Вадим Сафонов - Земля в цвету

• Название: Земля в цвету
• Автор: Вадим Сафонов
• Жанр: Научпоп
• Год: 1949

Эта книга рассказывает, как в жестокой борьбе с мракобесием и лженаукой создавалась наука о человеческой власти над живой природой; о корифеях русского естествознания Тимирязеве, Докучаеве, Мичурине, Вильямсе; о советской агробиологической мичуринской науке и разгроме менделизма-морганизма. Книга говорит о работах ученых-мичуринцев с академиком Т. Д. Лысенко во главе, о чудесных победах на колхозных полях, об изменении природы нашей страны по сталинскому плану и о небывалой в истории массовой, народной науке, возникшей в СССР.

---

А ведь за 81 год до этого было издано «Происхождение видов»!

Одинок ли Гольдшмидт? Он почти в точности повторил то, что за десять лет до него поведал миру, очевидно, как тайну всей своей жизни, престарелый немецкий систематик Клейншмидт. Однако англичанин Дэвис никому не согласен уступить приоритет. Правда, он допускает, что эволюция все-таки происходила, — эту уступку он делает. Но это ничуть не мешало «творящей силе» быть распорядительницей судеб мира. И главные свои секреты «творящая сила» раскрыла именно ему, Дэвису. Она шепнула ему на ушко, что она экономила свои усилия. Вовсе она не ставила перед собой задачи творить заново, из ничего, как учат глуповатые, слишком наивные ее поклонники — грубые противники эволюции. Зачем ей было создавать из ничего? Ведь существует сырье: яйца, зародыши. Она дунула на яйцо динозавра, и вдруг оттуда выпорхнула птица, как кукушка из гнезда славки.

Дэвис защищал эволюцию против орнитолога (специалиста по птицам) Дугласа Дьюара. Но на самом деле ему следовало бы как раз ссылаться на авторитет Дьюара. Именно сэр Дуглас никогда не наблюдал естественных переходов даже между семействами. И, со своей стороны, палеонтолог Дайке честью своей ручается, что сколько он ни рылся в земле, сам орудуя, до мозолей на руках, лопатой и геологическим молотком, повсюду он находил остатки совершенно таких же самых типов животных и растений, как и те, что и сейчас существуют на Земле. Те же самые типы, никаких «перемычек» между собой не знающие. И никаких общих корней у них не было. Сомневаться в этом — значило бы сомневаться в университетском дипломе Дайке.

Нашему юношеству, выросшему в совсем ином воздухе, воспитанному в советских школах и университетах, да и всем людям, живущим в нашей стране, где так высоко стоят человеческий разум и наука, должно быть, нелегко понять, ясно представить себе, что все это такое. Как возможно это?

Где тут «чистое служение истине»! Это борьба насмерть идеализма с материализмом, «науки», служащей порабощению людей, закабалению народов, с наукой, соединяющей людей, служащей делу человеческой власти над природными силами на благо народа.

Вот пишет статью Л. С. Денн, соавтор известного «Курса генетики» Сиинота и Денна. В своей статье Денн объясняет азбуку морганизма: никак нельзя допустить, «что зародышевые клетки получают свои свойства от других клеток организма», «не могут быть одновременно верны и менделевская наследственность, и наследование прямых влияний окружающей среды или воспитания». И вдруг у Денна срывается голос — он пишет о советской мичуринской науке, о Лысенко: «человек, цель которого отлична не только от цели генетиков, но и от цели ученых вообще, поскольку он стремится не столько объяснить, сколько наиболее прямым путем управлять процессами природы…»

Вот в чем дело! Нельзя быть более откровенным. Все «точки» поставлены.

Для чего же существует биология, та биология, которую отстаивают Денны?

Это тоже достаточно ясно, слишком ясно. Рассуждения о каком-нибудь гене «скют» у дрозофилы и обоснование мракобесия Гольдшмидтами — это сторона теоретическая; есть и практическая. Заботу о судьбах «евгеники», завещанной Гальтоном «науки» об улучшении «человеческой породы», приняли на себя генетические лаборатории. Мы читаем славословия давным-давно истлевшему в земле попу Мальтусу. Надо ограничить рождаемость; надо во что бы то ни стало ограничить рождаемость низших рас! Этого требуют пробирки с дрозофилами и тени Вейсмана, Менделя, Моргана. Где же надо ограничить рождаемость?

«Мы имеем в виду негров, — отвечают жрецы „чистой“ биологической науки. — Но еще важнее — в Индии. И в Индонезии…» Подумать только, миллионы граждан в этой республике, на Яве! Так вот что наполняет тревогой евгенические сердца!

