Энн Ветемаа - Сребропряхи

• Название: Сребропряхи
• Автор: Энн Ветемаа
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

В новую книгу известного эстонского прозаика Энна Ветемаа вошли два романа. Герой первого романа «Снежный ком» — культработник, искренне любящий свое негромкое занятие. Истинная ценность человеческой личности, утверждает автор, определяется тем, насколько развито в нем чувство долга, чувство ответственности перед обществом.

Роман «Сребропряхи» — о проблемах современного киноискусства, творческих поисках интеллигенции.

---

— Понимаю, что ты хочешь все отправить в задницу, — буркнул Картуль, невоспитанный человек, таким уж он уродился. — Манн, Фейхтвангер и Синиранд… Мощная троица…

Как ни выходит из себя Мадис Картуль, обвиняя коллегию в вульгарном социологизме, в овладении спецификой ораторского, а не киноискусства, эти угольки он все равно получает на свою голову. Коллегия требует от Синиранда внесения поправок. Синиранд, вежливо поупиравшись, соглашается.

Вот теперь и стоит перед Мадисом эта самая трудная в режиссерском деле задача: не будучи убежденным, убедить других. На столе в номере Мадиса пять пустых пивных бутылок.

— Они же оболтусы, эти барчата, а ты простой честный человек и поешь эстонскую песню. Наверняка это получится, наверняка это выгорит… — уверяет Мадис.

— Ни хрена не выгорит. Разве этакие оболтусы понимают, что я настоящий человек? А ежели они не понимают, на кой ляд я им петь буду? Никакого резона нет.

Яан Сокуметс огорчен и озабочен. Мадис тоже чувствует, что нет в этой песне ни малейшего резона, эта прелестная песенка нужна здесь, как корове седло. Но у Мадиса нет выхода. Он и так обращался со сценарием очень и очень запросто, все имеет границы.

— Чем больше они смеются, тем глупее выглядят, — доказывает он.

— Нет! Я, то есть камердинер, все-таки, выходит, еще глупее. Хоть мало-мальски разумный камердинер петь не станет. Он какую-нибудь штуку отмочит.

— Ну, а если прочитать стишок? Патриотический? — Мадис пытается убедить Яана, но сам понимает, что это еще большая чушь. Что же, черт возьми, делать?!

— Не, я это играть не стану… Может, какой ученый артист и сумеет… Это липа… — Мадис видит, что Сокуметс ему от души сочувствует. — Давай выкинем это место вовсе, — предлагает Яан.

— Нельзя.

— Тогда твое дело труба, — говорит Яан и думает: гляди-ка, еще и поглавнее этого человека есть люди. Он на нас орет, а есть такие, кто опять же на него, да еще и такие, кто, в свой черед, на этих крикунов… Так-то оно и идет, да, что воробей ловит мошку, кошка — воробья, а собака кошке трепку задает. Весь свет — как одна большая лестница… Он, Яан, на нижней перекладине, все от него требуют, а он никак не может исполнять. Липа это все, паршивое это дело.

— И силу ты тоже не должен в ход пускать — это ведь по большей части женщины, что над тобой измываются… — рассуждает Мадис сам с собой. — Ты сказал, что отмочил бы какую-нибудь штуку. Какую же?

— Кабы я в самом деле был этим камердинером, тогда небось нашел бы, как вывернуться… — Яан в растерянности. — Слушай, утро вечера мудренее, может, завалимся лучше на боковую…

— А что еще остается… Завтра мы это снимать не будем, но очень скоро придется. Объект у нас отбирают.

Мадис тяжелыми шагами подходит к окну, смотрит на улицу. И видит мужчину в элегантном синем костюме. Кто же это? Черт возьми, Карл-Ээро Райа собственной персоной! Приехал, значит, поглядеть, как я расхлебываю кашу, что он мне заварил.

Мадису вдруг делается грустно, он чувствует себя старым и ужасно усталым. И еще ощущает тупую, гложущую боль в желудке — пиво, нельзя было так надуваться. Он представляет себе, как Карл-Ээро заказывает всевозможные деликатесы — да, он великий и утонченный гурман, это надо признать. Он может есть то, чего не переносит брюхо Мадиса, он может приказывать и запрещать, сам при этом ничего не делая. Каменная злоба наполняет сердце Мадиса.

— Так я пошел…

— А стоило бы кое-кому шею свернуть…

— Такие вот дела.

По-видимому, Яан Сокуметс читает мысли Мадиса. Чудесный мужик этот Сокуметс! Плохо, что его баба понапрасну сегодня дожидается.

— Слушай, я тебе завтра утром дам «уазик», заскочи домой.

— Если это лишних хлопот не составит… — Видно, что Яан и в самом деле рвется к жене. А к кому рваться Мадису со своими заботами, со своей изжогой? Сегодня он никого не хочет видеть. Даже Марет.

— Ничего. Только выезжайте пораньше. Часов в шесть. Тогда успеете вернуться ко времени.

Яан идет в свой номер, который по указанию Мадиса Вероника выклянчила-таки после жутких презрительных и гневных гримас.

Там, не зажигая света, Яан Сокуметс укладывается в постель, но сон к нему не идет. Где-то квакают водопроводные трубы, снизу доносится пение. Непривычное место. Непривычные заботы…

Яан Сокуметс думает. Думает очень напряженно, но не об Альвийне. Он видит себя в роли шута, барышни насмехаются над ним; что же может тут придумать этот несчастный камердинер? Они на верхней ступеньке лестницы, над ними никого нет… А может, все-таки?.. Слушай-ка, Яан Сокуметс, ведь есть же кое-кто и повыше! Есть!

