Иероним Стридонтский - Творения

• Название: Творения
• Автор: Иероним Стридонтский
• Издательство: Издательский дом «Агни»
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Публикуется по: Творения блаженного Иеронима Стридонского. Киев, 1880. Ч. 4. С. 1–12.

(Блаженный Иероним Стридонский (330—419/420) — перевел на латинский язык и дал толкование Священного Писания. Родился в г. Стридоне, получил классическое образование в Риме, посетил Галлию и др. В 373 г. он отправился на Восток, стал проводить подвижническую жизнь, в Антиохии принял сан священника. Посетил Константинополь, где слушал святителя Григория Богослова и занимался переводами. В 382 г. вернулся в Рим и много способствовал там исправлению нравов. В 385 г. приехал в Палестину, где навестил своего друга Руфина Аквилейского, настоятеля Елеонского монастыря, и преподобную Меланию Старшую, Римляныню. В 386 году поселяется в Вифлееме, где, живя отшельником в тесной пещере, совершает перевод Писания. Память его 15/28 июня.)

Преподобный Павел Фивейский (около 228—341) — великий египетский подвижник, почти сто лет, начиная с юности, проживший в строгой аскезе и полном уединении в пещере недалеко от Чермнóго моря, никому не вéдомый. Перед сáмой его кончиной Господь дал о нём откровение Антонию Великому, и он посетил этого святого, сподобился беседовать с ним и погребсти по смерти. Мощи преподобного Павла Фивейского были впоследствии перенесены в Константинополь, затем в Венецию, наконец в Венгрию, в Офен; часть его честнóй главы — в Риме. Вокруг его пещеры устроен монастырь со строгим иноческим уставом. Память преподобного Павла Фивейского празднуется 15/28 января.

Русский путешественник А. С. Норов пишет, что монастырь Павла Фивейского имеет расстояние от монастыря Антония Великого по прямой линии не более четырех верст, но он «отделен столь высокою и крутою скалою, что обход вокруг нее очень продолжителен» (Норов А. С. Путешествие по Египту… Ч. II. С. 378). Архимандрит Порфирий (Успенский), посетивший вслед за Норовым долину Вади–Дейр (монастырскую) с пещерой Павла Фивейского, записал в дневнике: «От сует и соблазнов сего мiра Павел ушел сюда для покаяния и молитв в предощущении явления мiра нового. Выбор сего мéста обнаруживает наклонность души его к самоотвержению и уединению глубокому. Святой Антоний водворился в лучшем месте, с которого видны Чермнóе море, Арабайские потоки и кочевья арабов, и имел учеников. А преподобный Павел один безмолвствовал в ущелье сáмом диком и угрюмом, из которого ничего отрадного не видно» (Путешествие по Египту… С. 232).

---

Я коротко написал об этом (ибо тесные пределы письма не позволяют более распространяться), чтобы ты уразумел, что в рассуждении о священных Писаниях нельзя идти без предшественника и путеводителя. Умалчиваю о грамматиках, риторах, философах, геометрах, диалектиках, музыкантах, астрономах, астрологах и медиках, знания которых полезны для смертных и разделяются на три части: на догмат, метод и практику. Обращаюсь к менее значительным искусствам, которые производятся не столько ухом, сколько рукою. Земледельцы, каменщики, ремесленники, пильщики, дровосеки, шерстобои, валяльщики сукон и прочие изготовители домашней утвари и различных дешевых вещиц не могут обойтись без учителя. «Леченье — дело врачей; и искусств творенья творит лишь художник» (Гораций. Послания II 1,115–116, пер. Н.С.Гинцбурга). Только знание Писаний присваивают себе все повсюду. «Мы же, — учен, неучен, — безразлично, поэмы все пишем» (Там же, 117). И болтливая старуха, и сумасбродный старик, и многоречивый софист, одним словом, все приписывают себе знание Писаний, терзают их и учат других прежде, чем бы самим научиться. Одни, приняв важный вид и гремя отборными словами, среди женщин любомудрствуют о священных Писаниях. Другие, о стыд! узнают от женщин то, что передают мужчинам; мало того, благодаря легкости языка и своей смелости, учат других тому, чего сами не понимают. Умалчиваю о подобных мне, которые после изучения светской литературы, обращаясь к священным Писаниям и искусственною речью пленяя слух народа, все, что ни говорят, считают законом Божиим и не сподобляются знать мысли пророков и апостолов, но к своим собственным мыслям приискивают несоответственные тексты, как будто бы это было хорошее дело, а не самый порочный род учения — искажать мысли Писания и подчинять оное своему произволу, несмотря на явные противоречия. Как будто бы мы не читали стостиший Вергилиевых и Гомеровых и не можем [следуя произвольным толкованиям] назвать христианином даже не веровавшего во Христа Марона, который писал: «Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя» (Вергилий. Буколики IV, 6–7; пер. С.Шервинского), или объяснить в смысле слов Отца к Сыну следующий стих: «О, ты, мое рождение, мои силы, мое единственное великое могущество!», или сопоставить словам Спасителя на кресте следующий стих: «Столько он вытерпел в памяти и оставался тверд».

Свойственны детям и шарлатанам подобные попытки учить тому, чего не знаешь, и даже, подчиняясь своим личным прихотям и вкусам, не знать о собственном незнании.

Всего яснее написана книга Бытия, в которой говорится о природе мира, происхождении человеческого рода, о разделении земли, о смешении языков и переселении еврейского племени в Египет. Далее помещена книга Исхода с десятью казнями, с десятословием, с таинственными и божественными заповедями. Затем следует Левит, в которой каждое жертвоприношение, каждый почти слог — и одежды Аароновы, и весь чин Левитов — дышат небесными таинствами. А книга Чисел не заключает ли в себе тайны всей арифметики и пророчества Валаамова, и сорока двух станов в пустыне? А Второзаконие — второй закон и предизображение евангельского закона, — не содержит ли в себе то, что уже писано прежде, — однако так, что из одного старого все становится новым? Вот пятикнижие, те пять слов, которые Апостол хотел «сказать в церкви» (1 Кор.14:19). Иов — образец терпения — каких тайн не объемлет в своей речи? Он начинает прозою, продолжает стихом, оканчивает простою речью; выполняет все законы диалектики во вступлении, предложении, подтверждении и заключении. Каждое слово в его речи многозначительно. Упомяну об одном, о воскресении тел. Иов пророчествует так ясно и вместе с тем сдержанно, как никто другой. «Я знаю, — говорит Иов, — Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию. И я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!» (Иов.19:25–27). Перехожу к Иисусу Навину, который был прообразом Господа не только делами, но и именем; он перешел Иордан, ниспроверг царства врагов, разделил землю победоносному народу и под именем различных городов, сел, гор, рек, источников и границ описывает духовные царства Церкви и небесного Иерусалима. В книге Судей сколько начальников народа, столько прообразов. Руфь Моавитянка исполняет пророчество Исайи: «Посылайте агнцев владетелю земли из Селы в пустыне на гору дочери Сиона» (Ис.16:1). Самуил в смерти Илии и в убиении Саула изображает окончание Ветхого Завета. А в лице Садока и Давида указывает таинства нового священства и нового царства. Malachim, то есть, третья и четвертая книги Царств, описывают царство Иудейское от Соломона до Иехонии и царство Израильское от Иеровоама, сына Наватова, до Озии, отведенного в плен ассириянами. Если обращать внимание на историю, то слова просты, если же вникнуть в смысл, скрывающийся в письменах, то прочтем сказание о малочисленности церкви и о нападениях на нее еретиков. Двенадцать пророков, заключенные в тесных пределах одного тома, предизображают гораздо более, чем дает буквальный смысл. Осия часто упоминает о Ефреме, Самарии, Иосифе, Израиле, о жене–блуднице и чадах блуда, о заключенной на ложе мужа прелюбодейке, которая долгое время сидит как вдова и в плачевной одежде ждет возвращения мужа. Иоил, сын Вафуилов, изображает землю двенадцати колен, опустошенную саранчою, червями и хлебною ржавчиною, и пророчествует о том, как по кончине прежнего поколения изольется Дух Святой на рабов и рабынь Божиих, то есть, на сто двадцать имен верующих, которые должны были исполниться Духа Святого в горнице Сионской; эти сто двадцать восходят, постепенно возвышаясь, от первой до пятнадцатой ступени, которые таинственно указываются во Псалтири. Амос — пастух, селянин, возделыватель сикомор, — не может быть изложен в кратких словах. Ибо кто удовлетворительно выразит три или четыре преступления Дамаска, Газы, Тира и Идумеи, сынов Аммоновых и Моавитян, а в–седьмых и восьмых — Иуды и Израиля? Амос обращает свою речь к коровам тучным, находящимся на горе Самаринской, и пророчествует о разорении дома большего и меньшего. Амос сам видит производящего саранчу, и Господа, стоящего на вылитой, или адамантовой горе, и кошницу плодов, привлекающую наказание на грешников и глад на землю, не глад хлеба, и не жажду воды, но — слышание слова Божия. Авдий, имя которого значит «слуга Божий», гремит против кровавого Едома и земного человека. Духовным копьем он поражает того, кто всегда завидует брату Иакову. Иона — «голубь» — прекраснейший своим кораблекрушением, предизображает страдания Господа, призывает мир к покаянию и под именем Ниневии возвещает спасение язычникам. Михей Морасфитянин, «сонаследник» Христа, возвещает разорение дочери разбойника и полагает засаду против нее за то, что она ударила по щеке судью Израилева. Наум, «утешитель» земли, прорицает град кровей и после его разрушения говорит: «Вот, на горах стопы благовестника, возвещающего мир» (Наум.1:15). Аввакум, «борец» мужественный и твердый, стоит на страже своей и утверждает ногу на укреплении, чтобы созерцать Христа на кресте и сказать: «Покрыло небеса величие Его, и славою Его наполнилась земля. Блеск ее — как солнечный свет; от руки Его лучи, и здесь тайник Его силы!» (Авв.3:3–4). Софония — «созерцатель» и познатель тайн Господних, слышит вопль у ворот рыбных и плач в другой части города и большое разорение на холмах. Он также заповедует рыдать обитателям лощины, потому что замолк весь народ Ханаана, погибли все, навьюченные серебром. Аггей — «торжественный» и радостный, сеявший слезами, чтобы пожать радостию, обновляет разоренный храм и вводит Господа Отца, говорящего: «Еще раз, и это будет скоро, Я потрясу небо и землю, море и сушу; и потрясу все народы, и придет Желаемый всеми народами» (Агг.2:6–7). Захария, «помнящий Господа своего», многообразный в пророчествах, созерцает Иисуса, облеченного «в запятнанные одежды», и камень, на котором «семь очей» (Зах.3:3; 9), и золотой светильник, и столько же лампад, сколько очей на камне, и две маслины на нем, одна справа, а другая слева (4:2–3). И после видения коней вороных, белых и пегих, и рассеянных колесниц от Ефрема, и коня от Иерусалима провидит и предсказывает бледного царя, сидящего на жеребяти, сыне подъяремной ослицы. Малахия открыто, в заключение всех пророков, говорит об отвержении Израиля и о призвании язычников: «Нет Моего благоволения к вам, говорит Господь Саваоф, и приношение из рук ваших неблагоугодно Мне. Ибо от востока солнца до запада велико будет имя Мое между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву» (Мал.1:10–11). Кто может понять или изложить учения Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила? Из них первый, кажется мне, писал не пророчество, а Евангелие. Второй видит ореховую трость и котел, кипящий со стороны севера, и барса, лишенного пестрот своих; и различными метрами составляет четырехкратный алфавит [книга плача]. Третий [Иезекииль] в начале и в конце своих пророчеств содержит так много прикровенного, что у евреев эти главы, равно как начало книги Бытия, не позволено было читать до тридцатилетнего возраста. А последний из четырех пророков, знающий времена и всего мира φιλοίστωρ [знаток], ясною речью провозвещает о камне, без помощи рук оторвавшемся от горы и ниспровергшем все царства. Давид, — наш Симонид, Пиндар и Алкей, также Флакк, Катулл и Серений, — звучит о Христе на лире и на десятиструнной псалтири вызывает его воскресение из гроба. Миролюбивый и боголюбезный Соломон исправляет нравы, изучает природу, соединяет Христа с Церковью и воспевает сладостную брачную песнь (epithalamium) Святого супружества. Есфирь, прообразуя собою Церковь, избавляет народ от опасности и, вследствие казни Амана, имя которого стачает «беззаконие», доставляет потомству жребий в пиршестве и день празднества. Книга Паралипоменон, то есть επιτομή [сокращение] древних документов, такова, что если кто, не зная ее, захочет присвоить себе знание Писаний, тот смеется сам над собою. В каждом почти имени и в каждом соединении слов затрагиваются пропущенные в книгах Царств истории и излагаются бесчисленные евангельские вопросы. Ездра и Неемия, то есть, «помощник и утешитель от Господа», заключены в одном томе; они созидают храм, устраивают стены города; вся толпа народа, возвращающегося в отечество, перепись Левитов, Израиля и пришельцев, разделение труда на постройке стен и башен, — вот что Ездра и Неемия частью изображают на древесной коре, а частью хранят в сердцевине дерева.