Александр Грог - Время своих войн-1

• Название: Время своих войн-1
• Автор: Александр Грог
• Жанр: Боевик

Александр ГРОГ и Иван ЗОРИН (аватары) представляют:

НА КОНКУРС ВДВ - роман - ВРЕМЯ СВОИХ ВОЙН.

Версия 2010г.

---

   Глупый пес к нему метнулся,

   Да не может укусить...

   Выстрел снег обрушил с крыши.

   Кровь собачья, что вода.

   Кабы целились повыше,

   Отпугнули бы Жида...

   Не всяк весел, кто поет.

   - Морда в грязи, в жопе ветка... - Кто идет? Ползет разведка! - Лешка-Замполит развлекается стишками детского периода, заставляя Седого морщиться, словно зажевал лимоном - стихи детства прилипчивы.

   - Лексеич - зэ-тэ-ка! - слезно тебя прошу!

   - Не трынди! Не лаптем щи хлебаем!

   - Сергей! Прочти стихи, но чтобы про нас, чтобы за душу взяло, невмоготу это слушать!

   Сергей читает тихо, заставляя остальных сдерживать дыхание.

   Не я затеял эту драку,

   Но в необъявленной войне

   Я в полный рост иду в атаку

   За жизнь и честь в моей стране.

   Паду ли, выживу -- едина

   Моя с моим народом связь

   И неразрывна пуповина...

   Падет к ногам России мразь!

   И воссияет храм небесный!

   И у подножия его

   Солдат, доселе неизвестный,

   Возлюбит Бога своего.

   - Опять из старых? Из классиков?

   - Из современных, - улыбается Извилина. - Владимир Иванович Шемшученко.

   - Не слыхал, - удивленно-уважительно говорит Петька-Казак.

   - Скажи лучше про Америку - что она есть? - вопрошает пьяный Леха. - Только от того русского скажи, который там действительно был, и которому в этом деле верить можно.

   - Есенину веришь? - спрашивает Сергей-Извилина.

   - Этому верю! - тут же влезает Казак, - Он по России числился: и плакал, и жалел, и восхищался. Природный поэт! Не деланный!

   Сергей тут же думает, что лучше про Есенина и не скажешь - действительно плакал о России всеми своими ранами души, и восхищался, и не "деленный" поэт, природный, словно родила его сама Россия, только не вовремя.

   - А что, про Америку у него тоже есть, не только о России?

   - Есть, - говорит Извилина, - такое вот...

   Я тебе говорю, Америка,

   Отколотая половина земли, -

   Страшись по морям безверия

   Железные пускать корабли

   От еврея и до китайца,

   Проходимец и джентльмен,

   Все единой графой считаются

   Одинаково - бизнесмен!.. Биз-нес-мен!

   На цилиндры, шапо и кепи

   Дождик акций свистит и льет.

   Вот где вам мировые цепи!

   Вот где вам мировое жулье!

   Если хочешь здесь душу выразить,

   То сочтут: или глуп, или пьян.

   Вот она мировая биржа!

   Вот они, подлецы всех стран!

   - Эх, исчезли кудрявые! Где ты, кудрявая Русь?

   - Кудри вьются при хорошем житье, - гнет свою политику Замполит.

   - Ты это африканцам скажи! - перечит ему Казак.

   - В Африке и жук мясо...

   Казак смачно с удовольствием повторяет слово в слово, похлопывая ножом о ладонь:

   Я тебе говорю, Америка,

   Отколотая половина земли, -

   Страшись по морям безверия

   Железные пускать корабли!

   - Скажи еще что-нибудь от него. Ведь пророк был, от него каждое слово ценно!

   - Не каждое, - возражает Сергей-Извилина. - Только к моменту. Историческому моменту. Например, это...

   В жизни умирать не ново,

   Но и жить, конечно, не новей...

   Словно роняет на пол строки, не следя куда закатятся, и умолкает, задумавшись о своем...

   На ум не только доброе приходит. Время равнодушных. Сегодня хоть сколько гениальный поэт родится, а места ему нет, достучаться до сердец, до души не дано - замшивели, под мхом у каждого свое болотце. Не дадут болотцам всколыхнуть - время власти подлых. Впрочем, когда это неподлые стояли у власти? Однако, подлость вкупе с равнодушием редкое сочетание, еще более редко, когда оно расползается сверху вниз, буквально навязывается скурвившимся государством. - Чего ждать поэту? Может, это и хорошо, что его не замечают - целее будет. Хорошо для шкуры, не для души. Поэт жив душой своей, не шкурными интересами. Нет ему места в мире сегодняшнем. А проявится, не уследят, не загонят под лед информационного вакуума. Что ж.... Когда сложно опровергнуть утверждение, его изымают из обращения вместе с автором. Тогда убивали, сегодня тем более убьют.

