. Немец-учетчик крикнул: "Есть четыре тысячи!" (Немцы - народ аккуратный. Все должно соответствовать дневной норме.) Акция закончена, и начальник СД приказал отпустить только что приведенных старушку с ребенком. Однако сверх нормы отправил на смерть Изаксона и его помощницу Мень, которую звали "ди гетто мамэ". Накануне им заявили в СД, что в гетто слишком много нетрудоспособных и поэтому юденрат должен составить списки на четыре тысячи ненужных и с помощью геттополиции собрать и отправить их следующим утром к воротам для экстрадиции. Изаксон отказался выполнить приказ и тем самым подписал себе смертный приговор.

В нашем доме тоже не досчитались многих. Мою родственницу с мужем и детьми отправили "налево". Убили отца и сестер Переца. Уцелели его мать с двумя младшими сестрами. Они вместе с другими нетрудоспособными спрятались в подвале.

Вечером началось выселение из дальнего анклава. Территория гетто сокращалась соответственно сократившемуся числу его жителей (опять немецкая расчетливость). Оттуда шли люди, нагруженные чемоданам и узлами, несли посуду, белье, одежду... Путник! Выезжая из города Барановичи по старой дороге в направлении автострады Минск - Брест, увидишь в котловине между двумя высокими железнодорожными насыпями памятник - скорбная пожилая женщина оплакивает убитых. Это здесь в марте 1942 года немцы и их пособники убили на виду у всех четыре тысячи узников гетто.

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Назначили нового председателя юденрата. Он, как и все последующие за ним, оказался серой личностью. Я даже не запомнил их фамилий.

Немцы заверяли, что больше расстрелов не будет. Необходимо лишь вести себя примерно, выполнять все предписания и старательно работать. Однако эти предписания становились все жестче. Евреи уже не имели права самостоятельно ходить к месту работы даже при наличии "аусвайса". В крайнем случае при отсутствии конвоя они могли передвигаться по городу в сопровождении нееврея, работающего на том же предприятии.

Оттепель. Евреи возвращаются с работы. В сгустившихся сумерках плотная людская масса месит грязь в узких переходах гетто. Теперь уже все равны: бывшие богатые и бывшие бедняки, бывшие коммунисты, бундовцы и бейтаристы. Сейчас они осознали, что судьба у всех одна и решается она где-то в кабинетах немецкого начальства. Вспоминается картинка из прошлогодней немецкой газеты, где богато одетая еврейская парочка не обращает внимания на умирающего соплеменника. У нас, в отличие от Варшавского гетто, где о массовых расстрелах, вероятно, и не слышали, первая акция всех уравняла.

Оптимисты нашего гетто считают, что больше расстрелов не будет. Ведь тысячи евреев работают на предприятиях города. Если нас не станет, рассуждают они, то жизнь в городе будет парализована. Неужели немцы будут поступать себе во вред?

Однако в гетто еще остались дети и старики, поэтому расстрел может повториться. Сразу же, когда земля оттаяла, начали строить всевозможные тайники, которые послужили бы убежищем в случае повторной акции. Окрестили эти хитроумные сооружения польским словом "схрон".

Был первый по-настоящему теплый весенний день. Воскресенье - нерабочий день - одновременно и еврейская пасха, Песах. Двор наш раскопан. Вокруг на веревках развешено белье, маскирующее наши земляные работы по сооружению схрона. Греюсь на солнышке. По телу разлита приятная истома, не хочется двигаться и о чем-либо думать. По ту сторону колючей проволоки вышагивает полицай. Видно, ему не терпится дождаться смены, и он часто поглядывает на часы. Спешит, наверно, домой к жене и счастливым сытым деткам. Что бы ни случилось, его деткам ничто не будет угрожать.

Остроумно соорудили схрон жители дома Переца. В дощатом сарае был большой бетонированный подвал. Вход в подвал засыпали строительным мусором и плотно утрамбовали. Впритык к подвалу построили клозет, а через него вход в подземный тоннель, ведущий к подвалу. Войти можно было в тоннель, опустившись в клозет, а оттуда - через боковое отверстие, закрываемое дощатым щитом. Увидеть вход в тоннель, прикрытый щитом, можно было лишь всунув голову в очко клозета. Но немцы и полицаи навряд ли додумаются до этого.

