Владимир Васильев - Атлантида

• Название: Атлантида
• Автор: Владимир Васильев
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033166-5, 5-9713-1167-0, 5-9578-2752-5

Мастера отечественной фантастики приглашают вас в путешествие по мирам!

Мирам, уже давно вам полюбившимся, — и мирам, с которыми вам еще предстоит познакомиться…

Мирам далекого и недалекого будущего — и мирам фентэзи и литературных легенд, классических и не очень…

Среди этих миров есть добрые — и жестокие, страшные — и откровенно СМЕШНЫЕ.

Но в каждом из этих миров СТОИТ ПОБЫВАТЬ!

В сборник включены следующие произведения:

Владимир Васильев. NO PAST (цикл «Ведьмак из Большого Киева»)

Юлия Остапенко. ЖАЖДА СНЯЩИХ

Денис Юргин. РЦК678

Элеонора Раткевич. Из цикла рассказов «ТАМ, ГДЕ БУДЕТ МОЙ ДОМ»

Евгений Малинин. ИЗВЕРЖОНОК (Отрывок из романа «Волчья Звезда»)

Дмитрий Воронин. АТЛАНТИДА. ПАДЕНИЕ ГРАНИЦ

Алексей Фомичев. СЛЕД ОТРАЖЕНИЯ

---

— Постоялый двор какой-то, а не застава, — время от времени ворчит Лейр. — Вот погодите, только снег стает, я за вас возьмусь. Все ловушки из лесу повыгребем. И не смотрите, что я хромой и далеко не уковыляю. Куда сам не доберусь, туда Шекких запросто проберется — верно, «шуршунчик»?

Однако напрасно размечтался Лейр о том, как быстро с помощью Шеккиха очистит лес от остатков магической мерзости. Едва только снег сошел, едва только лесные тропки из сплошного месива превратились в нечто проходимое, едва лишь подсохли и утвердились дороги, как по ним примчался на заставу вестовой. Весть он принес для Лейра нерадостную: троим — в том числе и Шеккиху — предстояло покинуть Лазаретную заставу. Теперь, после победы, армия больше не нуждалась в тех, с кем так недавно не могла себе позволить расстаться.

— Удружили, ничего не скажешь! — бушевал Лейр. — Обученных бойцов отправляют по домам, а мне кого взамен пришлют? Новобранцев, которые стилета от кастета не отличат?

— Навряд ли, — посмеивался Шекких. — Ты везучий. Уж кому-кому, а тебе пришлют самолучших бойцов, не сомневайся. И самого честного интенданта на всю армию.

Лейр только возмущенно фыркал в ответ.

— Я не шучу, — настаивал Шекких. — Я был нужен тебе — и твоя удача за шиворот приволокла меня на Лазаретную заставу. А теперь тебе нужен кто-то другой… или хотя бы нужен больше, чем я, — вот твоя удача и гонит меня прочь.

Новый интендант оказался хилым близоруким юношей, не избывшим еще отроческих прыщиков на лбу. Говорил он мягким баском, то и дело сбиваясь на сиплый фальцет. Он положительно не знал, куда девать свои непомерно длинные руки и ноги и поминутно втягивал голову в плечи, словно стараясь спрятать длинную тонкую шею. Словом, на воина он походил не более, чем гусеница на бабочку. Зато он был недурным для своих лет оружейным магом и отлично владел навыками магического грузопереноса. А уж сомнений в его честности и возникнуть не могло. Даже когда он, покраснев до ушей, вручил Шеккиху неожиданно легкий кошель с его жалованьем, тот и на долю мгновения не усомнился, что новый интендант не то, что пальцем — взглядом не коснулся содержимого кошеля после того, как кожаные завязки скрепил сургуч с печатью. Юнец явно ожидал обвинений и уже было рот раскрыл, готовясь оправдаться, но Шекких его опередил.

— Рубленая монета? — только и спросил он, подкинув кошель в руке.

— И рубленая, и облегченная, — кивнул интендант. Краска медленно сходила с его лица.

— Вот ведь погань, — бесцветным голосом произнес Шекких.

— В чем дело? — не понял Лейр.

Вместо ответа Шекких сорвал печать, дернул завязки и высыпал несколько монет из кошеля себе на ладонь.

— Полюбуйся, — тем же невыразительны голосом сказал он. — Мое жалованье, сколько по бумагам следует — монета в монету. Только монеты уже не те. Как должен выглядеть золотой тикон, помнишь? Ты только посмотри — разве это тикон? Тоньше довоенного раза в два, края обрублены… да и цвет у золота не так, чтобы очень. А серебро! Бьюсь об заклад, сурьмы в нем немеряно… а может, и не сурьмы, шут их разберет… но уж слишком оно белое. Барахло это, а не деньги.

— А ты ожидал чего-то другого? — язвительно поинтересовался Айхнел.

— Не знаю, — пожал плечами Шекких. — Наверное, нет… но все равно противно. А ты, парень, — обернулся он к новому интенданту, — не красней. Не ты эту монету чеканил, не тебе ее и стыдиться.

— Можно подумать, в стране ни серебра, ни золота не осталось, — пробормотал Лейр, потерянным взглядом созерцая пригоршню монет.

— Не «можно подумать», а так и есть, — поправил его Айхнел. — Это, если хочешь знать, третья на моей памяти магическая война. И всякий раз одно и то же. У золота и серебра своя магия есть, не забывай.