   Иудею ненавистно всякое проявление таланта, если оно проистекает не из их среды. Главным образом по причине, что это ломает представление о том, что только иудей является человеком - все остальные - животными, предназначенными для его существования. Талант животного, выпадающий за рамки предназначенной деятельности - это некое "надприродное" несоответствие, и иудей ищет в нем частицы собственной крови (впрочем, найдя, не уравнивает с собой - кровь нужна только для объяснения), во всех иных случаях, предназначая на заклание, а не удается убить, пытаются уничтожить иным образом - умолчанием или травлей, насаждением болезней, развитием дурных привычек, его вербуют через своих женщин - не для селекции ли собственного рода? И это тоже убийство. Одно не противоречит другому - кроме того, заработанные талантом "дивиденды" останутся в "семье" - прокормят. Как кормили Лилю Брик, жену Оси Брика, умудрившуюся стать наследницей странно застрелившегося Маяковского - отработанный ненужный материал, который, вдруг, посмел задумываться.

   Незаурядный талант (впрочем, какой талант бывает заурядным?), всякого гения, которого нельзя "умолчать", пытаются приручить подсовывая ему своих блядей, а с ними и идеологию племени, поскольку капля камень точит, а слеза подобно кислоте разъедает. Постельное вливание в уши способно сделать из мужика что угодно. Главное, чтобы вовремя, с хитрым постоянством... Есенина "перевербовывали" по всякому: и постелью, и алкоголем отучали от русскости - чтобы презирал ее, не раскрывал ее потаенной красоты, влился в когорту космополитов, рушил, подобно Маяковскому, "кувалдой стиха", растаскивал, растрачивал все и себя, ища в русских грязь, вынося ее на публичность... Частью и преуспели, отсюда блядский стихотворный период. А под то гуляло и приписанное ему, как и приписанное Пушкину - ведь, если оступился, можно довесить, дорассказать про падение поэта, про кувыркание и барахтанье, даже если его не было. Ведь оступился же?..

   Извилина едва ли замечает, что опять мыслит вслух...

   - Это тебе не "белые колготки", как в Чечне, это - "черные чулки" - на порядок страшнее, - комментирует Сашка.

   - То, что страшнее, я видел. За кого, кстати, страшненьких своих выдают, если красивеньких под нас стелят? - спрашивает Леха.

   - За своих.

   - В два конца, значит, породу улучшают?

   - Вербовка постельная самая надежная на все времена - слабы мы пока на "передок", вербовка потаканием желаний, развитие низменных инстинктов, восхищением нездоровыми отклонениями...

   - Слушай, а негритоски эти Седого нам не перевербуют на Африку? - волнуется Миша.

   - Налейте Мише - дело говорит!

   - Если две разом, то не перевербуют. Две бабы, да одногодки, меж собой ни за что не сговорятся - даже про то как в оборот взять мужика. Если только не женка с тещей! Промеж этих и черта не промунешь! - внезапно трезвее трезвого говорит Леха.

   - Тогда, в чем дело? Уже перетирали. Обеих ему и отдали - на утешение и согрев боков. Так, Казак?

   - Поглядеть бы только сначала... - говорит Миша, словно не Седого, а его судьба сейчас решается.

   - Ага! А потом попробовать, с погляденья сыт не будешь! - развивает логическое мышление Сашка-Снайпер.

   - Седой, не слушай непутевого, бери не глядя!

   - В самом деле, пусть поработает с двумя, - соглашается Казак. - Глядишь, в третьем поколении Пушкин получится. Извилина, скажи нам за Пушкина!

   - За него только в стихах.

   - А иного и не просим!

   Извилина читает "бессмертники" от внука "Ибрагимки", чей дед Ибрагим Петрович Ганнибал, уроженец Эритреи, где пришлось топтаться всем им, крестник царя Петра, был черен, как смоль, а внук, не слишком уж и выбелев, стал гением, служащим прославлению и утешению России, как никто доказав, что не кровь, а дух! Тут же, воспрянув, вспоминает его озорной цикл, разыгрывая "Графа Нулина" в лицах.

   Нет ничего проще, чем запомнить стихи... Они словно созданы для этого. Сухим горлом пригубляет вина прямо из бутылки и снова декламирует известное застольное:

   Бог веселый винограда

   Позволяет нам три чаши

   Выпивать в пиру вечернем.

   Первую во имя граций

   Обнаженных и стыдливых...

   - Были же поэты!

   - Это не поэзия - возражает Извилина. - Это игрушка, пустячок от гения. Просто моменту соответствует - нашему душевному настрою и пониманию.