Михаил Девятаев - Побег из ада

• Название: Побег из ада
• Автор: Михаил Девятаев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга эта написана не писателем. Автор — Герой Советского Союза М. П. Девятаев — вспоминает на ее страницах о своем участии в великой битве советского народа с фашизмом, о тяжких муках, выпавших на его долю в застенках гитлеровских концлагерей, для которых и сравнение с библейским адом — слишком слабое сравнение. Он пишет о железной стойкости советских людей в плену, о том, как они не только организовали сопротивление в условиях концлагерей, но и сумели бежать на Родину, захватив немецкий бомбардировщик.

---

Трудно рассказать обо всех изуверствах носителей «нового порядка», об их жестокости и садизме. Каждый издевался над нами, как мог и сколько хотел, делал всё, что подсказывала ему садистская фантазия. Например, по распоряжению начальника лагеря, изощренного в пытках, нас заставляли после обеда бегать вокруг колодца.

— Эта зарядка необходима для лучшего усвоения пищи, — говорил лагерфюрер.

Нас беспрерывно строили на поверки, заставляли бегать к группе немцев и выкрикивать по-немецки свой номер. Из-за незнания немецкого языка я как-то перепутал свой номер, и за это фельдфебель Гамбанич огрел меня палкой по спине. Много, очень много погибло советских людей от таких «развлечений».

Лагерь был заминирован. По воле коменданта в любой момент его могли взорвать, уничтожив всех пленников. День и ночь вокруг лагеря и внутри его, между бараками, шныряли солдаты с собаками. И все же наши советские люди не теряли надежды на то, что им удастся бежать, и бежали, зная, что идут на верную смерть.

Двух летчиков охранники взяли «уборщиками» в свою столовую, находившуюся за воротами лагеря. У некоторых из нас закралась мысль о том, что эти два товарища «продались» фашистам. Но вдруг в лагере тревога: бегут солдаты с собаками, выгоняют нас из бараков, становят в строй. Потом смотрим — ведут избитых и окровавленных «уборщиков». Оказывается, они из столовой выпрыгнули в окно и убежали. Поймали их только спустя несколько часов на противоположной окраине города. Перед строем их били прикладами, травили собаками и, наконец, расстреляли. Всех нас предупредили, что каждого, кто попытается бежать, ожидает такая же участь.

Тяжело переживали мы смерть отважных героев и то, что считали их «продавшимися». Их неудача никого не испугала, а еще больше укрепила нашу решимость бежать во что бы то ни стало.

Как враг ни отгораживал нас от мира, хоть и с запозданием, мы узнавали разными путями о положении на фронтах. Обсуждая ход военных действий, загорались желанием вести активное сопротивление всем мероприятиям фашистов. Как ни странно, мы, например, намного раньше узнавали о победах наших войск и успехах наших союзников, чем об этом сообщали немецкие газеты. Сколько радости было в связи с этими событиями! Пленные французские летчики, боровшиеся против фашизма в составе советских воздушных сил в эскадрилье «Нормандия-Неман», Жан Бартье и Майе, рисовали пальцами на песке карты Франции, Нормандии и по ним уточняли маршрут продвижения союзных войск по территории Франции.

— Ура! Капут фашизму! — загремело по всему лагерю. Все пленные открыто выражали свою радость, подбрасывая вверх головные уборы.

Увидев такое, озлобленные немцы прибежали с собаками и разогнали нас по баракам.

Прошел слух о состоявшемся покушении на Гитлера со стороны его собственных генералов. Гитлер у нас носил кличку «Косой». И вот по всему лагерю пошла гулять новость: «„Косой“ ранен!» В санчасти на стене висел портрет Гитлера, ему кто-то выколол глаза. Все пленные надрывались от смеха: «„Косой“ лишился зрения!» За это пришлось поплатиться: целый день всех держали в строю, лишили на сутки пищи, требуя выдачи виновников «в покушении на фюрера». Никто никого не выдал! Тогда лагерное начальство повесило другой портрет Гитлера на то же место. А на другой день он оказался изорванным в клочья. Всюду стоял хохот, сопровождавший очередное сообщение острословов: «„Косой“, растерзан!..» В третий раз немцы не решились вывешивать портрет.

В августе 1944 года Иван Пацула под строгим секретом сообщил мне, что в лагере готовятся восстание и массовый побег. Имеется связь с польскими партизанами. Сообщил мне также: в ближайшую ночь по сигналу все здоровые должны броситься к воротам, ворваться в караульное помещение, овладеть оружием, уничтожить охрану и группами уходить в разных направлениях…

Как хотелось, чтобы это было в действительности! Только поверить во всё это было трудно. Правда, по возбужденным лицам военнопленных и по тому, как везде люди о чем-то осторожно перешептываются, я и сам заметил, что все к чему-то готовятся. Но как лагерь может держать связь с партизанами, я даже представить себе не мог. И все же мне пришлось убедиться в тот же день, что связь существует. А получилось это вот как.

