Людмила Жукова - Лодыгин

• Название: Лодыгин
• Автор: Людмила Жукова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00373-Х

Широкий круг читателей знает замечательного русского инженера, ученого А. Н. Лодыгина как изобретателя лампы накаливания. Но, помимо этого, вошел он в историю техники как один из основоположников электротермии, как автор удивительных по смелости замысла проектов летательных аппаратов. Менее известна общественная деятельность А. Н. Лодыгина, в молодости близкого к народовольческим кругам, а в зрелые годы многое сделавшего для изучения и освоения естественных производительных сил Отечества. Второе издание книги дополнено рядом новых сведений о жизни и деятельности изобретателя, ставших известными благодаря усилиям автора — историка и литератора Л. Н. Жуковой.

---

Среди его соседей известные фамилии — Плехановы, Чичерины, Рахманиновы, Пушкины, Терпигоревы, Плохово, Троекуровы… Но в спутницы жизни Николай Иванович выбирает девушку из родственной семьи Вельяминовых — Варвару Александровну. Молодые выбирают для жительства Стеныпино.

…Печальную память по себе оставили 30—40-е годы XIX века на Тамбовщине. Вереницей шли беды — то засуха, то град, то бури, то мор, а в итоге — голодные годы, в крестьянских домах — похлебка из лебеды.

В 1847 году — в который раз! — разразилась здесь холера, повальная смерть уносила сотни семейств. Но среди печального похоронного стона церковных колоколов раздавался и светлый благовест, возвещавший о рождении новых людей.

6 октября 1847 года у Варвары Александровны и Николая Ивановича родился первенец — сын Александр. Холера обошла стороной Стеньшино и его обитателей.

В нескольких десятках верст от Стеньшина — в Борисоглебске — родился в этот страшный для средней полосы России год Сергей Кривенко, а в далекой спокойной от холеры Вологде — Николай Булыгин — будущие друзья первенца Лодыгиных.

1847 год войдет в историю рождением многих других известных и великих людей.

16 сентября этого же трудного года в соседней Саратовской губернии в семье дворян Яблочковых родился сын Павел. А далеко от России, на другом континенте, в маленьком городке Майлане штата Огайо 11 февраля в семье предпринимателя Самуэля Эдисона — Томас Альва Эдисон.

Жизненные пути трех ровесников: Лодыгина, Яблочкова, Эдисона — не раз перекрестятся, их имена современники, а также потомки будут называть рядом, но в разной последовательности, и по-разному будут складываться их полные драматизма судьбы.

Глава 3. Детство

Дороги в Стеньшино и сегодня проселочные. Зимой — по хрустящему насту, а летом, в сушь, прокатиться по ним одно наслаждение: кругом, на много верст, ровная как стол степь, только крохотными островками кое-где виднеются рощицы и побеленные хатки сел. А весной, в распутицу, тут не проедешь — благодатный двухаршинный чернозем раскисает, превращается в вязкую кашу, надолго отрезая стеньшанцев от мира.

Едешь и знаешь, что именно эту ровную, беспредельную степь, именно эти, поросшие камышом, сонные озерца и темнеющие вдали лесочки — первое, что видел мальчиком Александр Николаевич, когда с отцом, заядлым лошадником и охотником, стал выезжать из дома, когда позже, кадетом, скакал верхом к товарищам в соседние села, когда приезжал сюда на вакации из Тамбова в легком тарантасе.

Дробно стучали колеса, поднимая мягкую пыль, и обычный в этих местах светлый дождик неожиданно просеивался из кочующей тучки, заставляя прятаться под крытый верх повозки.

Ничуть не кажется странным, что именно к жителю этих пределов пришла мечта о полетах в поднебесье и держала в плену его сердце всю долгую жизнь.

Широко распахнута взору земля в степи. И не горизонтом, а старым русским словом «окоем» так и хочется назвать эту видимую здесь с любой точки черту слияния зеленой степи с голубой вогнутой чашей неба. В детстве всем хочется достигнуть ее, но скоро понимаешь несбыточность этой грезы. Только орлы недосягаемо высоко парят над тобой в выси и улетают туда, за окоем, беспрепятственно, на зависть людям. Не эта ли жгучая зависть к птицам заставила мечтать человека о крыльях? Вселила неудержимое желание обозреть бескрайнюю степь?

В десять лет, еще до поступления в кадетский корпус, сбежав от уроков гувернантки-француженки, строил Александр Николаевич в заброшенной бане крылья «по патенту» Дедала и Икара. Ранним утром, пока еще все спали, поднял он младшую сестренку Юлю, и они на цыпочках, стараясь никого не разбудить, выбрались через анфиладу комнат во двор. Взобравшись по шаткой лестнице на крышу бани, привязали крылья. Юля в последний момент струхнула. Юный изобретатель, еще раз проинструктировав: «Главное, маши бойчее и лети!», столкнул ее с крыши и храбро кинулся вслед.

Шум в ушах от разрываемых ветром крыльев… Испуганный вскрик сестренки, вывихнувшей ногу… Собственное стремительное падение вместо полета…

А орлы по-прежнему парили в выси и, казалось, издевательски посматривали на бескрылых людей. Неужто навсегда бескрылых?

Но в ближайшие годы проверить это не удалось. «Отец их отнесся к этой попытке летать так, — пишет историк воздухоплавания России А. А. Родных, узнавший об этой детской истории от Александра Николаевича много позже, в 1913 году, — что надолго отбил охоту к практическому летанию».

