Владимир Сапожников - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Владимир Сапожников
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

От составителя

…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.

Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…

---

Лена молчать не любила, но стеснялась, что у нее не хватало ума говорить интересно, как говорят в кино или в книгах красивые, умные женщины. Она могла думать только о самых простых вещах, в которых не было ничего завлекательного. Когда все уходили, она начинала говорить сама с собой, или с озером, или со старой лиственницей, что стояла у костра, а то скучно.

— Иди-ка разбуди ребят, — сказал Володя.

— А не рано? Пусть поспят. И каша не готова.

— Буди, пусть собираются. Нам на четырехтысячник сегодня.

— Опять на гору? Ты бы Витьку не брал: кожа да кости остались.

— Может, пойдешь за него сама?

Они были с Володей ровесники, но Лена казалась себе здесь старше всех, за исключением, конечно, Степана. Ребята были хорошие, не обижали ее, а если у кого и сорвется, Лена знала: лучше промолчать. Долго обиду она не умела помнить. Володя никогда не ругался: сердясь, он почему-то звал ее «мадам», но Лена думала — пусть. Мало ли что сорвется у человека с языка, когда у него на душе такое? А тут еще горы, пустота, скука. Тут друг от друга не уйдешь. Всегда вместе, хорошо ли, плохо ли, весело ли, скучно ли…

Она кинула в закипающий чай смородину и побежала к палаткам.

Постучала веточкой о крышу.

— Костя, Гена, Витя, вставайте.

— Привет, Лена. — Генка сладко зевнул. — Степан не пришел?

— Дался всем Степан! — сказала она. — Не пришел. Жена не отпустила. Витенька, ты проснулся?

— Проснулся, — басовито ответил Витя. — Погода, Лена, хорошая?

— Хорошая. Солнышко. Небо чистое.

В палатке зашевелились. Костя протянул волосатую руку и погладил Ленину коленку.

— Эх, поцеловал бы тебя сейчас, Ленка! Ты утром свеженькая, как виноградинка.

— Женись и целуй.

— Не выходи за него, Лена, — сказал Витя. — Он волосатый.

— Ладно, не выйду. Вставайте, начальник сердитый. Вам сегодня на четырехтысячник идти. Володя все утро по карте мерял.

Карахоль-озеро совсем освободилось от тумана. На середине плавала свиязь с выводком желтышей. Утята вдруг исчезали, потом выныривали в другом месте и покачивались желтенькие, как кувшинки. Лена сняла ведро с кашей, накрыла его телогрейкой, чтобы упрело, и опять загляделась на Карахоль. Озеро было черное, еще спало в темных камышах. Подошел Генка. Лена всегда пугалась, как он неслышно подходил — как кошка.

— Матка желтышей учит, — сказал он. — О чем мечтаешь?

Он обнял ее за плечи, и то, что Генка обнимал ее, даже не волновало. Они хорошие приятели, и Генка рассказывает про себя все. Он любит рассказывать, и у него получается интересно, как роман. Другие либо жалуются, либо хвастают, а он говорит про себя только правду, даже посмеивается над собой и, наверное, тоже, как она, не умеет хитрить. Живет, как трава растет, горе луковое. Когда надо посекретничать, они уходят на Карахоль-озеро и разговаривают, как будто они брат и сестра. Генка рассказывает про свои приключения и чувства, а Лена слушает, зная, что ему надо излить душу. Она смеется, треплет его по жестким кудрям и говорит:

— Эх, Генка, Генка, бедова голова!

Потом он уходит к ребятам, беззаботный, легкий, как ветер. Генка красивый. Прошлый год у них работали две студентки-практикантки, и обе влюбились в него. А он прилепился к детной вдове и живет.

— В такой денек на пляже бы валяться. Потом в ресторане посидеть.

— Иди-ка в мой ресторан садись, кашу ешь. Письма ждешь? Сегодня тебе обязательно письмо будет.

Генка посмотрел на Лену своими красивыми глазами, улыбнулся:

— Огурцов жду.

Ребята позавтракали, торопливо завернули папироски (Володя, поевший раньше других, сидел уже с рюкзаком за плечами, хмурился) и, не докурив, все тоже взвалили рюкзаки и пошли. За лагерем сразу начиналась высокая трава, ребята вытянулись гуськом и зашагали, как бы погружаясь в траву, и все на одном месте перепрыгивали через что-то невидимое. Впереди Володя, маленький, коренастый, с молотком на длинной ручке. За ним — Костя, переваливается, как медведь, потом Генка в шляпе и накомарнике, а сзади — Витя. Так они уходят из лагеря каждый день, и Лена, провожая, идет за ними, потом остановится и смотрит вслед. Володя и Костя курят. Генка беззаботно глядит куда-то вверх, на небо, долговязый Витя старательно шагает, согнувшись под рюкзаком. И всегда Витя обернется и махнет Лене.

