Ноах Мельник - На виду у всех

• Название: На виду у всех
• Автор: Ноах Мельник
• Жанр: Русская классическая проза

---

Однако на самом деле все обстояло не так благополучно. Еврейское общество разрывалось между коммунистами, бундовцами, сионистами и ассимиляторами. Марксисты считали, что в первую очередь следует расправиться со своими еврейскими богачами. Тут уж юдофобы кричали: "Правильно!" Надо же было что-то противопоставить надвигающейся катастрофе. Решили объявить бойкот немецким товарам. Позиции евреев были сильны в торговле, и бойкот мог больно ударить по гитлеровской экономике, заставить немцев одуматься. Но появились противники бойкота: "Не раздражать гитлеровцев!" (галутный синдром, глубоко проникший в наши гены). Как будто могло быть хуже того, что случилось потом. Помню, нам, школьникам, сказали не покупать карандаши немецкого производства, но ведь они продавались в еврейских магазинах.

Не все воспринимали обстановку в черных красках. Молодежь распевала веселый шля гер: "Негус, негус! Спасай Абиссинию, враг уже захватил южную линию". Позже появилась боевая песня на идише: "И красное знамя будет реять над Мадридом". В нашем доме собирались учителя - коллеги отца. Дальнейшие события не дали мне забыть содержание этих бесед. Спорщики разделились на оптимистов и пессимистов. Оптимисты твердили, что у Гитлера обнаружен рак голосовых связок, а после его смерти демократы победят на выборах в Германии. Пессимисты доказывали, что мы, евреи, всегда беззащитны. Власть имущие действуют в своих интересах.

В синагоге выступил беженец из Германии. Он рассказал об ужасных издевательствах над евреями. Сидевшие рядом со мной старики заволновались:

- Как же так? Немцы были у нас во время войны в семнадцатом году. К евреям хорошо относились.

Народ поохал, затем поспешил к субботнему чолнту. Германия была далеко, а в Польше своих бед хватало. Сейм принял закон об ограничении кашерного убоя скота, и резко подскочили цены на еврейские мясные продукты. В университетах ввели "скамеечное гетто", и еврейские студенты в знак протеста не садились на выделенные им места, а оставались стоять во время лекций.

Мир не реагировал на преследование евреев. В Берлине с помпой прошли Олимпийские игры, верховодил Гитлер. Колониальные страны не соглашались принять еврейских беженцев, не позволили им селиться даже в оазисах австралийской пустыни или в арктических районах Северной Америки. Чувство безысходности усиливалось по мере приближения всемирного кровопролития. Больше всего страдала молодежь, и если бы не чинимые англичанами препятствия, довоенная алия достигла бы миллионных цифр. Ведь и остальные страны закрыли перед нами двери. Мы завидовали нескольким семьям нашего местечка, которым удалось эмигрировать в такие экзотические страны, как Куба и Маньчжурия. Киббуц в нашем городе распался - не было сертификатов для въезда в Палестину.

Гитлеровская пропаганда, захлестнувшая не только Польшу, вскоре дала свои плоды и в странах, прежде благополучных. В США юдофобия сомкнулась с пропагандой пацифистов. Выходило, что во всех бедах виноваты евреи - это они готовят всемирную бойню. То, чем мы гордились: еврей - министр в Германии или премьер-министр во Франции - использовалось против нас. В то же время наши умнейшие еврейские головы - писатели и журналисты - создавали шедевры идей гуманизма, всемирного братства и объединения угнетенных. Но они не понимали, что в годы тяжелой борьбы за существование, когда народ требует хлеба сейчас, а не в прекрасном далеко, обездоленным простым людям ближе лозунги юдофобов, предлагавших немедленно отнять добро у евреев. Так получилось, что еще до начала Второй мировой войны мы проиграли сражение в тех отраслях, в которых, казалось, мы сильны, - экономической и информационной. Наша участь уже тогда была предрешена.

Хорошо помню последний предвоенный Лаг ба-Омер. Вечером центральную площадь запрудили евреи, казалось, весь город явился. Руководители всех сионистских организаций единодушно клеймят английскую "Белую книгу", закрывшую нам дорогу в Палестину. Поскольку лозунг "Евреи - в Палестину!" в Польше не реализовался, антисемиты устроили несколько погромов. Однако вечно ссорившиеся между собой еврейские руководители не предусмотрели дальнейший ход событий. Заниматься сбором оружия, находясь за оградой гетто, было уже поздно.

В семье моего деда со стороны отца, как в капле воды, отразился расклад сил в польском еврействе того времени. Дед Ехиел был правоверным хасидом, но ни один из сыновей не пошел по его стопам. Брат отца Шлоймэ (по польски Салёмон) вступил в формировавшуюся польскую армию в 1919 году и остался на сверхсрочной службе, дослужившись до старшины. Более высокого звания не добился, хотя его товарищи уже ходили в полковниках. Предлагали: "Крестись!" Так он и остался на службе старым холостяком и отпуск всегда проводил в нашей семье.

