Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

• Название: Кетополис: Киты и броненосцы
• Автор: Грэй Грин
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-39440-9

Культовая серия книг "Кетополис. Город китов" Грэя Ф.Грина, ранее не издававшаяся в России, уже успела завоевать миллионы поклонников но всему миру. Действие книг происходит в начале альтернативного XX века на загадочном острове в Тихом океане, где властвует таинственный одноногий Канцлер, мечтающий уничтожить всех китов в мире. К его услугам паровые машины — автоматоны и жестокая извращенная наука об электричестве. Казалось бы, цель Канцлера близка. Но внезапно в игру вступает кровавый маньяк Вивисектор.

Что делать обычным людям, оказавшимся между двух огней? И так ли уж не прав Канцлер, желающий уничтожить китов? И так ли они безобидны, как думаем мы?

---

— Не увози ее. Лучше поедем за Максом.

— Что ты сказал?

— Я не буду писать заявление, старик. Зачем мне девчонка, если она играла вслепую? Слепую — вслепую, смешно. Нам нужен Макс — и тот, кто за ним.

Мейер был недоволен.

— Дело твое, Ежи. По взрыву она всего лишь свидетель. Но я бы прихватил ее для верности… Погоди, дай соображу… Ежи, ты на нее глаз положил, так?

Баклавский хотел возмутиться, но, чтобы закончить разговор, пробурчал:

— Хочешь, считай, что так.

— Вкус хороший, мозгов нет, — констатировал Мейер. — Годы его не меняют! За тобой заехать?

В горле пересохло.

— Встретимся на месте. Скажи, где.

— Не вздумай соваться в «Амбру». За постоялым двором — площадь Приголуба. От нее начинается Кабацкая улица, там полно ночных забегаловок. Встреча — у ближайшей к Приголубе. Нам понадобится минут сорок, приедешь раньше — выпей горячей канеллы. До встречи!

Насколько реже мы теперь встречаемся с людьми, подумал Баклавский. Голос летит по проводам, и решаются дела, меняются судьбы, ломаются жизни. А когда-нибудь Вивисектор научится вживлять телефон прямо в голову, и мы навсегда окажемся связаны в кошмарную мыслящую сеть…

Повесив трубку, Баклавский посмотрел на левую руку. Даже просто взгляд на узелки стянувшего запястье узора вызывал тошноту. Попытался оттянуть браслет чуть в сторону, и тотчас будто шнур продернули через дырку в сердце. Схватил воздух ртом, скорчился, переждал… Отпустило.

Рука покраснела и саднила. Баклавский спрятал подарок плетельщицы под манжету и снова потянулся к трубке. Продиктовал номер.

Стыдно будет. Потом. Если это «потом» будет.

— Я нашел морячка. Через двадцать минут — на площади Приголуба, — сказал он в телефонную пустоту. — Поторопимся.

Фантазия у Баклавского работала не хуже, чем в детстве. Изнуренное сознание превращало ветхие строения Мертвого порта то в неприступные горы, то в ряды книжных корешков с библиотечной полки. Едва выпавший снег разрисовал дороги картами неизведанных земель. Снежинки легче пуха невесомо устилали мокрую брусчатку и вдруг рафинадно темнели и превращались в воду.

Иногда Баклавский чувствовал, что на него смотрят — зло и оценивающе: что с «крота» взять, будет ли сопротивляться, не опасен ли. Может, и не было там никого. Но когда от этих царапающих взглядов из темных арок и полуоткрытых ворот становилось невмоготу, извлеченный из кармана револьвер демонстрировал незримым недругам, что его владелец — неподходящий объект для знакомства.

То шел, то бежал. Чаще бежал. Кривая дорога уводила от порта вверх, к Слободе. Раскочегаривать мобиль получилось бы еще дольше, а Баклавский спешил как никогда в жизни.

А фантазия рисовала ему отчаяние и унижение лжеплетельщицы Нины Заречной. Надежды юности, слепую уверенность в своем таланте, пренебрежение первыми неудачами. Ажиотаж любительских премьер, сумасбродство богемных салонов, робость и возбуждение от того, что рядом, бок о бок, набирают силу будущие Тушинские и Шаляпины.

