Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

• Название: Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
• Автор: Борис Камов
• Издательство: Издательство ФАИР
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8183-1552-2

Книга Бориса Николаевича Камова создавалась на протяжении почти двух десятилетий. Это — наиболее полное жизнеописание А. П. Голикова-Гайдара. Помимо общеизвестных фактов, автор сообщает о множестве драматических событий, о которых невозможно было рассказать до перестройки и в период разгула «солоухинщины».

Автор поставил перед собой задачу: выяснить, насколько справедливы обвинения в преступлениях, будто бы совершенных А. П. Голиковым (будущим писателем А. П. Гайдаром) в годы Гражданской войны. С обвинениями такого рода с конца 1980-х гг. выступали десятки безвестных «гайдароведов» во главе с автором книги «Соленое озеро» В. А. Солоухиным.

Результаты расследования, проведенного Б. Н. Камовым, оказались ошеломляющими. Ни одно обвинение, если только оно поддавалось документальной проверке, не подтвердилось.

По жанру эта книга — исторический детектив. Автор сопоставляет обвинения против А. П. Голикова с архивными документами, демонстрируя общую безграмотность и лживость «обличителей» во главе с В. А. Солоухиным. Он раскрывает систему мошеннических приемов, фальсификаций и даже картежных передергиваний, которая применялась мнимыми гайдароведами для обмана читателей, циничного их одурачивания.

Для родителей, педагогов, библиотекарей, студентов-филологов и историков, школьников-старшеклассников.

---

Тут следует вспомнить, что задумал он свою книгу не в одиночку. За его спиной стояли некие доброхоты, загадочные жертвователи. В свое время был подключен местный административно-финансовый ресурс. И некие безымянные лица (Солоухин не любил чужих имен рядом со своим и потому их не указывал) бумаги, взлелеянные в мечтах Владимира Алексеевича, нашли.

Документы были точь-в-точь такие, какие Солоухину снились по ночам. Из этих бумаг следовало:

• за помощь атаману Соловьеву и другим мятежникам местных жителей-хакасов арестовывали;

• жилье разрушали, имущество отбирали, в первую очередь уводили скот;

• осужденных неизвестно кем хакасов выселяли с родных мест;

• других прямо тут же расстреливали — целыми семьями. Случалось, вместе с детьми.

Для Солоухина это был «праздник на нашей улице». Он получил то, за чем прилетел. Он мог считать себя победителем и заказывать прощальный банкет, на что ему уже намекали.

Но грандиозный триумф, можно сказать, блистательную победу Владимира Солоухина омрачил пустяк.

Нигде, ни разу, даже отдаленной тенью в этих страшных бумагах не мелькнула фамилия «Голиков». Имена других командиров упоминались. Был тут и командующий войсками ЧОН губернии Владимир Какоулин, которому Голиков слал донесения, назывались имена его заместителей. А сам Голиков, начальник Ачинско-Минусинского, самого активно-бандитского района, в пыточно-расстрельных бумагах не был упомянут ни разу.

* * *

Давайте по этому случаю запишем: в Абаканском государственном архиве никаких документов о преступной деятельности А. П. Голикова на территории Хакасии автор «Соленого озера» В. А. Солоухин не обнаружил.

Кто-то может ехидно заметить: «Так ведь Солоухин не умел работать!» Замечание будет дельным. Приведу по этому поводу еще один короткий эпизод из книги «Соленое озеро».

Когда Солоухин не обнаружил ни одного документа, обличающего А. П. Голикова, сотрудница архива, желая утешить неудачника, сообщила: «Вы не первый москвич листаете эти архивы…» Но и предшественники ничего не нашли[82].

Кто же кому стрелял в затылок?

О Бог! Мертвею, воскреси!

В. Солоухин. «Венок сонетов»

Такое завершение поисков означало крах всей затеи. Как можно сочинить толстую документальную книгу о неважно чьих преступлениях — Аркадия Голикова или Ивана Дыркина, не представив ни одного убедительного доказательства его вины? Но Солоухин имел оплаченный социальный заказ. Сказать себе или еще кому: «Доказательств нет. Делать книгу не буду», — он просто не мог. Какие «санкции» ждут человека, если он не отработал большие деньги, мы знаем по новейшей литературе и ТВ хронике.

Что же предпринял Солоухин? Он приступил к сооружению «доказательной базы». «Разведкой боем», я уже рассказывал, стала его публикация в «Огоньке». Солоухин в ней поведал:

«Сидели в бане 16 заложников. Гайдар им поставил условие: если к утру не скажут, где скрываются бандиты, — расстреляет. А те просто не знали… И вот утром Аркадий Петрович выпускал их из бани и лично стрелял в затылок (курсив мой. — Б. К.)»[83].

Факт, естественно, был оглушительный. Он мгновенно разбил представление о Гайдаре как о человеке благородном и мужественном, которое сложилось у миллионов людей за многие десятилетия.

Но я этому факту не поверил. Начнем с того, что я дважды ездил в Хакасию, опросил немало местных жителей. Ничего похожего никто не рассказывал.

Гайдар не был человеком простым, но в поведении каждого из нас содержатся эталонные поступки.

Чтобы расстрелять почти два десятка заложников просто так, перед завтраком, нужно быть профессиональным палачом. Во всем мире, до последнего дня, это особый род деятельности. Палачи живут изолированно. Характер своей трудовой деятельности скрывают. Палачам официально выдают фальшивые документы, чтобы они могли выходить «в мир». Скажем, на базар или в школу к ребенку.

