Ева Хорнунг - Дог-бой

• Название: Дог-бой
• Автор: Ева Хорнунг
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-227-02281-3

Москва. Наши дни. Маленький Ромочка остается один в брошенном доме. Съев все найденные в буфете припасы, он одевается и выходит на улицу. Прохожие не обращают на него внимания. Ромочка видит красивую большую собаку и идет за ней. Так он попадает в собачью стаю. Проходит время, и мальчик становится своим среди одичавших псов. Но будет ли так всегда?..

---

Щенок умер на следующий вечер — легко, почти без мучений.

Глава 5

Долгие осенние сумерки. Такое время называют «между собакой и волком». Смешались свет и тьма, страх и надежда. Между собакой и волком все как будто колышется в неопределенности, дожидаясь часа, когда ночь накрывает весь город, как выдох.

Ромочка шел по следу на склоне горы, расшвыривая дубинкой банки и другой мусор. С севера задул пронизывающий ветер; сильный порыв взметнул с мусорной горы стайку пустых пакетов. Они полетели к городу. Из мира ушло тепло; ветер принес запах осени. Сладкий сухой запах травы, чая и дым костров. Дальше, в лесу, стояли березы, золотистые и оранжевые; лиственницы окружала тускло-золотистая дымка, а сосны и ели казались выше в своих темных шубах. На ветвях рябины краснели гроздья ягод — еще горькие и несъедобные. Густая грива закрывала Ромочкино лицо. Он брел сам не зная куда. Черная тоска давила на него. Щенок умер. Он понимал, что это значит. Кровь выходит из тела. Пахнет смертью. Холодные кости. Холодная гниль. Он больше никогда не увидит Щенка. Все, чью смерть он видел, боялись, и невыносимо было представлять, что так же боялся и Щенок.

Он посмотрел вверх, на налитый кровью глаз неба. Что, если кто-то и здесь все время подсматривает, следит? Вроде Натальи. Тот, кто ничего не понимает, не знает, ничем не пахнет. Тот, кто не умеет прикасаться и гладить, а только подсматривает и радуется, хотя на самом деле ничего не понимает. Ромочка обрадовался, когда Наталья показала ему, как она подсматривает за Щенком. Он уже давно подозревал ее и, наконец, понял, как она это делает. Ромочка обрадовался. Наталья открыла ему свою тайну! Потом она повела его в комнату, где стояло много телевизоров. Они посмотрели на других детей. Раньше Ромочка относился к ним равнодушно, а они все оказались интересными. Очень похоже на охоту. Как, оказывается, здорово наблюдать за всем, чем они занимаются! Ромочка тоже хотел открыть Наталье свою тайну, но потом их нашел Дмитрий и отругал ее.

У его ног из-под старого ведра шмыгнула крыса, и Ромочка занес дубинку над головой. Он промахнулся; перед глазами встал красный туман. Что было сил он лупил дубинкой по ведру, все больше разъяряясь. Ведро треснуло и раскололось на множество осколков. Ромочка расплющил поганое ведро, но легче ему не стало. Щенок умер, но не разбился, как ведро. Он тихо свернулся калачиком и заснул. Сначала был теплый… потом остыл. А Наталья и Дмитрий наблюдали за ним.

Он все бил и бил по ведру, пока не заболели руки.

Ромочка, Ромочка! Ах, как мне жаль… У меня плохая новость. Мы не знали, как тебя найти. Он очень тяжело болел, Ромочка. Мы сделали все, что могли.

Он ничего не ответил, но задумался. Не съели ли Щенка? А может, его разорвали чужие голодные псы — Чужаки? Увидев, что Дмитрий хочет дотронуться до него, Ромочка дернулся. Ему захотелось разбить Дмитрию лицо дубинкой.

Ромочка сел на расплющенное ведро, дубинку положил на колени и уставился вдаль. Он сидел на том склоне горы, который спускался к кладбищу. Прямо под ним — могилы, заросшие бурьяном и кустами; за ним виднелись вершины старых деревьев. Деревья на кладбище казались более мрачными, чем те, что росли дальше, в лесу. Их легче клонило ветром.

Осень почти закончилась. Высокий дуб стоит почти голый; на черных ветках — остатки рваных листьев. Сучья, как кривые пальцы, тянутся к чернеющему небу. Замшелый ствол как будто в шубе. На том месте, где лес встречался с кладбищем, Ромочка вдруг различил какое-то движение: белки делали запасы на зиму, отыскивая желуди в палой листве. Они двигались быстро и целеустремленно. Ему тоже надо охотиться, хотя бы ради Мамочки. У Мамочки большой живот; скоро она ощенится. Приближается зима. Зима без Щенка. Без теплого и спокойного Щенка, свернувшегося в Ромочкиных объятиях, и без пахнущего мылом Щенка в центре под одеялами.

Надо все-таки было ударить Дмитрия. Дмитрий отвечал за Щенка, и, наверное, он сделал с ним что-то очень-очень плохое. Но при этой мысли у Ромочки все сжалось внутри — как узлом завязалось. Он попробовал вырвать, чтобы очистить желудок, но ничего не вышло, а узел внутри остался. Стало трудно дышать, как будто в грудь засунули толстое бревно; он закашлялся и закрыл глаза.

