Павел Халов - Пеленг 307

• Название: Пеленг 307
• Автор: Павел Халов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Из предисловия:

...Во второй своей повести «Пеленг 307» (1962) П.Халов снова пишет о море, рисует мужественную, полную опасностей и суровой романтики жизнь дальневосточных рыбаков.

---

Замелькали огни на палубе. Люди кидались из стороны в сторону. От борта к борту. Траловая вахта, обдирая ногти, выбирала на палубу обледеневший, негнущийся трал. Лихорадочно задраивали трюмы. Потом лопатами, ногами, кто чем мог, сгоняли рыбу к левому подветренному борту. Около двух тонн камбалы полетело в море. Вдруг погасли фонари.

— Все вниз! — опять донеслось из репродуктора.

Семен представлял себе, что сейчас должно происходить на мостике. Люди, переставшие уважать друг друга, молча стоят у приборов, рулевой с пересохшим от волненья и ненависти к самому себе ртом вцепился в ручки штурвала.

Семен один остался на палубе. Он цепко держался за леер, не сводя глаз с приближающегося судна. На его мачте забился огонек. «Ва-ши-по-зыв-ны-е-по-р-т-при-пис-ки-ку-да-и-де-те», — читал Семен. «Коршун» не отвечал.

«Я-вин-ско-й-бан-ке-про-мы-се-л-за-пре-щен», — снова засигналили из темноты. Огни рыбонадзоровского судна, словно привязанные, плясали справа по корме. Они были все такими же яркими и так же взлетали вверх и зарывались в воду. Семен увидел, что там кто-то вышел на палубу : — на мгновение приоткрылась дверь, и узенькая полоска света легла на черную воду. Каждые три минуты над морем сыпал морзянку яркий огонек — рыбонадзор неумолимо запрашивал позывные и порт приписки уходящего «Коршуна».

«Коршун» не отвечал. «Что мы творим! — с ужасом думал Семен. — Да ответьте же! Ответьте! Как все это гнусно!» Он поднялся на мостик. Никто не оглянулся на вошедшего. Капитан и третий штурман не отрываясь смотрели в окна. Они стояли в разных углах. Рулевой согнулся над слабо освещенной картушкой компаса.

— На румбе? — резко спросил капитан.

— Сто семьдесят два, — тихо, словно извиняясь, отозвался рулевой. — Плохо слушается руля... Зыбь по корме.

— Держите сто восемьдесят шесть. Штурман — глубину.

Протискиваясь в штурманскую, Мишка жалко улыбнулся Семену. Губы у него подрагивали.

Эхолот сухо защелкал...

— Какого черта вы копаетесь? — вскипел капитан. — Сколько там?

— Тридцать два... тридцать два... тридцать... Двадцать девять... Тридцать... Тридцать четыре... тридцать четыре... Двадцать пять. Девятнадцать.,. Девятнадцать... десять, восемь, шесть... — Когда Мишка выкрикивал меньшую глубину, голос его напрягался и начинал звенеть.

— Три градуса вправо!

— Шесть, шесть, пять с половиной, пять, восемь, четырнадцать. Четырнадцать... Семнадцать... Двадцать два... Двадцать два — прошли.

Ризнич вынул пробку из переговорной трубы, вызвал машинное отделение. Он не стал ждать, когда снизу отзовется механик, а отрывисто бросил:

— Машина, максимальные обороты.

Теперь он был согласен на меньшее. Он хотел только одного: уйти, чтобы с сейнера не могли прочесть название судна. Только бы уйти, тогда все еще можно будет поправить.

Семен поглядел на тахометр — триста семьдесят оборотов. В машине стармех, не иначе, потому что никто другой не осмелился бы на такие обороты. Самый полный. Дизель дает все, что может. «Узлов двенадцать при попутном ветре и ремонт в порту», — решил Семен про себя. В маленьком иллюминаторе дверей рубки маячили огни рыбонадзора.

Феликс появился на мостике в тот момент, когда дизелю дали полную нагрузку.

Зябко пряча подбородок в воротник канадки, став от этого меньше ростом, он протиснулся в рубку. Кроме рулевого, Мишки и капитана, здесь был еще кто-то. Феликс не обратил внимания. Он подошел к Мишке и встал у него за спиной.

— Ну что, Миша? — шепотом спросил он.

Мишка растерянно оглянулся:

-— Драпаем. Рыбонадзор по корме.

Феликс все понял. Он ждал этого. Ждал. Если честно признаться, с утра, когда они легли на зюйд-вест, он уже начал догадываться о намерениях капитана. Сосущая сердце тревога была обыкновенным предчувствием. События развивались последовательно, и он не противился им. Он пытался только что-то поправить.

С беспощадностью он подумал сейчас, что с самого начала вел себя не так, как следовало бы, искал какое-то оправдание тому, что происходило на «Коршуне» с того дня, когда на нем появился Ризнич. И вот все то, чего он опасался, случилось. Тревоги больше нет. Есть лишь ощущение нечистоты, словно он месяца два не был в бане, не менял белья и не чистил зубы.

