Дидье Эребон - Мишель Фуко

• Название: Мишель Фуко
• Автор: Дидье Эребон
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая документальная литература
• ISBN: 978-5-235-03120-3

Мишель Фуко (1926–1984) — один из наиболее влиятельных мыслителей второй половины XX века. Испытав множество идейных и культурных воздействий, он сумел найти свой неповторимый стиль мышления и свою тему — изучение отношений личности с обществом, в том числе с такими общественными институтами, как психиатрия, медицина и тюремная система. Отвергая любые формы подавления личности, Фуко активно протестовал как против коммунизма, так и против демократии западного типа. Громкая известность философа привела к тому, что его книги вышли за грань «чистой науки», став подлинными интеллектуальными бестселлерами на Западе, а затем и в России. Первая выходящая по-русски биография Фуко принадлежит перу известного историка философии Дидье Эрибона. Многочасовые беседы с героем книги позволили автору осветить не только творчество французского мыслителя, но и его тщательно скрытую от посторонних и окруженную слухами личную жизнь.

---

На протяжении двух или трех лет, пока Фуко тесно связан с Барраке, он купается в немного экзальтированной атмосфере новаторского искусства, дышит воздухом переосмысления ценностей, в котором уже вырисовываются личности и принимают очертания творения. Однако отношения с Барраке осложняются после отъезда Фуко в Швецию. Фуко все еще влюблен без памяти. Почти каждый день он пишет письма музыканту, оставшемуся во Франции. Переписка, хранящаяся в архивах Барраке, свидетельствует о силе чувств Фуко. Его экзальтированные письма представляют собой великолепные образцы любовных посланий, которые когда-нибудь следует опубликовать. Первые письма содержат жалобные стоны о том, что он находится далеко от Парижа. 29 августа 1955 года, через три дня после приезда в Швецию, Фуко пишет, что ему хочется как можно быстрее продвинуться в написании диссертации, чтобы вернуться во Францию. «Нам дана лишь одна жизнь, — замечает он, — к тому же, возможно, одна на двоих. И мы не имеем права утратить или испортить ее». Через несколько дней он снова пишет Барраке, чтобы сказать ему, что он не может без него и готов вернуться во Францию в мае.

В декабре 1955 года и в январе 1956 года Фуко приезжает во Францию на зимние каникулы. Какое-то время он проводит у родителей в Пуатье, а затем едет в Париж. Он встречается с Барраке. Весной все меняется к худшему. Через несколько недель после премьеры «Секвенции» в Петти Марини 10 и 11 марта 1956 года, на которой Фуко, к огромному своему сожалению, не мог присутствовать, он получает от музыканта письмо, в котором тот сообщает, что между ними все кончено: «Я больше не хочу „декабрей“; я больше не хочу быть ни актером, ни зрителем этого унизительного спектакля. Я не могу оставаться в этом головокружительном безумии». И в ответ на письмо, адресованное одному из близких людей, Барраке получает такой совет:

«Вы погружены в ложные проблемы, точнее, в проблемы, которые Вас не касаются. Это проблемы Фуко — философа, а Вы — музыкант. Не позволяйте этому человеку, занятому саморазрушением, разрушить и Вас. Не думаю, что ему это по зубам, поскольку Вы — сильный человек».

В мае 1956 года Мишель Фуко предпринимает последнюю попытку примирения: он объявляет о том, что приедет во Францию летом, и предлагает Барраке провести каникулы вместе, как они планировали. Барраке отказывается. Но он не забудет Фуко. Среди немногих фотографий в его архиве сохранилась одна — 1966 года, на которой он запечатлен в своей парижской квартире. На книжной полке видна раскрытая газета с большой фотографией Фуко, сопровождавшая рецензию на «Слова и вещи». Вероятно, он хранил воспоминания о своем друге. Разве не слышится эхо далекого голоса Фуко в словах, сказанных Барраке в 1969 году в одном из интервью:

«Мне однажды привели фразу Ж. Жене: гений — это неукоснительность в отчаянии»[124].

* * *

Что происходило с Фуко в середине 1955 года, когда он готовился надолго покинуть Францию? Он написал две большие статьи для коллективных изданий, предисловие к работе Бинсвангера и опубликовал первую книгу «Психическое заболевание и личность». Труд, выглядевший довольно скромно, вышел в 1954 году в издательстве «Пресс Университер де Франс» в серии «Начала философии», которую вел Жан Лакруа. Проект был предложен Луи Альтюссером, который имел связи в католическом интеллектуальном мире. Книга составила двенадцатый том серии. Первый том, написанный Жоржем Гюсдорфом, назывался «Речь», шестая книга серии — «Введение в эстетику» Мориса Недонселя, восьмая — «Характер и личность» Гастона Берже.