Волосы у него на затылке встали дыбом. С той стороны, откуда дует ветер, кто-то крадется к нему — какая-то чужая бродячая собака. Ромочка понял, что собака боится, что она глупая и неопытная. Он прищурился и покосился на нее. Собака была большая и тощая; в вечернем сумраке она казалась просто тенью. Что-то с ней было не так. Она тяжело дышала, подкрадываясь к нему, но слишком шумно, посылая прямо на него свой странный, больной запах.

Ромочка в последний раз тяжело вздохнул, отогнал видения и крепче сжал дубинку. Когда собака, наконец, прыгнула, он проворно вскочил — проворнее, чем та крыса, что недавно убежала от него из-под ведра, — и нанес сокрушительный удар. Он обрадовался, услышав тошнотворный хруст: дубинка угодила точно собаке в ухо. Ромочка грозно зарычал. Рычание перешло в протяжный вой; он с какой-то непонятной радостью следил, как скулящая от боли собака вертится на месте, низко опустив разбитую голову и кося на него одним глазом. Вот она перестала вертеться, взмахнула головой, рухнула на землю и застыла.

Ромочка подошел к собаке. Радость испарилась так же быстро, как пришла к нему. Собака еле заметно дергалась, но уже запирала — Ромочка узнал характерное выражение, как будто она не здесь, а где-то далеко. Вдруг ему показалось, что из него самого выходит кровь, он слабеет. Он еще ни разу не убивал себе подобных. Узел внутри затянулся туже.

Он отошел от мертвой собаки и пошел вниз по склону, домой. Хотя есть не хотелось, он решил набить брюхо и поспать. К его облегчению. Белая и Серый ждали его на месте встречи. Он понял, что не вынесет больше ни шагу в одиночестве. Он присел. Белая лизнула его в лицо, а Серый поцеловал в шею. Потом оба обнюхали его с ног до головы, выясняя, где Щенок и что с ним. Для них Щенок уже давно стал запахом на Ромочке, когда Ромочка возвращался из центра. Он лизнул брата и сестру. Его снова затопили ярость и тоска. Они больше никогда не обнюхают Щенка! У Ромочки болезненно стиснуло горло и желудок.

По тропинке ковылял какой-то человек. По виду — типичный бомж, и пахло от него соответственно. Весь в каких-то лохмотьях, на голове — старая солдатская ушанка. Седые патлы длинные и редкие; шея замотана несколькими рваными шарфами. Человек неуверенно шагал по тропинке, стараясь не споткнуться. Вдруг он постучал себе по лбу средним пальцем.

Дядя!

Человек быстро повернул к ним худое лицо. Ошибки быть не могло. Ромочка подавил рвущийся из горла крик и застыл в охотничьей стойке. Собаки смотрели на него с удивлением.

Дядя сильно изменился. Куда-то пропали почти приличный костюм и пальто. Даже в сумерках Ромочка заметил, как он исхудал. Дядя постарел. Он стал бездомным. Постарался обойти мальчика и двух собак подальше, качаясь, что-то напевая себе под нос и ругаясь, и направился по тропинке, ведущей от свалки к метро. У Ромочки закружилась голова. Он вдруг вспомнил песню, которую напевал дядя.

— «Виновата ли я… Виновата ли я…» Мать твою! Мать твою!

Ромочке показалось, что он сейчас потеряет сознание. Эту песню давным-давно пела мама… У него сжалось сердце. Он двинулся следом за дядей. Обе собаки последовали за ним. Последний раз они охотились на пьяных очень давно — когда были совсем молодыми и глупыми. Но так решил Ромочка, а его решения не обсуждались.

Ромочка подошел поближе к дяде — очень хотелось послушать песню. В конце первого куплета его голос сорвался. Он повторял одно и то же, а дальше как будто забыл. Зато Ромочка вдруг вспомнил все до последнего слова. А дядя впереди ругался и качался. Ярость мешалась в Ромочке с острой тоской. Он ступал осторожно, как подобает охотнику, но охотился он вовсе не на старика, а на песню. Шел вперед по словам, как по крошкам, как по камешкам — по следу. И вспоминал.

— «Виновата ли я, что люблю?» Мать твою, мать твою, мать твою!

Мамин голос звучал в его сердце, пока все его тело не запело от боли и тоски. Он почувствовал, как к горлу подкатывает огромный ком, и понял, что ком сделан не из дерева, а из слез, которые полнятся в нем, как клубок летних личинок.

Дядя сначала не догадывался, что за ним следят. Пошатываясь, он свернул в полутемную аллею. На углу обернулся и увидел Ромочку и двух собак у его ног. Ромочка уставился на дядю, разинув рот. Дядя остановился, нахмурился, что-то вспоминая. Снова замычал песню, не сводя взгляда с мальчика.

Вдруг глаза его сверкнули, как у всех пьяных, когда на них сходит просветление. Дядя перестал петь. Он три раза ткнул в Ромочку, а потом жестом, знакомым, как песня, безвольно уронил руку вдоль тела.

— Ах ты, гаденыш. А ведь я тебя знаю!