Сборник Сборник - Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

• Название: Беломорско-Балтийский канал имени Сталина
• Автор: Сборник Сборник
• Издательство: ОГИЗ «История фабрик и заводов»
• Жанр: История
• Год: 1934

Книга представляет собой коллективный труд 36-ти писателей под редакцией М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина.

История строительства Беломорско-балтийского канала им. Сталина, осуществленного по инициативе тов. Сталина под руководством ОГПУ, силами бывших врагов пролетариата. Яркие примеры исправительно-трудовой политики советской власти, перековывающей тысячи социально-опасных людей в сознательных строителей социализма.

В 1937 году весь тираж этой книги был изъят из обращения и уничтожен. Репринт издан в 1998 году анонимным издателем.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

М. КАЛИНИН

Секретарь Центрального исполнительного комитета

Союза ССР

А. ЕНУКИДЗЕ

Москва. Кремль, 4 августа 1933 г.

Беломорстроевцы выпрямляют линию своей жизни. Они еще требуют внимательного ухода. Администрация и общественность предприятий, куда они попадают, должны обеспечить им это. Партия и рабочий класс дали хороших большевиков для перековки этих людей и построили с их помощью замечательный канал от моря и до моря.

Помочь этим людям окончательно закрепиться на новом пути — общая задача.

Последний слет

25 августа 1933 года темный день с тучами, дождем и холодным ветром. Но это не северный ветер Карелии, не карельская осень. Нет ни озер, ни скал, вид которых стал привычен. Нет крутых откосов, валунов, гранитных обнажений.

И однако место кажется нам знакомым. Мы в Надвоицах? Нет, не похоже. Или в лесах возле Выга? Нет, не то.

Широкий котлован, на котором работают каналоармейцы, земляная выемка. Бесконечная просека, обозначающая трассу канала. Отвисшая челюсть экскаватора.

Где же шлюзы, водохранилища, плотины, открытие которых произошло на наших глазах? Здесь все выглядит так, как будто стройка в самом начале.

Каналоармейцы со знаменем возвращаются в лагерь. Ворота лагеря открываются. Стрелок ВОХРа стоит на сторожевой вышке. Над воротами лагеря покачивается красная звезда. Вокруг бараков — народ, обычная суета. Мы не совсем понимаем, что здесь происходит.

Навстречу каналоармейцам идут знакомые люди.

Это ударники-беломорстроевцы. Они идут все вместе.

Они покачивают головами, они улыбаются, как старому знакомому, просторному двухэтажному деревянному дому.

Это знакомый нам швейцарский просторный дом — центральный клуб БМС.

Если подойти вплотную к дому, можно различить фамилии и прозвища агитбригадников, вырезанные ножом на стенах.

Значит, мы опять на Медгоре?

Войдем за ударниками в клуб. Там развешенные на стенах боевые знамена БМС, выцветшие под дождем и метелью во время трехдневных штурмов и ночных авралов.

Большой зал клуба полон.

Собрание может показаться будничным и обыкновенным, и все же здесь приподнятое состояние, какое бывает при больших исторических событиях. Здесь находятся разные люди, их несходство бросается в глаза. Здесь чекисты и вчерашние заключенные. Сейчас они собрались как равные.

Здесь, в здании клуба, перевезенном с Медвежки в Дмитров, происходит последний слет беломорстроевцев

Радостно возбужденная Янковская и деловитый Шир-Ахмедов жестикулируют в центре одной группы. Другая группа окружает решительного Волкова и самоуверенного Роттенберга. Космополитический словарь бывшего афериста обогатился совершенно новыми словами и понятиями.

Застенчивый ироничный Зубрик беседует с Некрасовым, сохранившим осанку бывшего министра. На скамейке у стены — Вяземский. Группы людей движутся, собираются и расходятся.

Одни оживлены и нервны, другие спокойны, молчаливы.

Вот встретились двое.

— Герою Повенчанской лестницы! — с легкой насмешкой и вместе с тем с уважением кричит один.

— Непобедимому бригадиру! — отвечают ему в том же тоне.

Монументальные, в кожаных пальто и крепких сапогах начальники коллективов почтительно и веско здороваются друг с другом. Они умеют уважать соперника на производстве, у которого вчера отняли это прибитое к стене знамя и со свистом и издевками водрузили на свой грунт.

Прежде они так же уважали друг в друге пахана и атамана.

В зале находятся люди из прославленных коллективов: «Успех пятилетки», «Красная трасса», «Штурмовой», «Имени Успенского», «К освобожденному труду». В зале Успенский, окруженный нацменами, которых он в свое время ордой привел штурмовать Надвоицы.

В зале Афанасьев, Фирин и Коган.

На боковых скамьях сидят советские писатели.

К клубу подъехала машина, из нее вышел Максим Горький, его встречают у входа, окружают и ведут в клуб. Прохожие останавливаются и смотрят ему вслед.

В зале атмосфера ожидания и нетерпения. Сейчас удобнее всего наблюдать, людей, собравшихся здесь.