В номере Яана загорается свет. Уже половина второго, но безо всяких колебаний плетется, посасывая трубочку, старый человек к номеру Мадиса. Смачно плюет на дверь и требует впустить его.

Слышно, как скрипнула кровать. И Яана впускают.

VIII

Карл-Ээро Райа решил подкачать мускулатуру плеч и спины, он нацепил на эспандер еще одну пружину. Упражнения выполняются перед распахнутым окном — высокий стройный светловолосый мужчина, настоящий северный тип, немного за сорок; говорят, что он родился в сорочке; между прочим, этот факт был засвидетельствован и медициной. Свою сорочку он хранит до сих пор, из чего, однако, не следует делать вывод, будто ведущий режиссер студии суеверен. Напротив, Карл-Ээро Райа придерживается широких современных взглядов, у него манеры английского джентльмена, он крупный знаток французского кино, заслуженный деятель искусств Эстонской ССР.

Из столовой несло вонью — там уже варили щи, капуста явно прошлогодняя; после недолгих размышлений Карл-Ээро Райа сунул в рот мятную конфетку. Вместо зарядки сейчас бы в теннис сыграть, но разве в такой дыре найдешь партнера. Да и вряд ли в этом городишке есть корты.

Эспандер поскрипывал, поблескивал на солнце, в плечах разливалась приятная теплота. Пожалуй, хватит. Небольшая зарядка заканчивается бегом на месте. Карл-Ээро Райа отводит на это пять минут.

Раз-два, раз-два, теперь побыстрее, еще быстрее, теперь медленнее, еще и еще, раз-два, раз-два. Карл-Ээро на бегу размышляет о причинах, приведших его сюда. Мадис Картуль, этот несносный ребенок, снова что-то крутит. Поругался с Альдонасом Красаускасом; молодой и, по-видимому, довольно перспективный Рейн Пийдерпуу озабочен тем, что невозможно уразуметь, чего добивается режиссер-постановщик. Да еще эта немыслимая история со швейных дел мастерицей, Марет, что ли, ее зовут, какая-то тихая овечка. Райа даже не может вспомнить, как она выглядит. И будто бы ей доверена небольшая, но важная роль невесты Румму Юри. Роль, которая, несомненно, подошла бы Керсти или, например, Эве Киви, она десятки раз справлялась с подобными ролями.

Раз-два, раз-два, гм, все эти сомнительные действия Мадиса не движение вперед и даже не бег на месте, раз-два, раз-два, это опасный бег назад, это наверняка приведет к краху…

Да, дело тухлое, Мадис Картуль явно что-то мудрит, хочет, как всегда, перевернуть все вверх тормашками. Но что здесь переворачивать-то, что вообще здесь стоит переворачивать? Задача немудреная, это ведь не «Гамлет», или «Вишневый сад», или «Юдифь», не насыщенное многоплановое произведение, работая над которым можно выдвинуть какую-то новую концепцию. Румму Юри должен быть просто лихим разбойником с большой дороги! Он, Карл-Ээро Райа, уже декларировал и на коллегии при обсуждении «Румму Юри» вторично подчеркнул, что подобные опусы, если говорить честно, никому не нужны. Однако опасности они не представляют, публика принимает их хорошо, и план выполняется. А то, что план необходимо выполнять, должно быть ясно всем, Мадису тоже. Единственное разумное основание для съемок подобных фильмов — коммерческих фильмов, фильмов стопроцентной проходимости — это то, что под их прикрытием какой-нибудь талант может испробовать свои силы на материале, представляющем интерес в художественном плане, например, на какой-нибудь короткометражке; и если даже этот эксперимент не выйдет на всесоюзный экран, план студии все же будет выполнен. А теперь додумались историю о Румму Юри, эту обязательную дань киномонарху, верноподданнически преподносимые мед и меха, грубо выражаясь, превратить в эксперимент. Мадис собирается мех обстричь, а в мед добавить дегтю, именно так. Но этого же нельзя допустить! И Карл-Ээро сделает все от него зависящее, чтобы этого не случилось.

Карл-Ээро Райа, прекрасный знаток французского кино, человек, компетентный во всех модных течениях, весьма озабочен. До чего все же наша эстонская режиссура косная, крепколобая и ретроградная! Это не его личное мнение, это факт, уже десятки раз проверенный. Из всех видов нашего искусства кино наиболее отсталое, «Последняя реликвия» — отнюдь не шедевр, но все-таки приличный, вполне себя оправдавший фильм. Стильный фильм. Стиль — это человек, говорят французы. По этому фильму Мадис мог бы, по крайней мере, научиться стилю, тому, как избежать эклектики. Если эстонское кино для начала освоит хотя бы это, уже огромное достижение. Однако Мадис, кажется, вообще учиться не собирается. Норовистый петух взлетел на забор и кукарекает во всю глотку неведомо зачем, хрипло, бестолково, да еще клюв кверху дерет. Когда его сельскохозяйственный фильм завалился, план студии тоже погорел, слава богу, квартальный! И неприятностей было хоть отбавляй, и премии вылетели в трубу. А что натворит он с «Румму Юри»? Черт его знает, и в самом деле, это знает только сатана. Раз-два, раз-два… Эксперименты могут себе позволить крупные студии, центральные учреждения. Когда выпускается пятьдесят фильмов в год, провал одного фильма составит два процента. А у нас сорок процентов. Если мы благодаря Картулю выполним план только на шестьдесят процентов, будет большой скандал, возможно, половину руководства студии придется снять. Все было тихо, спокойно, и вдруг Картуль нежданно-негаданно берется за «Румму Юри»! Сперва он о нем и слышать не хотел. Вот чудила! Только теперь Райа начинает понимать, что это наверняка был просто финт, хитрый крючок, на который Мадис с грустным видом поддел киноруководство.