Лариса Исарова - Тень Жар-птицы

• Название: Тень Жар-птицы
• Автор: Лариса Исарова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1983

Повесть написана и форме дневника. Это раздумья человека 16–17 лет на пороге взрослой жизни. Писательница раскрывает перед нами мир старшеклассников: тут и ожидание любви, и споры о выборе профессии, о мужской чести и женской гордости, и противоречивые отношения с родителями.

---

— Сегодня Барсов отвечал великолепно. Я даже палец закусил от напряжения.

— Я ставлю ему «пять»…

В ее голосе звучало какое-то продолжение, я невольно приподнялся.

— А что вы ему в полугодии поставите? — спросил Ланщиков.

Для него чужой успех как ожог.

— Поскольку Барсов прочел все тексты, даже дополнительную литературу… — Оса, наверное, нарочно говорила медленно, чтобы меня подольше помучить, — и поскольку в своем докладе Барсов затронул все проблемы, которые мы разбирали, он таким образом исправил свои двойки…

— Правильно! — крикнула Антошка. — Он лучше всех отвечал.

— В общем, я ставлю Барсову пятерку за первое полугодие.

— Ура! — завопил Митька, подбросил в воздух учебник и нечаянно треснул им по макушке Глинскую. Но она даже ресницей не моргнула. С тех пор как он ее кроликов выпустил, она его в упор не замечала…

Дома я попробовал рассказать матери о своей победе. Что ни говори, а приятно! Но она слушала меня вполуха, она литературу за предмет не считает. Только спросила:

— Она у вас молодая или старая?

— Кто?

— Ну, учительница эта новая.

— Не знаю.

— Такая дубина вымахала… — засмеялась мать. Ну а какие приметы возраста у женщин? Седина? Ее у Осы нет, хотя волосы, кажется, не красит. Походка? Дед Мороз ходит тяжело, переваливаясь из стороны в сторону. А Оса быстрее Ветровой по коридору проносится. Толщина? Так сзади ее можно за девчонку признать, у нас в классе есть помощнее, Рябцева сядет за парту, треск идет. Только она как-то сказала, что школу во время войны кончила, значит, постарше матери, а смеется, как Антошка.

Сегодня в школе был вечер. Зоя Ивановна, директор разрешила послушать ансамбль «Лемуров». Собрались в шесть, Митька надел черный костюм, рубашку с галстуком. Он ради этого костюма возле мебельного четыре субботы провел с санками, мебель перетаскивал Девчонки тоже расфуфырились, бегали в туалет стайками, шпаклевались, у них своя компания. Самой фирмовой была, конечно, Тихомирова, но она тех красоток-идиоток напоминает, которых девчонки в свои альбомчики вклеивают. И так смешно стало, когда Антошку увидел. Маленькая, неуклюжая, большими шагами ходит. Но глаза добрые, внимательные, как у кролика. Жалко даже. Мне вообще таких девчонок жалко, на которых мальчишки внимания не обращают. И одета по-летнему, в кофте с короткими рукавами, а кожа синеватая от холода и в пупырышках, как у цыпленка, которого мать недавно купила. Дешевого, потому что полупотрошенный. Я постоял с ней немножко, она тут же затрещала о том, что у нас вульгарно танцуют, что она не понимает, как это можно класть обе руки на шею партнеру и виснуть на нем. Так танцевали некоторые из наших девчонок: Рябцева, Лужина. Антошка с ней одно время всюду ходила, а потом перестала. Она вообще ни с кем из девчонок долго не дружит, наверное, потому, что она очень обидчивая. Не так скажешь или не так сделаешь — сразу губы дрожат и слезы на глазах. На слезы злится, а удержаться не может…

А я как представил, что Антошка со мной танцевать будет модно, так и фыркнул. Если она положит мне руки на шею, то ноги у нее до земли не достанут, повиснет вроде галстука…

Она подозрительно на меня покосилась, она не любит быть смешной, но я пояснил, что хихикаю над Рябцевой, которая чуть не окосела, пытаясь кокетничать одновременно и вправо и влево, с Ланщиковым и Лисицыным. Елки-моталки, неужели она и его за «кадр» держит?

А тут Митька к Антошке разбежался, пригласил танцевать, как будто не цапались из-за кроликов. А она отказалась. И я обрадовался. Перед началом мы с ним поспорили, он заявил, что любая девчонка с ним пойдет, лишь бы потанцевать…

Потом Антошка на меня посмотрела. На ней прямо было написано, как ей хочется танцевать. Но не могу же я такую пигалицу пригласить, если она мне до локтя не достает, не на руках же ее носить! Я сделал вид, что ничего не понимаю, и пригласил Чагову. Вот с кем спокойно можно разговаривать. И высокая, и тихая, даже непонятно, как она дружит с Лужиной и Костиковой. Их Ланщиков прозвал «Три девицы под окном». Они всегда вместе, учатся на твердые четверки, никогда на уроке не поднимают рук и понимают друг друга с полуслова.

