Олег Куваев - Олег Куваев Избранное Том 2

• Название: Олег Куваев Избранное Том 2
• Автор: Олег Куваев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-235-00139-7, 5-235-00138-9

Во второй том Избранных произведений известного советского писателя Олега Куваева вошли повести, написанные в 70-е годы XX века: «Дом для бродяг», «К вам и сразу обратно», роман «Территория», получивший широкое общественное признание, и последнее произведение О. М. Куваева, законченное им незадолго до смерти, - роман «Правила бегства».

---

– Всю эту твою христианскую чепуху растопчут в два счета. – Меня несло, и я не мог остановиться. – Приедет румяный деятель с инструкцией, посмотрит анкетой твоих кадров и выметет всех за милую душу. И тебя за компанию. Или пришлет идеологически выдержанного зама, он тут лекции начнет, собрания, доклады, обязательства, и кадры твои завянут, как ландыши на морозе. Или…

– Хватит, – сказал Рулев. – Зубки у тебя прорезаются, а ум еще нет. Про душу твою не говорю, она просто отсутствует.

– Во–во, – сказал я. – До души дело дошло.

– А как же? – Рулев остановился и в упор смотрел на меня. – А как же, филолог? Без этого идеалистического понятия нет людей, нет человечества. Есть просто механизмы с производственной функцией.

Я промолчал. Насчет души и механизмов он точно сказал. Было тут нечто, я сам еще не мог осознать что.

– Спохватишься ты, – сказал Рулев. – Будет пусто тебе, и спохватишься.

– А если не спохвачусь?

– Тогда думать о тебе нечего. Было пусто место, пусто осталось. Что о пустоте думать?

– Мы ссоримся, что ли?

– Не думай, что люди знают о тебе. Думай о том, что ты знаешь о людях, – сказал Рулев.

– Кто это?

– Лао Цзы. Или Конфуций. Точно не знаю. Образование у меня отрывочное, – сказал Рулев. – Лоскутки.

* * *

Нервозность Рулева я понял позднее. Совхоз начат па пустом месте. Но где–то он уже стал «единицей», где–то в областных, партийных, хозяйственных, финансовых органах он числился абстрактно как действующий. Уже шли положенные инструкции и требования отчетности. Бухгалтерии у Рулева еще не имелось. Точнее, она состояла из отставного майора снабжения Федора Матвеича, бывшего плотника. Майор по совместительству был и завскладом. Он снова по–снабженчески округлился, и солидность, впрочем не покидавшая его, как–то обрела новую полноту.

– Семен Семеныч, – он входил к нам с папкой под мышкой, – требуют ответ на форму четыре.

– Составь, – говорил Рулев.

– Уже! – майор с шиком раскрывал папку и подсовывал Рулеву графленый бухгалтерский лист. Рулев вынимал авторучку.

– Не посадят?

– Никак! – твердо отвечал майор.

Рулев подписывал, майор захлопывал папку и извещал:

– Полушубочки пришли – черные. Вместе с овчинными брюками. Я отложил два комплекта. Вам и товарищу Возмищеву.

– Хорошо, – говорил Рулев.

– Семьдесят восемь рэ, – майор уходил. Рулев тоскливо смотрел в окошко.

– Школу надо строить – раз. Интернат – два. Правление строить – три. Почта – четыре. Магазин – пять. А народ? Бухгалтера на автовокзале не подберешь, зоотехника в брошенной барже не обнаружишь. А почта?

– Мы же заявку дали. Пришлют, – утешал я его.

– Кого пришлют. Мне люди нужны. Эх, верных и точных ребят с десяток. Или передышку в два года. Я бы сам таких воспитал.

– У тебя же друзей половина Союза. Напиши. Пригласи.

– Напиши! Пригласи! – горько вздохнул Рулев. – Так и так, дорогой Гриша (он сейчас полковник в отставке), требуется мне младший бухгалтер, который не нарушит мне работу с трудными элементами. Приезжай. А Гриша мне в ответ: если бы ты, Сеня, загибался или маршрут поперек Ледовитого океана наметил, я бы подумал. А младшим бухгалтером мне скучно жить.

Понятно поэтому, когда пришла радиограмма, что к нам вылетает зоотехник, Рулев вначале вызвал майора. Приказал, чтобы в домике пять был полный ажур: натоплено, стол был, койка имелась и чтобы чайник стоял на печке. Мы вместе пошли встречать самолет.

Самолет был рейсовый, проходящий. Раз в неделю он шел из области в Кресты с посадками на таких вот, вроде нашего, аэродромах.

День был апрельский, попросту жаркий. Снег сверкал гак, что далее за темными очками болели глаза. А без очков вообще ничего не было видно – сверкающий мираж с какими–то расплывчатыми плоскостями, – то были теневые стороны аэродромных служб.

ИЛ–14 сел. Спустили железную лесенку. По лесенке вначале спустились пилоты, встретились со своими аэродромными, затеяли свой разговор. Потом из самолета вылетел мешок, набитый чем–то мягким, и задом, неспешно спустилась широкая спина в полушубке.

