Эльза Вернер - Два мира

• Название: Два мира
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: книжная фабрика «Глобус»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7707-7757-5

Романы Э. Вернер «Руны» и «Два мира» продолжают исследование человеческих судеб, начатое в других произведениях автора.

В своем стремлении к счастью ее герои проявляют себя не только как незаурядные личности, но и как тонкие, деликатные натуры. Всеми своими поступками они утверждают, что счастливым человек может быть лишь тогда, когда он сохранит уважение к самому себе, когда он может смотреть на свою жизнь без стыда и угрызений совести, не видя в прошлом ни дурного поступка, ни зла, ни обиды, причиненных другому и не получивших прощения.

---

Лесничий понял лишь последние слова, произнесенные по-немецки, но казалось, до него дошел смысл и всего сказанного. Он недружелюбным взглядом окинул красивую женщину, надменно смотревшую на него сверху вниз, потом привлек к себе свою «баронессочку» и сказал почти угрожающим тоном:

— Да, да, я ваш и всегда останусь вашим. Никто не посмеет обидеть вас или господина барона — за это уж я отвечаю!

— Знаю, мой милый, старый Гофштетер, и дедушка тоже знает это! — и Траудль прижалась своим милым розовым личиком к его жесткой бороде.

Для Алисы это было уж слишком, и она быстро встала, как раз в эту минуту за ней пришел Бертольд. Он также приветствовал Гофштетера с совершенно непонятной для нее сердечностью. Этот лесничий, очевидно, пользовался здесь особенными привилегиями.

Все еще раз зашли в дом, чтобы попрощаться со старым бароном, затем графский экипаж отъехал. Траудль стояла у ворот, с восхищением глядя ему вслед. В своем тихом, уединенном уголке она была просто ослеплена появлением преуспевающей молодой графини. Гофштетер, державшийся до этой минуты на почтительном расстоянии, подошел к ней.

— Уехали, — печально проговорила девушка. — Дедушка был так рад Бертольду! Тебе понравилась его жена?

— Совсем не понравилась!

— Почему же? Она такая красивая!

— И не помнит себя от гордости. Смотрит на нашего брата, как будто мы вовсе не люди! Ее тетка в Графенау такая же. Да она ведь оттуда же и так же богата. Проклятые деньги!

По лицу Траудль скользнула тень грусти.

— Не брани деньги! Если бы у дедушки были деньги, нам не пришлось бы уехать из нашего чудного Графенау.

— Вот об этом-то я и говорю, — воскликнул окончательно разъяренный Гофштетер. — Именно тогда деньги и бывают проклятыми, когда их нет. Теперь в Графенау денег много, недаром коммерции советник теперь «фон». Биржевая аристократия! Такие господа всегда торопятся приобрести старый дворянский замок, зато мой старый барон сидит в «Совином гнезде». И молодой граф также женился на такой денежной принцессе. Как у него еще все сложится? Мне кажется, что не особенно удачно.

— Молчи! — воскликнула огорченная девушка. — Не говори ничего против Бертольда, я не позволю! Бертольд такой добрый!

— Да, добрый, но и только, а с одной добротой не пробьешься в жизни, особенно с такой женой. Теперь она командует и им, и Равенсбергом, и абсолютно всем, пока не найдется кто-нибудь. Кто станет управлять ею, но уже основательно! И я бы очень хотел, чтобы она наскочила на такого.

Траудль уже давно привыкла к сердитым выходкам своего старого друга, который не мог примириться с потерей замка и ненавидел все, что было с этим связано.

— Я здесь долго не уживусь, — продолжал он ворчать, — как только господин барон закроет глаза… Ну, ну, баронессочка, нечего делать такое печальное личико! Все мы когда-нибудь умрем, а дедушка хворает, и жизнь уже больше не радует его. Тогда я уйду далеко, за море.

— В Америку? К дикарям? Да они ведь людоеды!

Лесничий, расхохотавшись, поднял свой мускулистый кулак.

— Пусть попробуют меня съесть. Я постараюсь испортить им аппетит. Да это и неправда, баронессочка. Там все у них нормально, и индейцы вовсе не такие плохие, как о них говорят. Винклер, сын нашего инспектора, уже почти шесть лет живет там. Он служит на новой железнодорожной линии, которую проводят на запад, и пишет, что, имея немного денег, там можно достигнуть многого. Я уже не раз говорил об этом с отцом. Денежек я прикопил, у меня есть две сильные руки, а стрелять и ездить верхом я мастер. Этого достаточно, говорит Винклер. Уеду к дикарям!

— А я останусь здесь одна! — воскликнула Траудль. — Что же я-то буду делать, когда не будет ни тебя, ни дедушки?

— Так уедем вместе и будем там вместе охотиться, но, разумеется, не так, как здесь, на лисиц, зайцев и оленей. Там всюду кишат дикие звери, и вот по ним-то стрелять, должно быть, настоящее блаженство!

— Да, Гофштетер, да! — радостно воскликнула Траудль.