— Да-да, — хмыкнул Лейр. — То-то в наших краях пословица бытовала, что лучший талисман — полный золота карман.

— Глупости! — возмутился Айхнел. — Глупости, невежество и суеверие. Золото и серебро сами по себе никого не защищают. Скорей уж они могут навлечь на своего владельца всякие несчастья.

— Ага, — глубокомысленно кивнул Шекких. — Шайку грабителей, например.

— Пошлый меркантилизм, — холодно возразил Айхнел. — Вот она, узость человеческой мысли! Подумаешь, грабители какие-то. А землетрясение тебя не устраивает? Или паводок? Или безумие? Ты не фыркай, и не такое случалось. А вот амулеты из золота и серебра, настоящим магом сработанные, — это вам не деньги в кошельке. Это и в самом деле помогает. Заклинания враждебные ослабляет. А жизнь дороже денег. Когда магическая война идет, люди плавят деньги на амулеты.

До сих пор юный интендант робел перед многоопытным говорящим мечом, но тут и он вмешался в разговор.

— Это я и сам видел, — кивнул интендант, — Толпы беженцев, все голоднющие, худющие — страх смотреть. А на шее у каждого здоровенная такая висюлина золотая. На самый крайний случай — серебряная. И ведь нипочем они со своими амулетами не расстанутся, хоть ты их зарежь. Помирать с голоду будут, а амулетов не снимут.

Шекких украдкой коснулся своего амулета — серебряной капельки на тонкой цепочки. С ним бы он точно ни за какие деньги не расстался.

— Еще бы, — вызвенел Айхнел. — Смерть, она ведь всякая бывает. Иной раз чем на магию без амулета наскочить, лучше и в самом деле помереть с голоду.

— Умник, — вздохнул Шекких. — Ну все-то ты знаешь… Может, ты знаешь, чем мне теперь прокормиться? Как дальше жить?

— Понятия не имею, — незамедлительно звякнул Айхнел. — Но ведь другие как-то живут, верно?

— Утешил, нечего сказать, — усмехнулся Шекких.

Но слова Айхнела и в самом деле оказались немалым утешением. Действительно, живут ведь люди как-то. И немощные, и увечные, и разоренные войной дотла. Другим куда как более солоно пришлось, чем ему. Он остался жив, и это главное. Столько раз мог погибнуть, что и счету нет — но ведь жив! Руки-ноги целы, память не отшибло. И с калечеством своим свыкся, обтерпелся как-то. И деньжонки кой-какие на обзаведение есть, хоть и меньше, чем он рассчитывал… так ведь многие и вовсе на голом месте с пустыми руками заново жить начинают. Статочное ли дело для воина — падать духом при виде горстки скверных монет? Черных магов не боялся, бандитов не боялся — а тут вдруг поджилки затряслись: ох, да ах, да как же я теперь жить буду?

А впрочем, чему ты дивишься, Шекких? За годы войны ты накрепко, на весь свой предбудущий век запомнил, как метать ножи и как лазить по стенам, как снимать часовых и как обходить их, как убивать черных магов и как лежать по три дня в засаде, не шелохнувшись… но помнишь ли ты, как покупать пирожки у базарного разносчика? А как прийти на гулянье с девушкой под руку, помнишь? А как в придорожном трактире беседовать с заезжим гномом, не забыл еще? Ты так хорошо помнишь все, что есть война — а помнишь ли ты, знаешь ли хоть что-нибудь о той жизни, где война миновала? Или все перезабыл? Так мудрено ли, что ты медлишь сойти с дороги войны на неведомую тебе обочину? Медлишь, потому что боишься. Потому что не знаешь, как жить и что тебе делать на этой обочине.

Что ж, не впервой тебе делать шаг в неизведанное. До сих пор ты справлялся неплохо — справишься и на этот раз. Другие ведь справляются.

Однако жизнь без войны оказалась совсем не такой, как мнилось Шеккиху, когда он с новеньким топором работы Динена — уж топор-то своего владельца всяко прокормит! — и Айхнелом за спиной покидал Лазаретную заставу.

Не в том даже беда, что Шекких — что греха таить — и в самом деле боялся полузабытой мирной жизни. И не в том, что опасения его были вполне справедливы: он и впрямь отвык от мира без войны, и не телом своим — умом только помнит, как в этом мире ходят и как разговаривают… полно, уж не пригрезилась ли Шеккиху прежняя жизнь со всеми ее странностями? Не выдумал ли он ее на привале в минуту тоски и усталости — а потом взял да и уверовал в свою выдумку? Ну совсем как обезножевший калека мурлычет себе под нос побайки о том, как быстро ему бегалось в те небывалые времена, когда он еще своим ногам был хозяин, и радуется своему прежнему молодечеству. И надо же тут чуду случиться: стоит недавний калека на обеих ногах — иди куда душа пожелает… а не идется! Не помнят исцеленные ноги ничего, шагу ступить не могут… разум помнит — или кажется ему, что помнит, — а тело упрямое не помнит и не верит, и не хочет верить, и чуду не радуется. Во рту сухо, в глазах темно, поджилочки дрожат… ходить ли хочешь? Нет, не ходить — убожество свое от людей скрыть, а пуще того от себя, чтоб не так срамно было. Запнуться, не удержаться, позволить хлипким трясучим мускулам уронить себя оземь, снова покалечиться… только теперь уже навсегда. Пусть вовек своими ногами по земле не ступать, зато и стыда не хлебать. Не было никакой прежней жизни. Ее никогда не бывает.