К практическому, но не к теоретическому! Никогда уже он не расстанется с мечтой о летающей машине и дважды попытается ее построить — в 1870 и 1914 годах.

Его увлечением становится кузница. Она помещалась рядом с двухэтажным лодыгинским домом — у отца, как и у деда, как и у многих тамбовских помещиков, был небольшой конный завод орловских рысаков.

Чуть забрезжит рассвет, раздаются над Стеньшином мерные удары молота по наковальне — будят Сашу, зовут.

Мечется огонь в печи, тяжело и размеренно дышит горн, а сметливый подручный кузнеца Агафона ловко подсовывает под молот красное, пышущее жаром железо. Красиво! И уж совсем удивительно, когда потом из этого светящегося комочка получается изящная подковка. Она еще долго светится малиновым, алым, потом розовым. Синеет вдруг. Агафон держит ее на ветру, чтоб охолонула, — нельзя горячее железо к копыту прикладывать: сохнет оно тогда и болеет. Целую науку кузнечного дела преподает Агафон любопытному барчуку. И что неверно подогнанная подкова, как плохо сшитый сапог, заставит лошадь хромать, потому нужно лучинкой измерить копыто перед ковкой. Если подкова выступает из-под копыта так, что можно обвести ее ногтем вокруг, значит, она «по размеру». И гвозди для ковки должны быть из хорошего мягкого железа, чтоб гнулись в руках, да не ломались, и обязательно средней величины. И еще целая премудрость в том, как эти гвозди вбивать: первый гвоздь — в среднюю дыру подковы с внутренней стороны, второй — в среднюю же, но с наружной стороны, оба — почти прямо, с чуть заметным уклоном кнаружи, а уж затем по очереди — другие гвозди, и каждый вбивается по-особому.

Перековывать нужно лошадь через полтора-два месяца, но зимой, когда мягкая дорога, и летом вовсе ковать не нужно. Обо всех этих кузнечных секретах расскажет позже троюродный брат Александра — Петр Николаевич Лодыгин в книге «Дедушкины рассказы о лошади-кормилице и об уходе за нею в сельском быту».

Отец смотрел на любовь Саши к кузнице с одобрением — это пригодится и дома, и на службе, а никем другим, как офицером, Николай Иванович сына не видел. (Кто мог тогда предполагать, что кузнечное рукомесло поможет Александру Лодыгину сделать решительный шаг — уйти из офицеров в молотобойцы?)

Но что жизнь у сына не будет легкой и беспечной — это отец знал. С года его рождения он первым из помещиков стал служить: посредником полюбовного земского размежевания по Липецкому и Лебедянскому уездам, должность которого позже была переименована в мирового посредника. И эти хлопотливые обязанности арбитра во всевозможных спорах и раздорах помещиков между собой и крестьянами исполнял он вплоть до 1867 года: причем с 1855 по 1867 год — по Липецкому, Усманскому и Борисоглебскому уездам.

Заложенные имения выкупать было все труднее, а выжимка соков из крепостных и добывание денег спекуляциями были чужды честной натуре Николая Ивановича. Выход виделся один — продажа земель. Через два года после рождения первенца Александра он продал земли близ Стеньшина Лебедянскому купцу Шатилову, оставив за собой приусадебные дом, сад и церковь, рядом с которой похоронены предки.

Разразившаяся в 1853 году Крымская война заставляет его продать и часть других земель (близ сел Никольского и Ивановского), чтоб «прилично» выглядеть в ополчении, куда поручик Лодыгин записался одним из первых.

Как в далекие годы его предки-ратники, идущие на войну «конны, людны и оружны», он берет с собой крестьян, обмундировав их и вооружив. Маленькая дружина выезжает в Тамбов, провожаемая слезами жен и детей. Николай Иванович оставлял на Варвару Александровну четверых Лодыгиных мал мала меньше — кроме Александра и Юли, трехлетнюю Наденьку и грудного Ивана.

Но не получилось повторение ратных подвигов дедов — тамбовское ополчение не дошло до Крыма. Союзники — Турция, Франция и Англия — строили широкие планы разгрома России, отторжения от нее Польши, Литвы, Финляндии, Белоруссии, части Украины, Кавказа и Крыма. Однако прежде всего было решено захватить Крым, потому эта война и вошла в историю под названием Крымской, о которой В.И.Ленин сказал: «Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России».

С первых же дней вторжения русские почувствовали превосходство нового нарезного оружия противника по дальнобойности и меткости стрельбы. Наша пехота понесла большие потери от него, а от рукопашного боя, который пытались навязать русские, неприятель уклонялся. Численность русской армии в октябре 1854 года вместе с подкреплениями достигла 65 тысяч, из которых 30 (позже около 45 тысяч!) обороняли горящий Севастополь — против 67 тысяч французов, англичан, турок. Русские ждали подхода свежих сил, и хотя нерешительный Меншиков на посту главнокомандующего был заменен энергичным князем Горчаковым, пополнение не подходило… Снаряды кончились, артиллерийские заряды изготовляли из пороха ружейных патронов… А от щедрой бомбардировки врага русские теряли в иные дни 2,5–3 тысячи человек. Ополчение тамбовцев в это время, расквартированное где-то под Ростовом, заброшенное начальством, было предоставлено самому себе. Люди недоедали, мерзли, болели, ждали каждый миг приказа о выступлении туда, где они были так нужны, — в осажденный Севастополь, под начало адмирала Корнилова и его преемника Нахимова, но приказа все не было.