Самая красивая — Лужина. Так все мальчишки считают, у нее ярко-синие глаза и балдежные черные волосы кольцами, как у барана. Я раньше думал — накручивает, а как-то сунул ее головой в сугроб, еще больше завились. Самая умная из них — Чагова, только неприметная, точно на нее красок не хватило или она на солнце выгорела. А самая суматошная — Костикова. Она обожает писать сочинения для Осы, много-много страниц, и ей совершенно безразличны отметки, а Лужина каждую тройку поливает ведром слез.

Однажды Оса дала нелепую тему сочинения на свободную тему «Об ответственности детей за взрослых». Я не писал, я тогда, к счастью, ногу вывихнул, но на разборе сочинений присутствовал, Оса отрывки зачитывала.

Чагова написала, что главное в семье — шутка, хорошее настроение, когда она спокойная и матери весело, но трудно всегда ровно держаться, особенно когда с тобой несправедливо поступают. И еще, что она мечтает уехать в какой-нибудь молодой город, начать с санитарки, а потом доучиться до врача, самостоятельно, без помощи матери…

Лужина же дописалась до того, что заботиться друг о друге в семье — подвиг. «Подвиг может совершить только тот человек, которому не безразличны страдания другого». Оса в восторг пришла, сказала, что не ожидала от нее такого глубокомыслия, и Лужина тут же надулась. Еще она писала, что не может дома ни с кем быть откровенной, как бы ни хотелось, потому что видит скучающие лица…

Самое откровенное сочинение написала Костикова. Она рассказала, что все время спорит с матерью, которая верит в судьбу. А Костикова считает, что судьбу надо делать. Ее отец плохо обращается с матерью, хамит, гуляет, а мать прощает из страха женского одиночества. А прощать подлости — тоже подлость, нельзя подлецов приучать к безнаказанности. И она рассказала о своей сестре, которая «загуляла с плохим парнем», а потом стала по компаниям разным бегать. И Костикова писала, что если бы их мать вела себя иначе, сестра не повторила бы ее ошибок. Она тоже решила уехать из дома после школы, потому что мать им портит жизнь малодушием и беспринципностью.

А потом Лужина влюбилась в Петрякова. Она все от него терпела, даже хамство, портфель его носила, уроки за него делала, а когда девчонки ее начали стыдить за эксплуатацию на перемене, она и закричала:

— Кто вас просит вмешиваться? Дружу с кем хочу и как хочу!

Чагова начала ее успокаивать, но Лужина была как бешеная тигра.

— Тоже — адвокаты! Сами от зависти умираете, что такой мальчик со мной дружит…

— Вот дура, — засмеялась Костикова, но Лужина совсем голову потеряла.

— Ну и пусть, а на тебя ни один парень не смотрит, вот ты и выдумываешь всякие теории…

Костикова, конечно, не Тихомирова и даже не Антошка. Она совершенно квадратная, стрижена под мальчика, и у нее очень большой висячий нос. Хочешь — не хочешь, а нос раньше всего виден, хотя глаза у нее умные и вечно сияют, будто ей ужасно весело жить. С ней бы мы дружили, но она смотрит всегда сквозь нас, помешалась на своих моряках и полярниках, только этими книжками и зачитывается.

Чагова подошла к Лужиной, взяла ее за плечи и встряхнула:

— Прекрати истерику! Не позорь себя! Ее мягкий спокойный голос иногда звучит очень жестко. Лужина упала головой на парту и разревелась, а Чагова ее гладила и говорила:

— Ни один мальчишка не стоит потерянной дружбы, мы ведь с третьего класса вместе…

— А как же наша поездка? — спросила Костикова.

Петряков демонстративно возился в своей парте, гремел железками, у него там полно инструментов, он все в школе ремонтирует.

Лужина поднялась, отряхнулась и категорически заявила:

— Не поеду без него никуда…

— Нужен нам такой, — с презрением фыркнула Костикова.

— Эй, чур! Меня без меня не женить! — крикнул, ухмыляясь, Петряков.

Сейчас вернулся из компашки. Посидели часа три. Были Ланщиков, Петряков, Лисицын, а из девчонок Лужина, Тихомирова и Рябцева. Смех и слезы с ними. Девчонки нашпаклевались, на уши висюльки нацепили, раньше такое носили только лошади, по-моему. И курили, и пели блатные песни, и не краснели, когда слышали матерщину. Рябцева на колени Ланщикову усаживалась. И как он не боится, что она его раздавит?! Митька пел, потом напился, я его почти на руках домой тащил. Я бы так не мог, а Митька это считает в порядке вещей, да и все остальные, даже хвастают на другой день…

А скучища там! Они что-то болтают, хвалят, ругают, а набор слов, как у Эллочки-людоедки. О певцах, об ансамблях, о шлягерах. Хвастали, у кого какие диски. Я подсел к Рябцевой, а она начала глазки закатывать. И понесла, что ее удивляет, почему такой парень, как я, — и без фирмового костюма, не отпускаю длинные волосы, мои кудри приятно было бы потрепать женской руке… Я чуть не лопнул от смеха.