Согласно правилам серии книга не должна была превышать положенного объема (сто четырнадцать страниц). «Мы хотели бы показать, — пишет Фуко в начале книги, — что психическая патология требует особых методов анализа, отличающихся от тех, которые используются при органической патологии, и что только изворотливость языка позволяет приписывать один и тот же смысл выражениям „болезни тела“ и „болезни души“»[125]. Что может быть понято как критика теорий Гольдштейна, вдохновлявших в то время как Мориса Мерло-Понти, так и Жоржа Кангийема.

Фуко подробно останавливается на «экзистенциальном анализе», о котором пишет с большей симпатией, признавая, что, благодаря этому методу, психиатрия сделала большой шаг вперед. Зато он сурово критикует психоанализ, упрекая его в том, что он «отношения человека с его средой выводит за рамки реального».

На очереди Павлов и его последователи. Им посвящена отдельная глава, что совсем не похоже на традицию краткой отсылки к данным физиологии, установившуюся в то время. Это настоящий политический маркер, поскольку имя Павлова в те годы служит знаменем для тех, кто пытается построить «материалистическую психологию», к чему всячески призывает коммунистическая партия. Эта тенденция, направленная против психоанализа, хорошо представлена в «La Raison. Cahiers de psychopathologie scientifique», журнале, созданном психологами-марксистами; главой его редакционного совета был Анри Валлон, а главным редактором — Луи ле Гийян. В первом номере журнала напечатаны перевод работы И. П. Павлова «Психиатрия и детство» и исследование Свена Фоллина «Вклад Павлова в психиатрию». Редакционная статья этого номера в 1951 году была перепечатана «La Nouvelle Critique», и в ней содержится восхваление «замечательных работ Павлова и его последователей», включающее в себя формулировки типа: «Человек — существо социальное, и его социальная жизнь не может не быть связанной со всем тем, что с ним происходит, в частности, с его болезнью». С уточнением, что под социальной жизнью следует понимать «материальную и идеологическую реальность», то есть «высокие цены на хлеб, низкие зарплаты, угроза войны…»[126].

Формулировки, к которым прибегает Фуко в своей книге, сближаются с резким тоном этой редакционной статьи. Вот, например, что он пишет в главе «Психология конфликта» после изложения теории Павлова:

«Когда условия среды препятствуют нормальной диалектике возбуждения и торможения, устанавливается защитное торможение. […] Болезнь — это форма защиты»[127].

Все это позволило Фуко прийти к выводу: «Человек болен не потому, что он безумен; он безумен, потому что болен». А несколькими страницами ранее, упомянув анализ отдельных случаев, предложенный Кюном и Бинсвангером, и, видимо, желая вписать их в марксистскую перспективу, Фуко пишет:

«Если болезнь выражается преимущественным образом в переплетении противоречивых манер поведения, то это происходит не из-за того, что элементы, образующие противоречие, противопоставлены парадоксальной природой человеческого бессознательного; только человек превращает человека в противоречивый опыт; социальные отношения, детерминированные существующей экономикой с ее конкуренцией, эксплуатацией, империалистическими войнами и классовой борьбой, поставляют человеку опыт общественной среды, постоянство которой в ее противоречивости»[128].

Отсюда вытекает и определение психической болезни: это «последствие социальных противоречий, в которых человек исторически отчуждается»[129]. Из этого следует, что терапия должна находиться в поиске новых путей: можно «предположить, что, когда болезнь отделят от умопомешательства, станет возможным рассмотрение диалектики болезни в личности человека»[130]. И Фуко заключает:

«Выздоровление возможно лишь при установлении новых отношений со средой. […] Подлинная психология должна избавиться от психологизма, если она как наука действительно имеет целью справиться с психическим заболеванием»[131].

Заметим, что в этой книге в связи с тем, что в психоанализе называется «архаическими стадиями» эволюции личности, впервые появляется термин «археология»:

«Психоанализ считает, что может написать психологию детства, провоцируя патологию взрослого человека. […] Чувственная стадия является потенциальной патологической структурой. Невроз — это спонтанная археология либидо»[132].

Фуко не хотел, чтобы эта книга была переиздана. В 1962 году, после выхода «Безумия и неразумия», он переработает текст и даст ему название «Психическая болезнь и психология». Концовка будет сильно изменена, Павлов окажется выброшенным за борт, уступив место пересказу огромной книги, написанной в Швеции и недавно защищенной в качестве диссертации. Вторая часть книги — «Реальные условия болезни» — станет называться «Безумие и культура». А главы, составляющие эту часть — «Исторический смысл психических заболеваний» и «Психология конфликта», — превратятся в «Историческое основание психической болезни» и «Безумие, общая структура»[133]. Однако новая редакция представляла собой странный гибрид, и Фуко наложит запрет на ее издание и будет пытаться, хотя и безрезультатно, воспрепятствовать ее переводу на английский язык. Фуко полностью отречется от этой книги: в дальнейшем, говоря в своих интервью о «первой книге», он всегда будет иметь в виду «Историю безумия», оставив краткий опус 1954 года и переиздание 1962 года историческому забвению и библиотечным каталогам.