Мишка ждет от него помощи, ему тоже тягостно, и он не может в одиночку нести эту тяжесть.

За все время работы в тралфлоте Феликсу дважды приходилось возвращаться с промысла, не выполнив плана. Один раз — скисли изношенные машины. Другой — они в разгар путины почти месяц проштормовали, а потом уже просто не хватило времени. Но тогда были серьезные причины.

Сейчас они уйдут от преследователей. Феликс хорошо знал состояние рыбонадзоровского флота. Поднатужатся, но уйдут и вернутся в порт. И, может быть, еще наверстают недолов на селедке. Но невозможно будет уйти от самого себя. Как забыть то, что случилось сегодня? Вот и Мишка ждет, а Феликсу нечем помочь ему... Капитан Ризнич. Вот он — стоит в трех шагах, но кажется таким далеким — кричи — не услышит.

«Коршун» трясся всем корпусом: дизель выкладывает свои четыреста сил. Порой на палубу обрушивается гребень волны, и вода, зеленовато посвечивая в темноте, ползет от бака к полуюту. Правый борт заметно отяжелел. Такелаж, леера и тамбучина побелели — началось обледенение.

Капитан приказал вахтенному проследить, в каком положении находится рыбонадзоровское судно.

С крыла мостика нетрудно было увидеть его. Даже в дверной иллюминатор рубки ложился его постепенно теряющий силу прожекторный луч. Но Мишка отправился на ботдек. По пути он вынул из ящичка бинокль.

Теперь Феликс и Ризнич остались один на один. Присутствие рулевого, поглощенного курсом, обоими как бы не замечалось. Тишина в рубке стала невыносимой.

И Феликс сказал то, о чем все время думал:

— Мы уйдем, а дальше?..

— А дальше — вернемся. И наверстаем. Не подохла же в море вся камбала!

— Трудно будет в глаза людям смотреть, товарищ капитан...

— Старпом, предоставьте мне решать правовые вопросы. Победителей не судят.

— Нам, может, и простят Явинскую, но этого не простит себе никто из нас. — «Нужно кончать эту волынку. Надо вызвать партком и все рассказать», — ожесточаясь, решил Феликс и продолжал: — Разрешите вызвать Управление?

Капитан повернул голову.

— Не разрешаю. С докладами, Федоров, поздно...

Произнеси Ризнич эти слова так же четко, с оттенком иронии и превосходства, Феликс поступил бы по-своему. Он вошел бы в радиорубку. Пусть там, в Петропавловске, диспетчер отправляет за секретарем парткома кого угодно. Ясность нужна была, как воздух. Но в голосе Ризнича прозвучала такая тоска и усталость, таким одиноким показался Феликсу капитан, что сейчас он был обезоружен. «Ему не легче. А виноваты мы оба. И действительно поздно...»

Поздно. Второй час «Коршун» уходил полным ходом.

Подталкивая друг друга, матросы ныряли в темный провал тамбучины. Только Славиков задержался наверху.

Он переводил взгляд с затемненных окон рубки на огни идущего наперерез «Коршуну» судна, смотрел на опустевшую в один миг палубу, по которой перекатывались брошенные кем-то инструменты.

— Слушай, ты! — глухо донеслось снизу. — Сейчас ход дадут — зальет все. Дверь закрой!

Славиков неуклюже перелез через порог и стал задраивать стальную дверь. Он не успел. Разворачиваясь и увеличивая ход, «Коршун» принял на палубу воду, и она с грохотом и шипением хлынула вниз, сбивая с ног толпящихся на трапе и в коридорчике людей. Славикова встретило недовольное ворчание. В ушах еще стоял грохот моря, поэтому голоса звучали слабо.

— Говорили — не пяль зенки, мало того что там вымокли, теперь и здесь по лужам шлепать из-за тебя!

Но Славиков точно оглох. Он молча пролез в кубрик. Здесь было полно народу. Все, кто в момент команды Ризнича «вниз!» находились ближе к баку, оказались здесь. Уже успели накурить.

Перешагивая через ноги сидящих на полу, с трудом удерживаясь на то и дело кренящейся палубе, Славиков добрался до своей койки. На ней тоже сидели. Рядом громоздилась куча мокрых телогреек и плащей. Ребята потеснились. Но Славиков не сел.

— Ребята... Нужно что-то делать, — сказал он.

— Что делать, Славка? — после небольшого молчания грустно отозвался Кузьмин. — Что тут сделаешь теперь? Это я, старый дурак, виноват...

— Надо пойти к ним, — настаивал Славиков.

— К ним?.. На мостик? — оборвал его Кибриков. — Зачем? В кэпе совесть заговорила — хотел дать заработать людям, — и подытожил, тряхнув маленькой взъерошенной головой: — Дурак, ты, Славка.

— Пусть дурак! Пусть! Зато ты умный. Скажи как умный...

В голосе Славикова звучало искреннее негодование, и это было тягостно остальным. В кубрике замерли.

— Не положено, — тихо проговорил боцман. — Никто тебя слушать не будет — дети, что ли! Он хозяин — ему отвечать. Ты тут ни при чем.