Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

• Название: Конармия[Часть первая]
• Автор: Александр Листовский
• Жанр: О войне
• Год: 1974

Роман участника гражданской войны, прошедшего в рядах Первой Конной армии путь от рядового бойца до командира полка. В романе описано зарождение Первой Конной в 1918 году и ее боевые действия.

---

На улице послышался легкий стук конских копыт. Харламов поднял голову. Молодой боец вел игравшую на поводу пегую лошадь.

— Куда ведешь? — спросил Харламов. Боец усмехнулся.

— Новому командиру. Он коня себе требовал.

— Так она ж не дается?

— А мы спытать хотим, что он за кавалерист. А то ездиют тут всякие…

— Не води! — строго сказал Харламов.

— Сачок велел. Харламов нахмурился.

— Вы вот что, ребята: эти шутки бросьте. Парень он хоть и молодой, но хороший и нам подходящий. Я его знаю. Веди ее зараз же обратно! А Сачку скажи, что кобыла, мол, вырвалась и убежала… Да смотри у меня…

Возвратись в эскадрон, Ильвачев беседовал с Иваном Ильичом и находившимся тут же секретарем партийной ячейки Леоновым, пожилым луганчанином, гордившимся своей совместной работой с Ворошиловым и Пархоменко, когда в дореволюционные годы они работали на заводе в Луганске.

Разговор шел о предстоящем походе. Леонов отмечал, что за последнее время бойцы окрепли морально и выросли политически. Поэтому, как говорил он, задача, которую ставили бойцы себе прежде — воевать за свою хату, за свое село, — отошла на задний план. Теперь перед ними уже более широкие горизонты и цели. Они подлинные солдаты пролетарской революции и готовы жертвовать своей жизнью за рабочее дело.

— Конечно, среди них есть несознательные элементы. — гудел Леонов сипловатым баском. — Вот, к примеру, в нашем эскадроне Назаров и Хвыля. Добровольцы. Не желают идти на Западный фронт. Уж я к ним и так и так подходил. Стыдил. Примеры давал. Уперлись несообразно. Хозяйство, мол, поразбито. Так и не уговорил.

— Сколько в эскадроне партийцев? — спросил Ильвачев.

— С командиром пять человек. Да вот еще двое подали заявления. — Леонов провел рукой по полевой сумке. — Лопатин и Харламов. Дружки.

— Что за люди?

— Ребята замечательные. Один наш, донбассовский, другой с верхнего Дона.

— А ты их хорошо знаешь?

— Хорошо. У меня весь эскадрон как на ладони.

— Прекрасные бойцы! — сказал Иван Ильич. — Я давал рекомендацию.

— Ах, да! — спохватился Леонов. — Чуть не забыл. — Он вынул из кармана записную книжку и, заглянув в нее, сказал: — Вот еще происшествие. Марко Кирпатый с третьего взвода спирту достал. Напоил Гришина и подбивал его красть мед у хозяина. Сущая несообразность.

— Скажите командиру взвода, пусть пошлет обоих ко мне, — приказал Ильвачев.

— Есть такое дело. А какие будут установки на ближайшее время? — спросил Леонов, пряча книжку в карман.

— Дисциплина движения на походе и сбережение конского состава, — отозвался Ильвачев. — Я проведу беседу перед выступлением.

— Так мне покуда можно идти?

— Можно. Да пошлите поскорее этих двух человек. Леонов поднялся, приложил руку к козырьку суконного шлема и, опустив ее, пошел со двора.

— А, кажется, хороший старик, — сказал Ильвачев, глядя ему вслед.

— Толковый, — подтвердил Ладыгин. — Бойцы его очень уважают…

К двенадцати часам дня весь Ростов пришел в движение. По улицам валил густыми толпами народ. Балконы и окна домов были полны любопытных. Во все стороны сновали мальчишки.

С верхних этажей уже было видно, как, поблескивая оружием в густой туче клубившейся пыли, в город входила колонна. Горожане выходили на улицы и, возбужденно переговариваясь, толпились вдоль тротуаров.

Внезапно в глубине улицы показалось несколько всадников. Махая плетьми, они гнали галопом. Слышно было, как подковы рассыпали по камням мелкую дробь. Передний, в шахтерской блузе и расстегнутом шлеме, с ходу остановив лошадь так, что она заскользила на задних ногах, спросил, как ближе проехать к ипподрому. Получив ответ, он взмахнул плетью и пустился в галоп. Вдоль улицы пробежал легкий трепет. Народ зашумел, колыхнулся, подвинулся вперед. Вдали послышались громкие крики «ура». Люди приподнимались на носки, поглядывая в глубину улицы, но там ничего не было видно, кроме целого моря голов.

— Едут! Едут! — раздались голоса.

Из-за поворота появились два всадника. За ними, по шестеро в ряд, ехали трубачи на белых лошадях. Позади трубачей колыхались распущенные знамена, а дальше, во всю ширину улицы, сплошной стеной двигались всадники.