Витя — студент, совсем еще мальчишка. Он хлипкий, неокрепший, и Лена его жалеет: очень уж худой, как палка. Степан иногда берет у него рюкзак и несет сам, а Володя сердится: неправильно. Почему — неправильно Лена не понимает: молодое, пока оно молодо и еще не износилось, и надо поберечь.

Один за другим ребята перебрались через ручей, замелькали фуражками в лесу, потом и фуражки скрыла трава. За лесом начиналась гора до неба, а за ней — Лена знала — новые горы. Кругом тут горы, Лена видела их с перевала — до самого края земли все горы и горы, будто собрали их со всего света. Есть совсем белые, под снегом, высокие, а чуть подальше, те голубые, а которые совсем у края неба — синие. В горах красиво, только очень уж немотно, пусто и глухо.

Иногда ребята уходят в далекие маршруты, возвращаются худые, обросшие и приносят по рюкзаку камней и какую-то в мешочках землю. Потом день-два отсыпаются, а отоспавшись, опять уходят в другие горы за новыми камнями.

Для нее камни были просто камни, а ребята каждому знали название и про них говорили умно, как про людей. И девчонки, прошлогодние практикантки, тоже все это знали, и Лена завидовала им. Девушки сдружились с Леной, спали с ней в одной палатке и забирались греться в ее мешок. Потом писали письма, обещали пригласить на свадьбу. Что-то не пригласили, забыли про нее и про Генку, и про свое увлечение им. Ах, что там: здесь, в горах, все помнишь, а в городе закружишься, что было вчера, забудешь…

Лена убралась с посудой и села завтракать на любимом Степановом месте — под лиственницей. Она всегда ела после всех, убравшись. Над лагерем все еще кружил соколок и кричал. Иногда он останавливался и висел на одном месте в воздухе, потом, черкнув косыми крыльями, улетал. И соколок ждал Степана. Все его ждали. Степан приручил соколка, избаловал его мясом, вот и летает и пронзительно кричит: «Степа! Степа!»

Нет Степы, не пришел еще. Степа забыл, что все его ждут.

Лена глядела на тот берег Карахоль-озера, где между камней вьется еле заметная тропинка. На этой тропинке покажется вереница связанных поводами коней, издали как бы игрушечных, маленьких. Впереди на белоногом жеребце — Ундар с карабином за плечами, потом — Тарва, а сзади — Степан. На Степане белая рубаха с закатанными рукавами, он любит белые рубашки и всегда надевает, даже в маршрут. Кони будут долго идти вдоль Карахоля, постепенно делаясь больше, скрываясь за камнями и снова появляясь. Караван почти целый час будет тянуться, пока не обойдет озеро, не спустится с того берега, потом пропадет в березняке, на болоте, и вдруг вьнырнет как из-под земли возле лагеря.

— Степа! Степочка! — кричал соколок.

Глупая птица! Поднимись повыше, что тебе стоит выше гор залететь, и посмотри, где караван. Где-то он уже идет, бегут, громыхая седлами, кони, бредут через ручьи, поднимая брызги. Ундар гарцует на своем чистокровной красивом скакуне, трясется в седле пожилой Тарва, и шагает проворно и легко Степан. Степан редко садится верхом, шагает пеший, легкий, загорелый и молчаливый.

Никого на тропинке нет, весь берег Карахоля — с рыжими камнями, похожими на дома без крыш, как на ладони. Тропинка вьется по склону, тонкая, как паутинка.

Костя от скуки дразнит Лену: «Выходи за Ундара, будешь у него пятой женой». Лена не обращала внимания, но раз Тарва перевел Ундару, что говорил Костя. Ундар вскочил, все испугались. Побежал к ручью, поднял огромный камень, принес к костру. Запыхавшись, кивнул Косте: показывай силу. Костя вспотел, но камень не стронул с места и больше не задевал Ундара; Костя утих, смирился, а Ундар стал Лену жалеть: часами рубил дрова, носил воду. Он добрый…

Лена промела к палаткам дорожки, у коста тоже промела, чтобы трава зазеленела, почистила даже закопченные камни очага; она протерла бы и старую лиственницу, под которой сидит всегда Степан, но высока и без того зелена была лиственница.

Сломив ветку цветущей облепихи, воткнула в кармашек Степановой палатки. Стало в ней светло и празднично. Когда Степана нет, в ней спит Володя. Прибирая его мешок, Лена нашла толстую тетрадь, подумала — стихи. Лена любила стихи, сама часто списывала и заглянула в Володину тетрадь. Но это были не стихи. «Придет завтра Ундар, привезет почту… я ничего не жду, а тогда с каждым караваном Ундар привозил от нее письма, а однажды пришло сразу три, и на одном была клякса, которую она стирала резинкой…» Это вчера записал Володя. А сам и вида не подает, строгий начальник! Какая же была эта девушка, что так любят ее и мертвую? Что умела сказать, как могла приласкать?.. На фотографии она была девочка, даже не девушка еще, глаза большие, тихие…