Уилки Коллинз - Закон и женщина

• Название: Закон и женщина
• Автор: Уилки Коллинз
• Жанр: Классический детектив

Юная Валерия, несмотря на сопротивление родственников, выходит замуж за аристократа Юстаса Вудвила. Но семейное счастье неожиданно рушится: Валерия узнает об ужасном прошлом мужа. Юстас обвинялся в убийстве (отравлении) своей первой жены.

Убежденная в его невиновности, любящая женщина отчаянно пытается раскрыть тайну трехлетней давности. Ее семейное счастье теперь зависит от того, удастся ли заменить вердикт шотландских присяжных «не доказано» на «не виновен».

А единственное доказательство находится в гленингской мусорной куче… Какой ценой удается Валерии это выяснить и какие испытания преодолеть, узнает читатель романа Уилки Коллинза «Закон и женщина».

---

— Нечего.

— Ты недовольна моим объяснением?

Я заметила слабую дрожь в его голосе. Я не из тех женщин, которые плачут при малейшем волнении, — слезы, вероятно, не в моем темпераменте. Но когда я заметила непритворную перемену в его голосе и вспомнила, не знаю почему, счастливый день, когда я впервые призналась ему в любви, я заплакала.

Он остановился, взял мою руку, пытался заглянуть в лицо.

Я стояла с опущенной головой, с глазами, потупленными в землю. Я стыдилась своей слабости и не хотела взглянуть на него. Он внезапно упал на колени к моим ногам с криком отчаяния, пронзившим меня как нож:

— Валерия! Я негодяй, я обманщик, я недостоин тебя! Не верь ни одному слову из того, что я сказал тебе, Бее это ложь, малодушная, презренная ложь! Ты не знаешь, что я пережил, ты не знаешь, какие мучения я вытерпел. Милая моя, постарайся не презирать меня. Я был вне себя, когда решился обмануть тебя. Ты была оскорблена и рассержена, я не знал, как мне поступить. Я хотел избавить тебя даже от минутного огорчения. Ради Бога, не спрашивай у меня ничего больше. Возлюбленная моя! Ангел мой! Моя тайна касается только меня и моей матери, тебе нет дела до нее, никому теперь нет дела до нее. Я люблю тебя, я обожаю тебя, все мое сердце, вся душа моя принадлежат тебе. Забудь то, что случилось. Ты никогда больше не увидишься с моей матерью. Мы завтра же уедем отсюда. Не все ли равно, где мы будем жить, пока живем друг для друга? Забудь и прости! Забудь и прости!

Невыразимое горе было в его лице, невыразимое горе было в его голосе. Примите это в соображение и вспомните, что я любила его.

— Простить легко, Юстас, — отвечала я грустно. — Ради тебя я постараюсь и забыть.

С этими словами я ласково подняла его. Он молча целовал мои руки. Чувство взаимного стеснения, когда мы медленно пошли дальше, было так нестерпимо, что я начала искать предмет для разговора, как будто была в обществе чужого человека. Из сострадания к нему я попросила его рассказать мне о яхте.

На эту жалкую тему он говорил, говорил, как будто жизнь его зависела от того, чтобы он не умолк ни на минуту во всю остальную часть обратного пути. Как тяжело мне было слушать его! Знаю, какое усилие делал он над собой, он, от природы задумчивый и молчаливый; я понимала, как велико было его страдание. Мне стоило большого труда сохранить самообладание, пока мы не пришли домой. Но дома я принуждена была пожаловаться на усталость и попросить его дать мне отдохнуть в уединении моей комнаты.

— Так мы отправимся в море завтра? — крикнул он мне когда я поднималась по лестнице.

Отправиться с ним на следующий день в Средиземное море, провести несколько недель вдвоем в тесных пределах яхты и с его тайной, которая с каждым днем будет все больше и больше удалять нас друг от друга? Я содрогнулась при одной мысли об этом.

— Боюсь, что я не успею собраться до завтра, — возразила я. — Не можешь ли ты дать мне еще немного времени?

— Сколько тебе угодно, — отвечал он не совсем довольным тоном, как мне показалось. — Между тем, пока ты будешь отдыхать, я схожу опять на яхту, там еще есть кое-какое дело. Не могу ли я сделать что-нибудь для тебя, пока не уйду, Валерия?

— Нет, Юстас, благодарю тебя.

Он ушел тотчас же. Боялся ли он остаться наедине с самим собой? Казалось ли ему даже общество капитана яхты и буфетчика лучше одиночества?

Бесполезные вопросы. Что знала я о нем и о его мыслях?

Я заперлась в своей комнате.

Глава V ОТКРЫТИЕ ХОЗЯЙКИ

Я села и попробовала собраться с мыслями. Теперь или никогда должна я была решить, как повелевал мне поступить мой долг относительно мужа и относительно самой себя.

Тщетное усилие. Измученная и нравственно и физически, я не могла связать двух мыслей. Я только смутно чувствовала, что если я оставлю дела в том положении, в каком они были, то никогда впоследствии не буду в состоянии рассеять тень, омрачившую мою замужнюю жизнь, так счастливо начавшуюся. Мы могли бы жить вместе для соблюдения приличий, но забыть случившееся или быть довольной своим положением было выше моих сил. Мое спокойствие как женщины, мои интересы как жены зависели от разъяснения причины странного поведения моей свекрови и смысла диких слов покаяния и самоосуждения, с которыми обратился ко мне муж на пути домой.

Вот все, что я могла сообразить для определения своего положения. Но когда я спросила себя, что мне следовало делать, я почувствовала себя самой неспособной, самой беспомощной женщиной в мире.