Человек подобрал мешок, закинул его за плечо и лишь потом повернулся. Видно, черный солнечный свет ударил в глаза, потому что мужчина снял шапку и отер лицо и глаза. Голова у него была седая. Оглядевшись, он направился прямо к нам. Шагал он широко и твердо. На полдороге он нашлепнул шапку так, что седые космы остались торчать во все стороны, и еще на подходе вытянул руку.

– Саяпин Иван Ильич, – представился он. Рукопожатие у него было, как и походка, какое–то размашистое и твердое, Рулев пихнул меня локтем в бок.

– Пойдемте, Иван Ильич. Домик вам приготовлен, – сказал я.

– Счас! – сказал он и устремился куда–то за аэропорт, где валялись пустые бочки из–под горючего и разный дюралевый хлам. Мы пошли за ним. Он попинал снег под лиственницей и вздохнул.

– Палатка тут у меня стояла. И никаких следов, – он вздохнул и улыбнулся, разведя руками. Зубы у него были пластмассовые, вставная челюсть сверху и снизу. И лицо от улыбки менялось – крепкие щеки без морщин и меж ними этакий самостоятельно живущий нос, вроде как крепкая яхта, зажатая между двумя валунами.

– Вы здесь были? – спросил Рулев.

– Я–то? – удивился Саяпин. – А как же! Я тут из первых был. Пастбища здешние я картировал. Еще до войны. И плоское место для аэродрома я указал. Вот на этом вот ТВ детали его проверял с начальством. – Саяпин кивнул на дюралевый хлам. – Он уже после разбился.

…Майор постарался на совесть. В домике было тепло, пахло свежим деревом. Под окном, куда на зиму между рамами забился снег, натаяла лужа. Стол был накрыт куском сатина, и на столе стояли раскрытые банки консервов и бутылки спирта.

Когда мы подходили к домику, Рулев явно ждал, что Саяпин что–то скажет о поселке. Но он лишь скользнул взглядом по разобранным баракам – фундаменты, груды сваленных в неряшливые кучи бревен, поваленные набок печи из железных бочек, колья со шматками колючей проволоки, – на миг Саяпин даже остановился, но тут же отвел взгляд и потопал дальше. Новых домов он вроде бы и не приметил. Просто вошел в дверь одного из них и ведь точно угадал, какого именно.

Рулев, отряхивая снег с унтов, задержался на пороге. Когда хлопнула дверь, Рулев тоскливо сказал:

– Пенсионер. Мамонт вымерший. Что я буду с ним делать?

– Крепкий мамонт, – сказал я.

…Мы сидели за столом. Саяпин пил спирт неразбавленным, и он вроде на него совсем не действовал. Рулев катал в руке мускатный шарик. Кто–то ему прислал этих орехов – видимо, Рулев считал, что запах алкоголя будет вредно действовать на его контингент. Саяпин в дешевеньком свитерке, суконных штанах сидел за столом глыбой и молчал. Выпив, он аккуратно очистил две банки консервов с полбуханкой хлеба и теперь сидел, положив на стол крупные кулаки. Победный нос его все так же твердо сидел среди тугих щек, и маленькие светло–голубые глазки были дремотны и спокойны.

– Как со здоровьем у вас? – спросил Рулев.

– Не жалуюсь, – хмыкнул Саяпин.

– Понятно. Ну, а поселок наш как вам показался? В ваши времена тут ведь кусок тундры был. Пустошь.

– Я, товарищ директор, таких поселков штук десять выстроил, – ответил Саяпин. – Вот этими руками.

– Понятно, – повторил Рулев. – Понятно.

В печке обрушился уголь, и сразу загудело пламя.

– Печь надо переставить, – сказал Саяпин. – К стенке тут печь ставить нельзя – чего улицу греть? И фундамент тяжелый нужен. Мерзлоту разогреешь, ухнет вниз и печь и сама изба. Я переложу.

Мы снова молчали. От Саяпина исходило не то что спокойствие, а какая–то молчаливая и уравновешенная скука. Я первый раз видел, чтобы Рулев не мог «держать беседу».

Закурили.

– А вот этого я не терплю, извините, – живенько сказал Саяпин и отсел от стола.

– Пенсионеры здоровье берегу–у–ут, – усмехнулся Рулев. Я видел, что он начинает злиться. Я решил его поддержать.

– Вы на пенсии где жили?

– В Геленджике, – с ударением на первом слоге сказал Саяпин.

– Юг. Море. Солнышко, – усмехнулся Рулев. – Сбережения, что ли, кончились, Иван Ильич?

– Жизнь кончилась, – Саяпин улыбнулся, показав свои прекрасные пластмассовые зубы. – Пять лет на пенсии и пять лет без жизни.

Глазки его теперь хитровато поблескивали.

– Как кончилась? – удивился Рулев. – Человек, говорят, и живет всего десять лет. Семь до школы, три после пенсии.

– Так. Кончилась.

– Непонятно, Иван Ильич.

– Детишки вы несмышленые: семь до школы, три на пенсии. Хе! Выдумывают же люди!

Рулев вдруг заулыбался. Он взял спирт, налил себе и Саяпину.

– Не–е, – твердо сказал тот. – Я только одну дозу пью. Дальше точка. Вот что, товарищ директор. Число сегодня какое?