Конечно, по недоразумению пропущена Малайя — ведь там народ тоже борется против колонизаторов…

«Но славянские страны — совершенно необходим контроль над рождаемостью в славянских странах…»

Так выбалтывают они самое затаенное. «Со всем авторитетом генетической науки» они буквально повторяют сгинувшего бесноватого нацистского фюрера. «Меры должны быть приняты срочно», истерически требуют они. Меры? Какие меры? И, распоясавшись, английский генетик Фаусет, компатриот Дарлингтона, грозит, если он не дождется этих «мер», «апеллировать к древней троице — войне, болезням, голоду».

…Академически бесстрастные, равнодушно деловые статьи, трактаты, исследования, сообщения — десятки, сотни тысяч книг, журналов, сборников чуть не на всех языках, — почти необозримая пирамида литературы, одни библиографические выборочные перечни которой занимают томы и томы. Мушка, львиная пасть, мыши, опять мушка, мушка, мушка, формулы расщеплений, обсуждение скрещиваний длинных с короткими, желтых с зелеными, рубиновых глаз со слоновыми, скрещиваний брата с сестрой, и сестры с отцом, и отца с гибридной внучкой. Точнейшие чертежи и карты хромосом с тысячами зачатков в них… Так на земле с иссякающей силой плодородия, земле того мира гигантским пустоцветом выросла и разветвилась наследница «зародышевого вещества» Вейсмана и гороховых опытов Менделя — формальная генетика, чудовищный фантом, зловеще повисший над разумом и научной совестью человечества.

В КРАЮ ЖИЗНИ

Урожаи могут расти беспредельно.

В. Р. Вильямс, Почвоведение.

Обеспечить значительное повышение урожайности… принять меры к быстрейшему внедрению в производство достижений сельскохозяйственной науки, рассматривая эту работу, как важнейшее условие подъема сельского хозяйства.

Из постановления пленума ЦК ВКП(б) в феврале 1947 года.

Человек хозяином взглянул на карту земли от Карпат до Курильских островов, от ледяной области полюса до обожженных зноем степей Афганистана.

Мы считаем простым и естественным, что живем на земле с повышающимся плодородием. На какой же еще земле должен жить, строить, думать о своем завтра человек?

А между тем впервые, может быть, во всей истории дана миллионам эта уверенность. И то новое мироощущение, которое она принесла с собой, гораздо резче отличается от всех предыдущих, чем различались между собой мироощущения человека античности и средневековья, китайцев эпохи Конфуция и вылощенных воспитанников английских колледжей, охотников и земледельцев страны инков и современных янки.

Какое прежнее человеческое общество обладало нерушимым знанием, что наступающий день будет щедрее, что землю должно и можно улучшать безгранично?

Может быть, разве детям было даровано что-то от ощущения такого мира. А взрослые говорили с умиленной и грустной улыбкой: «золотое детство». И добавляли: «Вот погоди: станешь большим — сам узнаешь…» Словно жизнь заключала в себе мрачную к постыдную тайну, которую следовало подольше скрывать.

И ребенок до времени не знал ее. Он весело подбегал к двери, на ней прошлогодняя метка любящей рукой матери: как вырос! Жизнь — это рост, мир — это рост, где еще через год останется и сегодняшняя метка!

Но «настоящая жизнь» приходила скоро. Для миллионов детей — слишком скоро. Это была жизнь «падающих кривых». Она росла в землю. Пугливо и тревожно озиралась на прошлое. И когда люди создавали мифы, они повсюду сочиняли сказку про золотой век, будто бы когда-то существовавший и канувший безвозвратно. Присловьем стало и тысячу лет жило: «в доброе старое время…» Если и будет лучше, то бог весть когда, когда нас не будет, «через сто тысяч лет», как мечтали герои Чехова. В «век пара и электричества» уже наука стала облекать в цифры и формулы печальную философию «падающих кривых». Так, в конце прошлого столетия некоторые физики гробовыми голосами предрекали «тепловую смерть» вселенной. Это было возведено в особый принцип и связано со вторым началом термодинамики, с учением о возрастании энтропии — о рассеянии и обесценении энергии. Тимирязев был в числе тех, кто с самого начала доказывал вздорность подобных пророчеств. «Солнце потухнет», пугали в популярных книжках по астрономии. Газеты сообщали как сенсацию: «Через сто лет не станет нефти; через пятьсот — и угля». Были изобретены «теории пределов» — неисчислимое количество всяческих «абсолютных пределов» — для всех областей деятельности человеческой. «Убывающее плодородие почвы» провозглашено «законом»…

И вот скинута долой вся эта липкая паутина, застилавшая человеку глаза, омрачавшая вселенную.

Мы — граждане растущего мира.

Работа по изменению Земли, которая ведется в нашей стране, — эта работа уже достигла геологических, космических (употребляя выражение Тимирязева и Вернадского) масштабов. Ее не могли бы не заметить астрономы с Марса или Венеры (если там есть астрономы).