Убежища с двойными стенами в комнатах, сараях или чердаках, с подземными тоннелями, с входами даже через печки имелись уже во всех домах не только в нашем гетто (некоторые схроны, в которых имелся большой запас продуктов, подключенные к городскому водопроводу и электросети, гитлеровцам не удалось раскрыть до самого ухода; через многие годы появились в польских газетах сообщения о "пещерных" евреях, скрывавшихся там и после войны, не зная, что она давно окончилась).

Перец считал, что нужно вооружаться, быть готовым к новым акциям. Мне вспомнился рассказ Янкеля из нашего дома, работавшего истопником, что рядом с котельной имеется сарай, который немцы превратили в слесарную мастерскую. Там много навалено безучетного ломанного советского оружия. Уходя обедать, солдаты оставляют помещение открытым. Я договорился с Янкелем, что в обед приду к нему с большим портфелем. Надо брать стволы автоматов, магазины. Приклады приспособят в гетто. Отправляясь к Янкелю, я переодевался в приличную одежду без лат. Немцам и остальным шоферам Перец говорил, что иду покупать продукты для семьи. Вся добыча с большими предосторожностями переносилась в гетто. В чьи руки попадало оружие, кто занимался его ремонтом и сборкой, я не знал.

Однажды Перец нашел на пустыре запаянный оцинкованный ящик с винтовочными патронами. Но при их переправке в гетто чуть не случилась катастрофа. Переносили мы патроны небольшими партиями в корзинках. Поверх патронов укладывали купленные на базаре яйца, а на них - пучки редиски. К зелени, переносимой в гетто, гитлеровцы не придирались. Перец прошел через ворота, а меня полицай задержал, отобрал корзинку, вошел в будку, выбросил редиску и стал выкладывать яйца. Захотелось полицаю полакомиться яичницей, но вот-вот увидит патроны. Я стоял как вкопанный. Однако Перец не растерялся, оставил свою корзинку на той стороне за воротами, вернулся, вбежал в будку, всучил полицаю пачку па пирос и, не дав ему опомниться, выхватил корзинку и бросился в ворота гетто.

В свободное время я копаюсь на пустыре в сгоревших советских автомобилях и нахожу сгоревшие винтовки. Перец уверял, что в гетто есть мастера, восстанавливающие эти винтовки, В гетто не хватает дров для приготовления пищи и люди стали на виду у охраны вносить обрезки дров и досок. Иногда появлялось немецкое начальство и тогда начиналось вытряхивание досок, сопровождаемое руганью и мордобоем. С этими дровами стало легче проносить оружие. Надо было лишь предварительно выведать обстановку у ворот гетто.

Однажды я увидел несколько евреев в сопровождении белорусского подростка. Я решил, что также смогу справиться с этим делом. Сначала взялся "сопровождать" Переца. Я шествовал по тротуару, а Перец - сбоку по проезжей части. Потом он давал мне задания провожать нужных товарищей. В обеденный перерыв я приходил к указанному рабочему месту евреев. Посвященные подходили ко мне, и я с ними направлялся в нужное место. К концу перерыва мы успевали вернуться не замеченными немецким начальством.

Я чувствовал, что становлюсь популярным. Несколько раз мне встречались конвоируемые немцами узники гетто, и я замечал, что в колонне шепчутся, поглядывая на меня. Вдобавок Янкель рассказал дома, зачем я навещаю его на работе. Это подогревало мое мальчишеское самолюбие, но становилось опасным. Перец завел меня в сарайчик недалеко от его дома:

- Вот здесь будешь ночевать, - сказал он, - сейчас тепло. На прежнее место жительства не возвращайся, и чтобы никто из твоих знакомых не знал, где ты ночуешь.

В этом сарае я познакомился с двумя его обитателями. Один - коренастый блондин - Нёма Иоселевич, а второго, долговязого, звали Левой. Это были доверенные друзья Переца. Лева был неплохим художником. Еще ранее я заметил, что от постоянного трения в кармане, на картоне паспорта стираются буквы. Паспорт этот фактически не нужен. Для выхода из гетто достаточно предъявить аусвайс, а на расстрел повезут и без паспорта. Лева удалил надпись "юде" и другие компрометирующие данные. У меня появился "арийский" паспорт, и я стал Владимиром Ивановичем.