Другой брат отца, Яков, добрался в 1927 году в Вену и там получил сертификат на въезд в Палестину, поскольку в то время тамошние евреи не уезжали в неблагополучную страну отцов. В Палестине он тяжело работал на строительстве дорог, болел малярией, а ночью охранял поселения от арабских набегов. Позже, увлекшись ботаникой, нашел свое призвание в декоративном садоводстве и озеленении страны, но остался одиноким бедняком. С начала 30-х годов многие юноши нелегальным путем добирались в Палестину. Девушкам было труднее. На земле праотцев возник дефицит невест. Исправить демографический перекос взялись холостяки, легально обосновавшиеся в стране. Они привозили из Европы фиктивных жен, разводились и отправлялись за следующими. Раввинат был в курсе, развод давали без проволочек. Дядя Яков тоже стал штатным женихом. Запомнился его очередной приезд, когда он был у нас в гостях. Очень худой, с черным от солнца лицом, он постоянно нуждался в деньгах. Видно, эти поездки за невестами не слишком щедро субсидировались. В 1938 году в идишской газете "Хайнт" ("Сегодня"), издававшейся в Польше, сообщалось, что английские власти возбудили уголовное дело против Якова, обвинив его в многоженстве.

В 1932 году, отбыв действительную службу в польской армии и выучившись на электрика, (тогда редкая профессия), уехал под видом туриста на первую Маккабиаду самый младший брат отца - Иосиф. Оставшись нелегалом, работал электриком на стройках Тель-Авива. Через два года он настоял на том, чтобы забрать из Лодзи родителей. Гарантию дал "легал" Яков. Для этого пришлось перевести на его нищий счет все сбережения Иосифа. Дедушка и бабушка приехали к нам проститься. Сохранилась семейная фотография. Сидят дедушка, бабушка с сестричкой на коленях и отец. Рядом, в форме еврейского школьника - я. Сзади стоят мама, брат Михаил и Шлоймэ в парадном польском мундире. Однажды, в очередной свой приезд, Шлоймэ застал Михаила в слезах. Брат выдержал экзамены и был принят в польскую гимназию в Барановичах, но из-за тяжелого материального положения отец не мог его отправить учиться. Дядя заявил: "Пусть учится за мой счет". Однако, занятия уже велись больше месяца, и Михаила вычеркнули из списка. Визит Шлоймэ к бургомистру города, бывшему однополчанину, и звонок из магистрата директору гимназии решил дело. В течение шести лет дядя регулярно высылал деньги на учебу племянника, а когда пришла моя очередь, принял на себя расходы и по моему обучению.

Первого сентября 1938 года, одетый в гимназическую форму, я вошел в строгое здание польской мужской гимназии имени Тадеуша Рейтана (противника Екатерины II) в городе Барановичи. Приемные экзамены сдал успешно. Сочинение писал на тему "Польская кавалерия всегда побеждала". В основу взял битву под Веной в 1686 году, когда польская тяжелая конница - гусары под водительством Яна Собес кого разгромила турок, спасая Европу от исламского господства.

На две группы первого класса гимназии нас было всего три еврейских мальчика. В городе была еврейская частная гимназия Эпштейна, но обучение там было многим не по карману. В государственной гимназии неимущие успевающие ученики освобождались от платы за обучение. Ежедневно перед первым уроком входил классный руководитель Бойко. Команда: "Встать! Молитва!" - и Бойко поворачивается к висящему над классной доской распятию. Ученики крестятся, сложив ладони и опустив головы, повторяют за ним "Отче наш". Мы, евреи, стоим молча, но в памяти крепко засели слова молитвы, и мы могли бы креститься не хуже католиков (мне потом пригодилось). Во время большой перемены можно перекусить в буфете. Мне, как неимущему сироте, Бойко выдавал талоны на бесплатное питание: рогалик с чашкой кофе. Был обязательный предмет "Религия". С нами, евреями (собиралось во всей гимназии не больше пятнадцати учеников), вел занятия учитель ивритской гимназии.

Живя в местечке, я не обращал внимания на свою внешность: там меня все знали. В Барановичах, когда я заходил с товарищами что-либо купить в магазине, меня принимали за поляка, и продавцы удивлялись, когда я заговаривал с ними на идише. Это забавляло моих коллег-поляков. У меня получилась странная комбинация генов. Я был белоголовый, голубоглазый и курносый. В детстве брат Михаил болел скарлатиной. Увидев меня, сидевшего рядом, врач возмутился: