Антти Тимонен - Мы карелы

• Название: Мы карелы
• Автор: Антти Тимонен
• Издательство: Карелия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Многоплановый роман «Мы карелы» воссоздает драматические события гражданской войны в Карелии. При написании романа автор использовал исторические архивные материалы, воспоминания участников и очевидцев тех событий.

За роман «Мы карелы» Антти Тимонен удостоен в 1971 году Государственной премии Карельской АССР.

---

— Спасибо, — сказала девушка, все еще держась за плечо Рийко.

«Фея»! Это была она. В ярко-синей вязаной куртке, в серых лыжных брюках, в сбившейся на затылок белой шапочке, уши которой были спереди связаны узлом. Ребята, конечно, преувеличивали, говоря, что она совсем дитя. «Фее» было лет девятнадцать. Правда, на морозе, с раскрасневшимися круглыми щеками, она выглядела моложе своих лет.

— Подожди, — сказал Рийко по-русски и пошел догонять укатившуюся лыжу.

— Я сама, — девушка на одной лыже пронеслась мимо него. Вернувшись с реки, она спросила с озорной улыбкой: — Хорошо? — И показала палкой на сверкающие на солнце снега. Ее ярко-синие глаза тоже лучились радостью.

Рийко улыбнулся в ответ. Девушка сняла варежку и застегнула верхнюю пуговицу на его шинели. Рийко не хотел оставаться в долгу. Он тоже сбросил рукавицу и стал поправлять шапочку на голове девушки. Они стояли почти вплотную. Рука Рийко лежала на плече девушки. Он осторожно привлек ее к себе, она послушно прильнула к его груди, но тут же отпрянула и игриво погрозила пальцем.

— Тебе надо уходить, — с сожалением сказал Рийко и показал на финскую сторону.

— Не гони меня, — попросила девушка.

Рийко заколебался.

— Спирт хочешь? — шепотом спросила девушка.

— Спирт? Где?

— Ты меня не выдашь? Обещай.

— Обещаю. Я принесу сахару, консервов, Где есть спирт?

— Вечером приходи в деревню. В Татьянин дом. Он стоит в стороне. Знаешь? Ни у кого ничего не спрашивай. Приди со стороны леса. Хорошо?

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Кертту. А тебя?

— Иваном, — ответил Рийко.

— Смотри, чтобы ваш начальник не узнал про спирт. А то он у вас, говорят, хитрый карел.

«Фея» быстро взбежала на горушку и помахала оттуда рукой.

…Татьянин дом стоял в полверсте от деревни. К нему вели две лыжни, одна из деревни, другая со стороны леса. Когда Рийко подошел к избе, в окошке не было света. Но его наметанный глаз сразу заметил, что окно занавешено чем-то плотным, видимо одеялом, сквозь которое чуть просвечивает синеватый свет.

Попытавшись найти в темных сенях дверь, Рийко услышал, что кто-то в избе идет открывать ему. Это была Кертту. В избе было тепло, на углу камелька горела керосиновая лампа без стекла.

Так вот оно какое, твое гнездышко, «фея»!

А девушка в длинном пальто, наброшенном на плечи, с распущенными волосами, улыбалась парню, помогая снять ему шинель.

— А ты почему в пальто? — удивился он.

Девушка сбросила пальто. На ней была надета лишь ночная рубашка. Рийко решил, что в его роль входит обнять ее, но она выскользнула из-под его рук и села за стол.

— Садись к столу.

На столе стояла бутылка с какой-то прозрачной жидкостью, две чашки, нарезанное ломтиками, сало, печенье. Входя в роль бывалого гуляки, Рийко сел за стол.

Девушка налила ему чашку спирта.

— А себе?

— Не бойся — не отравлю. Какие вы недоверчивые… Всего боитесь, — засмеялась девушка, залпом осушила чашку со спиртом и, запив его водой, снова наполнила чашку. — Пей.

— Успею. А где же твоя Татьяна?

— Пошла в деревню. Не бойся — она не выдаст. Она сестра моей покойной мамы.

— Так ты карелка?

— Да, по матери. Отец у меня был финн. Ну, пей. Остальное возьмешь с собой.

Рийко выпил и пытался обнять девушку. Она прильнула к нему, но тут же встала.

— Ты раздевайся и ложись. Я сейчас приду.

Оставшись один, Рийко подошел к кровати. Сунул руку под подушку, потом под матрац. Под периной оказался браунинг. Он сдернул простыню. Перина была в больших пятнах неотмывшейся крови.

— Можно? — спросила девушка из сеней. — А то мне холодно.

— Входи.

Увидев, что простыня сдернута с перины, девушка метнулась к кровати, сунула руку под перину и, вскрикнув, бросилась в ярости на Рийко. В руке у нее сверкнул откуда-то взявшийся финский нож.

Рийко перехватил ее занесенную руку, вывернул нож.

— Садитесь! — приказал он по-фински и сдернул с окна одеяло. Это был сигнал своим.

Когда пришли Нифантьев и два бойца, Рийко велел осмотреть весь дом.

Искаженное злобой лицо уже не напоминало лицо ребенка. Дрожащими руками она налила в чашку спирта и залпом выпила.

— Дайте мне папиросу, — попросила девушка. Закурив, отшвырнула поданную ей папиросу. — Тьфу, противные. Все у вас противное! Ну, спрашивайте. А то мне некогда.

Бойцы обыскали весь дом, но ничего не нашли.

— Где Павлов?

— В проруби! — выкрикнула девушка. — Жаль, что вы спаслись.

— Одевайтесь, — Рийко бросил девушке пальто.

Но она возвела глаза к потолку и сказала отрешенным голосом:

— В таком виде я служила господу, и такой я предстану перед ним.

— Она что, помешанная? — спросил Нифантьев.

— Фанатичка, — ответил Рийко. — Одевайтесь. А то нам придется вести вас в таком виде. А там мороз.

— Убивайте тут! — заявила девушка, но стала одеваться.

— Вас зовут Кертту? — спросил Рийко.

— Для вас я Кертту. Перед богом я Импи Мухтонен.

— Мухтонен? Вы не дочь оленьего короля? — Рийко слышал это имя.

— Да, я дочь человека, геройски павшего за свободу Карелии. Моя мать тоже погибла под Коккосалми. Я мщу за них.

— Импи?[5] Имя вам дали неподходящее.

— Меня зовут Импи, и я умру достойной этого имени. Воистину, я явлюсь к избраннику моему Иисусу Христу чистой и непорочной.

…Все чаще выглядывало солнце. С крыши заставы свисали длинные хрустальные сосульки. Дни стали светлее.

После гибели Павлова ребята сильно переменились, стали подтянуты, строже к себе, они более тщательно чистили оружие, более бдительно несли службу. Заучивали положения устава, понимая, что это нужно не для того, чтобы ответить командиру, если тот спросит, а для несения службы по охране мира и безопасности своей страны.

Дни, когда приходила почта, были как праздники. Рийко получал письма от Веры. Иногда ему приходило от нее сразу два письма. Вера посещала кружок ликбеза, и Рийко наряду со школьным учителем, руководившим этим кружком, мог следить за успехами девушки в овладевании грамотой.

Пришло Рийко письмо и от Михаила Петровича. Он писал с Урала, из дома. Узнав о судьбе семьи Рийко, Михаил Петрович не мог простить себе того, что не посоветовал Маланиэ с невестками и внучатами спрятаться куда-нибудь на то время, пока не пройдут белые. Далее он писал:

«У нас начинается весна. Сколько лет я уже не пахал. Не разучился ли? Конечно, пахать теперь надо по-новому, да и техникой бы надо обзавестись, но пока приводим в порядок старые плуги. Часто думаю о Карелии. Скучаю. Да, наверно, я стал немножко карелом. Что ни говори, а столько лет воевал у вас. А ты, значит, на границе. Молодец! Теперь, конечно, совсем не то, что было тогда, помнишь? Как там Евсей наш? Передай ему привет от меня. Остепенился или еще за девушками бегает? У нас тихо. Ходим на охоту. Птицу ловим…»

«Да, мы тут тоже птичек ловим», — подумал Рийко и вздохнул.

ПОЛПРЕД КАРЕЛИИ

Оссиппы часто не было дома, и получать заказные письма на его имя приходилось Ёвкениэ. Ей вручали Под расписку даже пакеты, снабженные сургучной печатью. Такие письма она особенно не любила, потому что каждый раз Оссиппа должен был куда-то ехать, срочно проводить какое-то собрание или сидеть всю ночь над бумагами.

Вот опять пришел посыльный, да не простой, а в военной форме, и велел расписаться за письмо с сургучной печатью. Письмо было небольшое, но горя и хлопот может принести много. Ёвкениэ вздохнула и спрятала письмо в комод под белье. Не дай бог, еще попадет детям на глаза. Утащат куда-нибудь, что и с огнем не сыщешь, или порвут. Ума-то у них…

Дни стали уже длиннее, чем ночи, с крыши падали прозрачные, как слеза, капли, а к вечеру вырастали сверкающие в лучах заходящего солнца золотистые сосульки.

Оссиппа должен был приехать утром, а вернулся только поздно вечером. Усталый, молчаливый, он сидел, уставясь в одну точку.

— Что с тобой? — спросила жена.

— Опять человека чуть не убили. Знаешь Никутьева? В милиции работал, потом ушел по болезни, поступил в сплавную контору, вербовщиком был. Чем-то тяжелым стукнули его, в болото бросили. Пока жив, в больницу увезли.

— Кто же это его?

— Такие сволочи имен и адресов не оставляют. Может быть, Гавкин. Микиттов Мийтрей — так его люди звали. Говорят, он опять где-то тут бродит.

Открылась дверь, и в избу вошла Марфа, жена Матвея Микунена. Откуда бы Оссиппа ни приехал, эта бойкая старушка сразу тут как тут, первая все новости выведает и немедленно разнесет по всей деревне. Оссиппа посмеивался над болтливой бабкой, но нередко пользовался ее слабостью. Зимой долго не было керосина, народ заволновался. Обещали изо дня в день, что вот-вот привезут, а все не везли. Тогда Липкин и сообщил под большим секретом бабке Марфе, что керосин будет недели через две. И предупредил, чтобы та никому об этом ни слова. Деревня сразу притихла, но в каждом доме вычищенные лампы стояли наготове. А потом и недели не прошло, как керосин действительно привезли. Люди были довольны, и бабка Марфа сияла. Как-то нужно было срочно созвать собрание — и чтобы людей было побольше. Тогда Липкин как бы мимоходом сказал Марфе, что вечером будет важное собрание, пригласят туда лишь самых уважаемых людей, но Марфа, конечно, может прийти с мужем, по знакомству, так сказать. Ёвкениэ, подмигнув, добавила, что пусть этот разговор останется между ними. Когда открыли собрание, людей было столько, что яблоку некуда было бы упасть: вся деревня собралась…