Ремесло подобного рода требует специальных навыков и других, нежели у нас с вами, нервов. Поэтому командиры во всех армиях мира казнями не занимаются.

Но в скандальной публикации Солоухина меня обрадовала одна деталь. Автор сослался на конкретного человека. Это обнадеживало.

Историю с расстрелом 16 заложников Солоухину будто бы поведал его друг, хакасский писатель Михаил Кильчичаков.

Михаила Еремеевича Кильчичакова я тоже знал. Мы с ним познакомились в 1989 году в абаканском отделении Союза писателей.

После большого успеха фильма «Конец императора тайги» с Андреем Ростоцким в главной роли я уже работал над книгой «Рывок в неведомое». Я приехал в Хакасию, чтобы еще раз пройти по местам, где Голиков сражался с атаманом Соловьевым, еще раз внимательно просмотреть архивы и поговорить с немногими свидетелями, которые оставались в живых.

Михаил Еремеевич произвел на меня впечатление спокойного, доброжелательного, интеллигентного человека. Мы с ним говорили о соловьевщине. Но мне о 16 выстрелах в затылок Кильчичаков ничего не сообщил. Мало того, в беседе с ним я не заметил неприязни к Голикову. Если Кильчичаков знал об этой истории давно — что ему помешало рассказать то же самое и мне? На дворе стоял 1989 год. За антисоветчину уже не арестовывали и тем более не расстреливали.

Понимая, что предстоит малоприятный разговор, я позвонил в Абакан. Мне ответил испуганный женский голос. Похоже, по этому номеру редко звонили.

— Будьте добры Михаила Еремеевича.

— А это кто говорит?

Я назвался.

— Его нет.

— Михаил Еремеевич в отъезде?

— Его совсем нет. Он умер.

— Когда?! — вырвалось у меня.

— Уже пошел третий год.

Я растерянно положил трубку. Это был относительно молодой человек. Когда мы с ним встречались, ничто не предвещало тяжкой болезни, тем более скорого ухода.

Но, остыв от полученного известия, я задумался и о другом: «А сообщал ли Кильчичаков что-нибудь о Голикове вообще?»

Для сомнений у меня имелось достаточно оснований.

Солоухин писал о преступлениях Голикова на Тамбовщине, но документов о Тамбовщине даже не держал в руках.

Солоухин с 1991 года писал, что Голиков занимался «геноцидом хакасского народа». Но при этом Владимир Алексеевич сам убедился — документов такого рода в абаканском архиве не существует.

Наконец Солоухин сослался на свидетеля. Но самая поверхностная проверка показала: свидетель мертв. Ни подтвердить, ни опровергнуть он ничего не может.

Так говорил ли Кильчичаков хоть что-нибудь? У меня крепло ощущение, что ссылка на Кильчичакова — это еще не вся ложь, а только ее верхушка. Где-то в подвалах моей памяти просыпалось почти стершееся воспоминание, будто нечто похожее я уже где-то читал.

Сейчас мы, чаще или реже, но заглядываем в Интернет, заказываем темы наших поисков и уже не удивляемся, когда на экране возникает ответ.

В начале 1990-х годов еще не было Интернета. А у меня еще не было компьютера. Я писал на красной югославской машинке, которую храню до сих пор. Но с детства я был неравнодушен к разным мозговым технологиям. Очень мне нравилась подсказка, в юности найденная в пособии по йоге: нашему мозгу можно давать задания. Лучше с вечера. К утру подсознание способно подготовить ответ.

Я поручил мозгу вспомнить, откуда я мог знать историю про выстрелы в затылок.

Первый ответ меня обескуражил. Подсознание ответило: «Короленко». Я всегда высоко ценил Владимира Галактионовича, но читал его, стыжусь, мало. А в последнее время, помню точно, не читал совсем. Вычитать у Короленко про расстрелы в затылок я не мог.

Я повторил свое задание мозгу. Он ответил: «Солоухин».

Я на свое подсознание даже обиделся. Оно возвращало меня к тому, в чем я просил помочь разобраться: к 16 заложникам, будто бы расстрелянным Голиковым, о чем написал Солоухин.

Для меня мое подсознание — живое существо, с которым, случается, я иногда вступаю в диалог. И я ему попенял, что оно стало как бы вяло и безответственно работать. Но тут же устыдился, подумав, что сам в этом виноват: перегрузил мозг повседневной, мелкой работой. Оставляю слишком мало времени на отдых.

Но странное дело. Имена Короленко и Солоухина стали мелькать в моей памяти все чаще. Казалось, подсознание настойчиво пыталось на что-то обратить мое внимание, чего я не замечал. И вдруг однажды утром, когда я уже проснулся, но еще не успел открыть глаза, все связалось в один узел.

У кого как, но для меня эти утренние мгновения перед тем, как я открою глаза, необычайно важны. Именно в эти минуты в мозгу всплывают целые, воедино сложившиеся страницы текста, новые фрагменты книги, над которой я работаю.

Здесь нужно молниеносно вскочить, пробежать в кабинет, ни на что не отвлекаясь, включить компьютер и все отстучать; или быстро записать ручкой на больших листах; или наговорить на один из трех диктофонов. Из утренних записей часто получаются главные, самые важные разделы и страницы моих книг.