Онемевшая на минуту толпа затаив дыхание наблюдала за войском. И было на что посмотреть: с тяжелым топотом, грохоча артиллерийскими запряжками, в облаках пыли, поднятой копытами лошадей, с лихими песнями и под звуки труб в город вступала Конная армия.

Впереди трубачей на сером в яблоках жеребце ехал начдив Тимошенко. Его большая, словно высеченная из камня фигура покачивалась в тал шагу лошади. Рядом с ним ехал Бахтуров.

За ними, по двенадцать в ряд, в малиновых, синих и черных черкесках с белыми башлыками двигался штабной эскадрон. Дальше буйной лавиной на разномастных лошадях и в самой разнообразной одежде ехали бесконечные ряды головного полка. Гимнастерки, черкески, английские френчи и шахтерские блузы бойцов, барашковые кубанки, шлемы, желтые, алые и голубые околыши фуражек всех кавалерийских полков старой армии и яркие лампасы донских казаков пестрели в глазах. Заглушая звуки оркестров, гремели веселые песни. Запевала штабного эскадрона, юркий молодой казачок, заводил старинную переделанную на новый лад песню:

Мы по сопочкам скакали,
Пели песню от души,
Из винтовочек стреляли,
Буденновцы-молодцы!
Подголосок подхватывал:
Греми, слава, трубой
По армии боевой!

И когда хор, уже готовясь оборвать припев, брал разом, здоровенный детина, ехавший позади запевалы, палил, как из пушки, оглушительным басом:

Эх да бей, коли, руби —
буденновцы-молодцы!
Другой эскадрон пел:
Из-за леса, леса копий и мечей
Едет сотня казаков-лихачей…
Хор подхватывал:
Е-е-е-ей, говорят,
Едет сотня казаков да лихачей!

В четвертом эскадроне гармонист, растянув до отказа мехи, грянул лезгинку, да такую разудалую, что двое молодцов, тряхнув широкими рукавами черкесок, пустились лихо отплясывать, стоя на седлах. Пулеметчик с румяным лицом, водрузив на тачанку граммофон, накручивал вальс «Дунайские волны»… Песни, музыка, звуки гармоник и раскаты приветственных криков сливались в один общий гул.

Полки шли бесконечным шумным потоком, которому, казалось, не будет конца. Уже давно величаво проплыл штабной значок 4-й дивизии, а улицы по-прежнему сотрясались от конского топота, грохота батарей и пулеметных тачанок. Сейчас проходила стяжавшая победные лавры в боях под Майкопом бригада комбрига Тюлене-ва. Сам он, с молодым чисто выбритым полным лицом, ехал впереди значка, рядом с комиссаром и, видимо, рассказывал ему что-то смешное, потому что комиссар, рыжеватый, средних лет человек, откидываясь назад, громко смеялся.

Миновав городской сад, голова колонны завернула направо.

— Сто-ой!.. Сто-ой!.. — закричали впереди голоса. Бойцы придержали лошадей и, посматривая вперед, тихо переговаривались:

— Чего стали? Привал?

— Да нет, одиннадцатую дивизию пропускают — эвон сбоку зашла.

— Ну, значит, привал. Эй, с гармошкой, давай сюда, начинай!

Бойцы проворно спешивались и, пошучивая, разминали затекшие ноги. Гармонист заиграл казачка, и тотчас же залихватский плясун подхватил шашку и, грохоча шпорами, начал выделывать такие выкрутасы, что у остальных загорелись глаза и невольно задергались ноги. И вот уже пустились в пляс целыми взводами, и вскоре, казалось, плясала вся улица. А между рядами с шутками и прибаутками похаживали взводные и эскадронные затейники и балагуры.

— Ребята, гляди, одиннадцатая-то женихами какими! — крикнул румяный пулеметчик, оставив свой граммофон и выбираясь вперед.

Теперь внимание всех обратилось на 11-ю дивизию, которая, бряцая оружием, проходила на рысях по боковой улице. Всадники все, как один, были в красных штанах, зеленых шинелях и шлемах. На пиках трепетали багряные язычки флюгеров.

Следом за эскадронными показались отставшие тачанки. Ездовые, широко раскинув руки, тряхнули вожжами, и четверки белых, как лебеди, лошадей, согнув шеи, распустив но ветру хвосты и играя ногами, подхватили размашистой рысью.

Последним нагонял колонну трубач. По тому, как он, чуть сутулясь, ловко держался в седле, сливаясь своей небольшой костистой фигурой в одно целое с быстро Скачущей лошадью, по всей его глубокой, небрежно-молодецкой посадке опытному глазу было видно, что этот. человек «ели и не всю жизнь, но добрых три десятка ездит в седле.

— Климов! Климов! Трубу потерял! — крикнул из спешенных рядов 4-й дивизии чей-то молодой насмешливый голос.

Трубач гневно буркнул:

— Гляди, сачок, голову не потеряй!