Жорес Трофимов - Волкогоновский Ленин (критический анализ книги Д. Волкогонова “Ленин”)

• Название: Волкогоновский Ленин (критический анализ книги Д. Волкогонова “Ленин”)
• Автор: Жорес Трофимов
• Жанр: Публицистика
• Год: 1997
• ISBN: ISB№ 5-8426-0178-8

---

Текст декрета согласовывался с представителями пат­риарха, но когда начался процесс изъятия части церков­ных драгоценностей, он разослал 28 февраля конфиденци­альное воззвание, которое вело к конфронтации с властя­ми: “Мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предме­тов, употребление коих не для богослужебных целей вос­прещается канонами вселенской церкви и карается ею как святотатство, мирянин — отлучением от нее, священно­служитель — извержением от сана”. Это было какое-то недоразумение, ибо декрет ВЦИКа и не предусматривал изъятия ценностей, которые были необходимы “самому культу”, и местные советы продолжили сбор драгоценно­стей в храмах.

Таковы факты. Но Волкогонов безбожно извращает ис­торию и пишет, что декрет ВЦИК от 23 февраля ориенти­ровал власти на “насильственное изъятие из российских церквей всех ценностей”. Причем, по его словам, дела­лось это, мол, по-варварски: “Партийные организации, ГПУ, специально создаваемые отряды врывались в храмы, за­читывали декрет ВЦИК и требовали добровольной сдачи всех ценностей. Служители культа готовы были отдать все, за исключением священных атрибутов церкви. Местные безбожники, отстранив священников, а часто и арестовы­вая их, собственными силами проводили “полные” конфи­скации. То был форменный неприкрытый грабеж, в кото­ром широкое участие приняли и деклассированные эле­менты” (с. 207).

Все это — плод злобного вымысла автора и поэтому он не делает ни одной ссылки на источники, зато достоверно известно, что А. И. Ульянова-Елизарова пожертвовала в фонд помощи голодающим Поволжья фамильное серебро, а Владимир Ильич — свою гимназическую золотую ме­даль. Сдавали драгоценности (если они были) почти все партийные и советские активисты, в том числе и сотруд­ники ГПУ. Далее. В революционной действительности 1922 года выполнение декрета ВЦИК производилось ко­миссиями, созданными при исполкомах Советов депутатов трудящихся. Они через местную прессу заранее извещали день и часы своего прибытия в каждый из храмов и при­глашали верующих назначать представителей для совме­стных действий. Так поступала и уездная комиссия в г. Шуе Иваново-Вознесенской губернии. 9 марта 1922 года она за­кончила изъятие ценностей в трех церквах города, и, как сообщалось в “Известиях”, “в полном согласии с предста­вителями верующих и без единого протеста. В следующую очередь был поставлен соборный храм, и общине верую­щих было предложено назначить своих представителей для работы с уездной комиссией”.

Но с этим-то соборным храмом и связано “ЧП”, о кото­ром узнала вся страна. В воскресенье 12 марта здесь со­стоялось собрание верующих, которое избрало представи­телей, но кучка несогласных (из 17 человек) встречает ко­миссию бранью, раздает им “тычки и удары”, избивает лиц, протестующих против хулиганства. Желая избежать столкновения, комиссия отложила работу до среды 15 мар­та, но и на этот раз ее встретила у храма хулиганствую­щая толпа с угрозами. В подъехавших 6 конных милицио­неров полетели камни, поленья. Набатный звон, продол­жавшийся полтора часа, собрал на площадь “все годные для погрома силы и массу любопытных”.

Для наведения порядка прибыли полурота 146 пехот­ного полка, а также два автомобиля с пулеметами. Но тол­па окружила красноармейцев, пытаясь их разоружить, раз­дались по ним револьверные выстрелы. “Имея перед со­бой много случайных лиц,— сообщалось в “Известиях”,— любопытных, женщин и детей, красноармейцы по команде начальника стреляют в воздух и затем пробиваются из толпы, подвергаясь насилию со стороны черносотенцев, от­тираются толпою и подвергаются жестоким избиениям... После первых выстрелов со стороны войск толпа разбега- ется...”. На площади остались 4 трупа. Раненых и ушиб­ленных оказалось 10 человек — все “раны легкие, с за­стрявшими в мягких частях пулями, от рикошета из ре­вольвера. Из револьверов стреляли черносотенцы из толпы”. Вечером того же дня представители верующих сда­ли в уездный исполком 3,5 пуда серебра, а через неделю комиссия, вместе с пятью представителями верующих, по­лучила в соборе еще около 10 пудов ценностей, из которых серебро осталось в уездном финотделе, а “драгоценные кам­ни, жемчужные ризы и т. д.” — отправлены в Госхран.