Несколько человек нас сидело у стены барака — грелись на солнышке и разговаривали. Вдруг неизвестно откуда около нас шлепнулся комок глины величиной с куриное яйцо. Мы посмотрели по сторонам. Нигде никого не видно. Один из сидевших с нами поднял этот комок и разломил его. Там оказалась свернутая записка от польских партизан. В ней кратко сообщалось о положении на фронтах и о том, что в ближайшие дни на лагерь будет совершен партизанский налет с целью освобождения военнопленных. Записка заканчивалась словами: «Товарищи военнопленные, будьте готовы к решительным действиям и со своей стороны!»

Записка пошла из рук в руки. Люди ходили, как наэлектризованные, готовясь к смерти или свободе. Ведь при малейшей нашей оплошности лагерь мгновенно взлетит на воздух…

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не случилось то, чего мы никак не ожидали. Внезапно нас подняли, рассовали по вагонам, и эшелон двинулся на запад.

Вандышев, Кравцов, Пацула и я попали в один вагон, который был разделен проволочной решеткой. По одну сторону — гитлеровцы, по другую — мы, пленные. Вандышев специально сел ближе к двери, чтобы дать нам сигнал к побегу. К сожалению, благоприятного момента для этого не представилось, и нас привезли в Кляйнкенигсберг. Мы и не подозревали, что наши сведения о фашистских лагерях и зверствах гитлеровцев еще далеко не полны и что здесь нам предстоит пополнить их…

Нарастающее упорство

Бараки в Кляйнкенигсбергском лагере стояли далеко друг от друга, и каждый в отдельности был, как паутиной, опутан колючей проволокой. Кругом — сторожевые вышки, на них — эсэсовцы с пулеметами, внизу — часовые с собаками.

Нашу группу, человек двести, поместили в одном из щитовых бараков, обнесенном шестью рядами «колючки» под током. Сразу же нас погнали на работу — осушать болота в окрестностях лагеря. Заставляли копать длинные канавы, стоя по пояс в воде и грязи. Голодные, измученные люди бултыхались в трясине, падали обессилевшие, захлебываясь вонючей зеленой киселеобразной жижей. Никто не имел права разогнуть спину, чтобы хоть немного передохнуть, отдышаться.

— Саботаже! — в исступлении орали конвоиры, опуская палки на головы и спины тех, кто окончательно уже выбился из сил и был не в состоянии двигаться.

Других военнопленных гоняли на строительство нового лагеря. И там было не лучше, чем в болоте, только что не в воде. Целый день надо было копать землю, носить камень, кирпич, тяжелые бревна. По пятам ходили эсэсовцы и подгоняли кнутами.

— Арбайт! Шнель! (Работать! Быстрей!) — слышалось отовсюду, и то тут, то там раздавалось хлопанье бичей.

Вот теперь-то уж, думали мы, гитлеровцы показали нам в полной мере свою «гуманность», большего издевательства над человеком и сам черт не придумает. Но дальнейшее пребывание в концлагере показало, что это были лишь цветики…

Положение военнопленных ухудшалось день ото дня. Озлобленные поражением своих войск на фронтах эсэсовцы изощрялись над нами в самых зверских истязаниях. Чем отчаяннее мы сопротивлялись, тем сильнее становилась наша ненависть к ним, росли наше упорство и стойкость в борьбе. Каждый из нас думал над тем, как избежать каторжного, изнурительного труда, сохранить силы, чтобы в благоприятный момент вырваться из этого ада, вернуться в строй защитников Родины и жестоко отомстить подлому врагу за все беды, причиненные им советскому народу.

Нам с Вандышевым, Пацулой и Кравцовым опять посчастливилось попасть в одну комнату, где на двухъярусных нарах размещалось двадцать восемь летчиков, в большинстве тяжелораненых. Чтобы избежать тяжелых работ, я продолжал ходить на самодельных клюшках, хотя нога у меня почти не болела. Мне стали подражать и другие товарищи, прикидываясь тяжелобольными. Некоторые вскрывали свои старые, уже зарубцевавшиеся раны и не давали им заживать. А Иван Пацула ухитрился к здоровой правой руке прибинтовать доску и подвязать ее на уровень плеча. Так и ходил, как семафор, с поднятой рукой. Это было очень рискованно с его стороны, т. к. нас, «инвалидов», на каждом построении осматривал сам комендант лагеря, проклинал нас, что мы даром едим его хлеб и, размахивая перед нами кнутом, грозился выбить им нашу хворь. Пацула понял, что его могут разоблачить, поэтому у него вдруг появилась опухоль на руке под мышкой, явно искусственного происхождения.

В одну из ночей от тяжелых дум я не мог уснуть. Пацула тоже ворочался с боку на бок на голых досках и тяжело вздыхал. Видно, и ему, бедняге, не спалось от грустных мыслей и тоски по Родине. Перед подъемом он сел на краю нар, свесив ноги, насыпал на ладонь какого-то белого порошка и, скрипя зубами от боли, стал натирать им себе под мышкой… Всё понятно.