Я отказалась от тщетного усилия. Я бросилась на постель в безнадежном отчаянии и от утомления заснула беспокойным, прерывистым сном.

Стук в дверь моей комнаты разбудил меня.

Не муж ли? При этой мысли я вскочила с постели. Не готовится ли какое-нибудь новое испытание моему терпению и мужеству? Полуиспуганно, полусердито я спросила:

— Кто там?

Мне ответил голос хозяйки:

— Могу я войти к вам на несколько слов?

Я отворила дверь. Признаюсь, хотя я любила его горячо, хотя я оставила ради него дом и друзей, в эту несчастную минуту я обрадовалась, узнав, что стучалась хозяйка, а не Юстас.

Она вошла и без приглашения уселась рядом со мной. Ей было уже мало держать себя со мной как с равною. Поднявшись ступенью выше по общественной лестнице, она стала на платформу покровительства и глядела на меня с милостивым сожалением.

— Я только что вернулась из Бродстерса, — начала она. — Надеюсь, что вы будете настолько справедливы ко мне, что поверите моему искреннему сожалению о случившемся.

Я поклонилась и промолчала.

— Я сама благородная женщина, хотя я и вынуждена семейными несчастьями отдавать внаймы квартиры, и, как благородная женщина, я искренне сочувствую вам. Этого мало, я даже возьму на себя сказать, что я не осуждаю вас. Нет, нет! Я хорошо видела, что вы были поражены и сконфужены поведением вашей свекрови. Тем не менее на мне лежит обязанность, которую я должна исполнить, очень неприятная обязанность, но тем не менее обязанность. Я женщина одинокая — не по невозможности переменить мое положение, прошу вас заметить это, но по собственному желанию, — и, как одинокая женщина, я принимала в свой дом только людей самых почтенных. В положении моих жильцов не должно быть тайн. Тайна в жизни жильца — как бы мне выразиться, чтобы не оскорбить вас? — это некоторое пятно. Теперь я обращаюсь к вашему собственному здравому смыслу. Можно ли ожидать от особы в моем положении, чтоб она добровольно пошла на это? Я предлагаю вам этот вопрос в самом сестринском и христианском духе. Вы сами как благородная женщина, я скажу даже, как жестоко обманутая благородная женщина, вы, я уверена, поймете…

Я вышла из терпения и прервала ее.

— Я понимаю, что вы хотите отказать нам от квартиры, — сказала я. — Какой срок назначаете вы нам?

Хозяйка выразила свой сестринский протест, протянув мне свою длинную, костлявую, красную руку.

— Нет, — сказала она. — Оставьте этот тон, оставьте этот взгляд. Немудрено, что вы встревожены, немудрено, что вы рассержены, но постарайтесь, пожалуйста, овладеть собой. Я обращаюсь к вашему здравому смыслу: положим, что я назначу вам для выезда недельный срок. Почему вам не смотреть на меня как на друга? Вы не знаете, какую жестокую жертву я принесла для вас.

— Вы! — воскликнула я. — Какую жертву?

— Какую жертву? — повторила хозяйка. — Я унизила свое достоинство, я уронила свое самоуважение. — Она остановилась на минуту и схватила мою руку в неудержимом порыве дружбы. — О, бедная моя, я узнала все! Вы обмануты негодяем, вы такая же замужняя, как я.

Я вырвала у нее руку и в негодовании вскочила со стула.

— С ума вы сошли? — спросила я.

Хозяйка подняла глаза к потолку с видом мученицы, добровольно подвергающейся пытке.

— Да, я сама начинаю думать, что я сошла с ума. Действительно, надо потерять рассудок, чтобы служить женщине неблагодарной, женщине, которая не ценит сестринского и христианского самопожертвования. Хорошо! Я не сделаю этого вторично. Да простит мне Господь, но я не сделаю этого вторично.

— Чего вы не сделаете вторично?

— Не буду шпионить за вашей свекровью, — воскликнула она, внезапно выйдя из роли мученицы и превратившись в фурию. — Я краснею, когда вспоминаю о том, что я сделала. Я проследила эту почтеннейшую особу до самой двери ее квартиры.

До сих пор гордость поддерживала меня, но при последних словах я беспомощно опустилась на стул, не скрывая более своего испуга и волнения.

— Я мигнула вам, уходя от вас, — продолжала хозяйка, делаясь все шумнее и краснее по мере продолжения своего рассказа. — Благодарная женщина поняла бы, что я хотела этим сказать. Но Бог с вами. Я не сделаю этого в другой раз. Я догнала вашу свекровь около ущелья. Я последовала за ней — о, как я теперь сознаю низость своего поступка! — я последовала за ней на Бродстерскую станцию железной дороги. Она вернулась в Ремзгейт с ближайшим поездом. Я тоже вернулась в Ремзгейт с ближайшим поездом. Она отправилась пешком на свою квартиру. Я последовала за ней, идя позади нее, как собака. О, какой позор! По воле Провидения, как я думала тогда, — теперь же я не знаю, что и думать об этом, — хозяин дома оказался моим хорошим знакомым и был дома. Между нами нет секретов относительно наших жильцов, и вследствие этого, сударыня, я могу сказать вам настоящее имя вашей свекрови. Хозяин не знает никакой миссис Вудвил. Имя его жилицы (а следовательно, и имя ее сына) вовсе не Вудвил, а Макаллан. Миссис Макаллан, вдова покойного генерала Макаллана. Да! Муж ваш не муж вам, а вы — не девушка, не замужняя и не вдова. Вы хуже, чем ничто, сударыня, и я прошу вас оставить мою квартиру.