Потом они уселись под буками и принялись подробно обсуждать план будущей американской жизни. Ни лесничему, ни его баронессочке не приходило в голову, что в осуществлении этих планов могут встретиться какие-то затруднения. Оба увлеклись ими от всей души.

Глава 7

Между тем коляска уносила молодую чету обратно в Равенсберг. Алиса не могла не удивляться невоспитанности молодой баронессы и ее обращению с лесничим, Бертольд заступился за свою маленькую подругу детства.

— Нет, наша златокудрая Труда все-таки очаровательна, — сказал он, — она как видение из лесной сказки.

— Но не может же она вечно оставаться героиней лесной сказки, — возразила Алиса. — Дни старого барона сочтены, а ты сам говорил, что после его смерти ее приютят в Равенсберге. Необходимо хоть немного выдрессировать ее для общества.

— Именно выдрессировать! Только я чувствую, что Траудль не поддастся этой дрессировке. И не кажется ли тебе, что большое счастье расти свободной, вольной и счастливой? Мы оба никогда этого не испытали. Ты воспитывалась в лучшем учебном заведении, я рос слабым, болезненным мальчиком, которого постоянно берегли и холили. В таких случаях о свободе нет и речи.

— Возможно, что ты и не справился бы со свободой, бедный Бертольд! — иронически-сострадательно заметила Алиса.

Он стиснул губы, не желая показать, что оскорблен этими словами, и переменил разговор.

— Нельзя сердиться и на ласковое обращение Траудль с лесничим, — сказал он, возвращаясь к прежней теме. — Он носил «свою баронессочку» на руках, когда она не умела еще ходить, когда же с его господами случилось несчастье, он, по своей сердечной простоте, предложил помочь им всем, что имел. У Гофштетера никогда не было ни жены, ни детей, он был всегда очень неприхотлив, ограничивался самым необходимым и в тридцать лет скопил себе маленький капиталец. Когда Гельфенштейны обанкротились и имение было назначено к продаже с аукциона, Гофштетер явился к барону, положил перед ним несколько расписок сберегательной кассы и чек государственного банка и спокойно сказал: «Вот, господин барон, все, что у меня есть, может быть, этого будет достаточно? И если даже все это пойдет к черту, мы все-таки попытаемся выкарабкаться».

— Что же, барон взял эти деньги?

— Конечно, нет! Да и вся сумма была бы каплей воды, упавшей на раскаленный камень. Но лесничий непременно хотел отдать все скопленное тяжелым трудом и был просто безутешен, что ему этого не разрешили.

Молодая женщина задумалась. Она случайно заглянула в совершенно другой мир, которого не понимала. Почтительная, прекрасно вымуштрованная прислуга в ее доме в Нью-Йорке менялась довольно часто и заботилась лишь о том, чтобы чем-нибудь поживиться в богатом доме. Господа знали это, но допускали, потому что были бессильны что-либо изменить.

— Ты ничего не имеешь против того, чтобы мы сделали небольшой крюк? — спросил Бертольд. — Мне хотелось бы заехать в лесничество и переговорить со старшим лесничим. Я там выйду, а ты поезжай дальше.

— Нет, я лучше пройдусь пешком, — возразила Алиса. — Папа говорил вчера, что пешеходная тропинка очень красива.

— Она действительно красива, но тебе придется идти по ней около часа, а не можешь же ты совершенно одна…

— Почему? Разве ваши леса не безопасны?

— Вполне, но папа будет недоволен, если ты без провожатого…

— Нет, уж позволь мне поступить по собственному желанию, — твердо прервала молодая женщина.

Доехав до лесничества, оба вышли из экипажа. Лошади остались ждать молодого графа, а его супруга пошла одна по лесной дорожке. Стояли прекрасные жаркие дни. Все в чаще замерло, только изредка раздавалось и опять смолкало птичье щебетанье. Казалось, все задремало и застыло в эти знойные часы.

По узкой тропинке, пересекавшей равенсбергский лес, шел Зигварт. освободившийся на несколько часов от своих занятий, чтобы почувствовать себя «человеком». В Эберсгофене ему отравляли жизнь придирками, и ему приходилось платить за свою неуступчивость и за то, что он особенно рьяно выражал ее по поводу стройки, дороговизна которой и так заставляла охать отцов города. Зигварт уже несколько раз пытался бросить место, на которое смотрел как на тяжелое ярмо, но куда ни обращался, нигде не мог получить места. Приходилось, скрепя сердце, покориться. Погруженный в мрачные мысли, он не обращал внимания на окружающую его природу. Свернув на более широкую дорожку, он чуть не наступил на какой-то маленький предмет, лежавший на земле. Он нагнулся и поднял его.

Это была очень изящная записная книжка с монограммой и золоченым карандашом. На первых страницах были какие-то заметки на английском языке, а в боковом карманчике лежало несколько визитных карточек, на которых под графской короной значилось: «Графиня Алиса фон Равенсберг».