Знакомая нам странная смесь человеческих типов. Необычайное для свежего глаза народонаселение лагерей.

События 1930–1933 годов изменили не только внешний вид людей в Советском союзе. Многие типы выродились и исчезли, многие появились. Уже выработался, например, тип инженера-пятилетчика, которого можно узнать издалека. Он деловит, прост, оживлен, он уже хорошо одет, но одежда для него не составляет главного. Он спокоен, уверен в своей работе.

Лагеря изменили внутреннее содержание людей. Но они как бы законсервировали их внешность. Вот инженер с изысканной внешностью нэповского концессионного служащего. Вот бывший кулак, массивный, краснолицый. В деревнях таких уже нет. Мы уже не рисуем таких на плакатах.

Неглубокий физиономист определит наскоро: преступный тип, интеллигент, плакатный кулак. Но, вглядываясь внимательно сквозь многолетние напластования биографий, въевшихся в кожу и мускулы, различаем нечто новое, особое, свойственное беломорстроевцам.

Биографии этих людей исправлены, очищены, дополнены.

Люди ходят по залу и по комнатам клуба, рассматривая фотографии и портреты, висящие по стенкам. На фотографиях изображены они сами.

Скальщик из коллектива «Красная трасса» и бетонщик из коллектива «Успех пятилетки» с уважением рассматривают собственные портреты. Портреты героичны, резко освещены, огромные лица сняты в гордых ракурсах. Скальщик и бетонщик значительно перемигиваются. Уважение к себе — новая и непривычная для них вещь, но они притворяются, что им это нипочем.

Наконец в клуб приходит оркестр. Он играет туш, и все собираются в главный зал, где на стульях лежат блокноты и карандаши для записей. Места занимают в строгом порядке — эти люди привыкли к собраниям и слетам на трассе.

Сквозь стекла клуба видны дома и улицы старого Дмитрова, дальний лес, пузатое здание монастыря, над которым нет крестов и стены которого украшены большими портретами вождей. Эта местность неизвестна нам, это не Медвежья гора, не Беломорско-балтийский канал.

Тов. Горький на слете в Дмитрове

Мы находимся сейчас на строительстве нового канала.

Мы находимся на Москанале. Это то самое строительство, о котором столько разговоров было в последние месяцы на Беломорстрое.

Удача Беломорстроя позволила продолжить дело создания единой водной системы. Реализация сталинского плана продолжается. Волга потечет в Москве, у Кремля будут проходить суда с глубокой осадкой. Начальником строительства назначен Коган. Сотни освобожденных инженеров и каналоармейцев тоже находятся здесь.

Опыт сделал чекистов почти инженерами, а инженеров обучил чекистскому стилю работы.

В семь часов вечера начальник строительства Коган открывает слет.

«Товарищи каналоармейцы! — говорит Коган. — Ударники! Беломорстроевцы! Сегодня мы открываем наш последний слет, посвященный Беломорско-балтийскому каналу. Но на этом последнем слете нелишним будет хотя бы на минуту оглянуться назад, на первый наш слет, когда мы пришли в Карелию, чтобы строить новую водную дорогу, водяное шоссе, соединяющее моря».

Здесь вспыхивают аплодисменты. Они относятся к словам Когана, но, готовые стихнуть, они с необычайной силой разгораются снова: в зале появляется Горький.

Некоторые привстают, чтобы лучше его разглядеть. Им кричат: «Сядьте, нам не видно». Горький быстро идет к своему месту, нагнувшись, чтобы не заслонить эстраду. Аплодисменты усиливаются и превращаются в овацию.

У многих на глазах слезы. Все вновь подводят итоги своей жизни. Все опять с беспощадной силой и откровенностью проверяют самих себя. Горькому аплодируют с особой нежностью как мудрому учителю жизни.

Коган спешит перейти к следующей части речи. Моря соединены. Новое сложное строительство занимает его мысли. Позади то время, когда он впервые прибыл в лагерь и говорил в лесу: «Я, кажется, сентиментален». То время, когда он изобрел слово «каналоармеец».

Все это позади. Здесь не то. Уже не быстрые воды карельских рек надлежит стянуть в один узел, замедлить их течение, подчинить воле человека. Здесь, наоборот, надо убыстрить медленную и вялую Москва-реку, спрыснуть ее живой волжской водой и этой обновленной рекой омыть советскую столицу. Задача эта нелегкая.

Канал Москва — Волга — грандиознейшее гидротехническое сооружение мира. Он в семь раз превосходит Беломорстрой.

«Но мы задачу эту выполним, — говорит Коган.

Товарищ Ягода — наш главный, наш повседневный руководитель постройки Беломорско-балтийского канала, человек, который своей волей, своей глубочайшей верой многих из нас выводил из затруднений, человек, который вовремя умел найти нужное звено в этой огромной работе и указать на те недостатки, которые мешают настоящему, необходимому развитию темпов, — товарищ Ягода просил меня передать ударникам Беломорстроя свой привет и пожелания работать не хуже, чем на Беломорстрое, и даже не так, а лучше».