Как же реагировал Владимир Ильич на события в Шуе? Фантазия Волкогонова рождает такую картину: “Ленин пришел в сильное возбуждение. Обычно он умел держать себя в руках. Теперь же он, по имеющимся данным (ка­ким? — Ж. Т.), метал громы и молнии, но затем успокоил­ся. Он понял, что получил великолепный повод покончить одним ударом с этой “камарильей”. Кто-кто, а Дмитрий Антонович знает, что поводов и раньше имелось немало, ибо клерикалы предавали анафеме Советскую власть, осу­ждали заключение Брестского мира, поддерживали бело­гвардейские мятежи и т. п. Ведает автор книги о Троцком, что Всероссийскую комиссию по учету драгоценностей с 1921 года возглавлял никто иной, как его герой, Лев Давы­дович, который и представил 9 февраля 1922 года во ВЦИК предложения об изъятии ценностей из культовых зданий для помощи голодающим. А в середине марта он внес в Политбюро партии план решительных действий по пре­творению декрета ВЦИК в жизнь.

Владимир Ильич, в связи с ухудшением своего здоро­вья, с б марта отдыхал в подмосковном селе Корзинкине. В письме Е. С. Варге от 9 марта он с горечью сообщал: “Я болен. Совершенно не в состоянии взять на себя какую- либо работу” (ПСС, т. 54, с. 203). Но за обстановкой в стра­не, которая из-за голода и вылазок контрреволюционеров оставалась тревожной, он следил внимательно. Знал и о послании патриарха Тихона, и о подготовляющемся чер­носотенцами в Питере сопротивлении декрету ВЦИК и, не без влияния Троцкого, расценил события в Шуе как пре­людию к столкновению вокруг церковных ценностей во все­российском масштабе.

Вот, в такой обстановке, в канун намеченного на 20 марта обсуждения в Политбюро событий в Шуе, родился доку­мент, который “демократы*’ называют “страшным пись­мом Ленина”. Как это ни странно, но оно, с благословения М. С. Горбачева и А. Н. Яковлева, было опубликовано в момент празднования 120-й годовщины со дня рождения Ленина в апрельской книжке “Известий ЦК КПСС” за 1990 год. Строго говоря, это не “письмо” и не “наброски письма”, как пишет Волкогонов, а телефонограмма на имя В. М. Молотова за подписью “Ленин”, которую приняла по телефону и отпечатала на пишущей машинке дежурная секретарша М. Володичева. Ни оригинала, ни черновиков этого текста никто не видел и В. Дьячков (“Советская Рос­сия”, 1992, 1 октября) даже предположил, что этот маши­нописный текст — фальшивка.

Но пока будем считать, что это — документ. В нем, действительно, есть места, которые можно расценить как проявления беспощадной решительности главы правитель­ства в противоборстве с противниками Советской власти. Суть его предложения по событиям в Шуе сводилась к посылке туда представителей ВЦИК для расследования, а затем и ареста “нескольких десятков представителей ме­стного духовенства, местного мещанства и местной бур­жуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъ­ятии церковных ценностей”: Судебный же процесс “про­тив Шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи го­лодающим”, должен закончиться “расстрелом очень боль­шого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи , а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров”.

В конце телефонограммы автор поручил В. Молотову разослать эти соображения “членам Политбюро вкруговую сегодня же (не снимая копий) и просить их вернуть секре­тарю тотчас же по прочтении с краткой заметкой относи­тельно того, согласен ли с основою каждый член Политбю­ро или письмо возбуждает какие-нибудь разногласия”.

Молотов не передал в тот же день телефонограмму чле­нам Политбюро. Не говорилось ничего об этом и на заседа­нии Политбюро 20 марта. Такое могло случиться только в том случае, если Владимир Ильич сам распорядился не давать ходу своим предложениям. Само собой разумеется, что их содержание тем более не дошло до провинциаль­ных руководителей.

Волкогонов же, как заядлый фальсификатор, пишет, что эту “страшную директиву Ленина” Политбюро обсуж­дало несколько раз, и вскоре повсеместно началось массо­вое насилие против церкви и ее служителей: “По всей стра­не начались фактически военные экспедиции против хра­мов, духовенства. Грабили не только православные соборы, но и еврейские синагоги, мусульманские мечети, католи­ческие костелы. По ночам в подвалах ЧК или в ближай­шем лесу трещали сухие револьверные выстрелы. Свя­щенников, активных верующих закапывали в балках, ов­рагах, на пустырях. Над Россией замолк колокольный звон”.

Но сам-то автор смог привести в качестве примера толь­ко один, причем широко известный по газетным отчетам 1922 года судебный процесс, в Москве, на котором были приговорены к смертной казни 11 священнослужителей и граждан за организацию антисоветских выступлений. Шес­терых из них президиум ВЦИК помиловал.