И нервную усталость от постоянных отказов мало-мальски значимых театров. И нарастающую панику безденежья. Сомнения в себе и непонимание: что же еще сделать, как подать себя, чтобы зацепить внимание тех, чье слово имеет вес в театральном мирке. Отвращение к себе после первой встречи с громилой, захотевшим приручить красивую птичку. И какого же страха ей стоило вложить в капсулу «пневмы» доказательство вины своего ухажера! Постоянно общаясь с уголовниками, Баклавский знал, насколько зависимыми они делают своих женщин…

А не слишком ли много выводов из одной посылки с обрывком шпагата внутри? Тебя пытались лишить жизни и взорвали случайных свидетелей. А ты, Баклавский, ищешь лазейку — и даже не в собственной судьбе, а в мироздании. Зачем тебе нужно, чтобы незнакомая лицедейка, содержанка бандита и убийцы, оказалась невиновной, невинной, жертвой обстоятельств? Что это даст? Или ты просто истосковался, не видя рядом ни одного человеческого лица, ни одной личности, не заинтересованной в твоей протекции, коммерческих поблажках — или твоей отставке и скорейшей кончине? А здесь что-то промелькнуло такое, что теперь ты готов бежать за случайным бликом?

Неужели, чтобы разбить броню, наросшую на твоем сердце, как снежная шапка на горном пике, достаточно было просто подержать тебя за руку? И на смену опиумному призраку нежной и мудрой Тани Па в душу входит мистический образ длиннопалой актрисы? Нет ответа и нет ощущения правильности происходящего.

Баклавский остановился, чтобы отдышаться, уже в Слободе. Добротные купеческие дома с пологими скатами крыш, мореными бревнами стен, тяжелыми ставнями, выстроились в ряд, неприступные и отрешенные, как идолы с недавно отбитого у бирманцев острова Пасхи. Выбитым зубом смотрелось остывающее пожарище.

Черный скелет из обугленных бревен еще дышал затаенными сполохами, добрым и уютным мерцающим светом из глубины развалин. На облучке пожарной бочки ссутулился брандмейстер в золоченом шлеме. Папироска в его руке перемигивалась с умирающими углями погибшего дома.

— Морлочий притон спалили, — с одобрением сказал пожарный. — Хорошо, на соседние крыши не пошло, уж больно весело разгорелось.

Воздух над останками дома колыхался, словно за сетью плетельщиц. Крупные изящные снежинки, неспешно украшающие все вокруг, в потоках теплого воздуха тяжелели, ломались и искристыми капельками рушились на обиженно пшикающие бревна.

Баклавскому показалось, что сквозь шипение мокрой древесины и гулкие посвисты ветра он слышит печальную песню. Отрешенные, неземные женские голоса тянули жалобные ноты. «За ни-иточкой у-узело-ок…» — даже вроде бы угадывались слова, воображение охотно принималось играть обрывками воспоминаний из полустершегося детства. Нужно было продолжать путь.

Пристойные дома зажиточных торговцев на каком-то перекрестке резко сменились кособокими развалюхами и высокими частоколами. Низко и угрожающе зарычала собака. Ни огонька, но падающий снег и отсветы других кварталов от низких облаков окрашивали улицу в белесые тона. Края луж хрустели тонким льдом. Баклавский пробежал последние сотни метров до «Амбры». Постучал чугунным кольцом. В ответ раздались тяжелые шаги.

— Кого несет? — хозяин постоялого двора приоткрыл маленькое окошко в воротах и внимательно рассмотрел сначала направленный ему в лицо ствол, а потом жетон Досмотровой службы. — Не спится, господин старший инспектор? Могли и добром попроситься.

Баклавский прошел вслед за ним по брошенным в грязь доскам и перепрыгнул на порог трактира. Пахло кислятиной и перегаром. Тлела слабосильная лампочка, толком ничего не освещая. За дальним столом лицом в тарелке похрапывал какой-то пьянчуга. Широкие лестницы по краям зала поднимались на балкон — там одна к одной жались двери, не меньше дюжины. Видимо, комнатки были не самые роскошные.

— Далеко вас от бухты занесло, — сказал хозяин беззлобно. — Чего хотели?

— Покажи мне комнату Макса.

— Нет здесь никакого Макса.

Баклавский, недолго думая, выстрелил в потолок.

— Макс, — крикнул он, — выйди сюда и умри как мужчина!

Наверху заворочались, зашуршали, зашептались. Кто-то взвизгнул. Но главное, хлопнуло распахиваемое окно.

— Вы чтой-то вздумали чудить, — хозяин не особо удивился, в Слободе всякое бывает. — Швали всякой у нас полно, а самоубийц не водится. Если и был здесь какой Макс, так уже нету.

— Комната? — спросил Баклавский.

— Десятая, — неохотно ответил хозяин.

Баклавский взлетел по лестнице, пинком выбил дверь. Замызганные занавески выпростались на улицу, словно махали драными краями вслед убегающей через площадь фигурке. Снежинки изящными пируэтами влетали в окно и таяли на подоконнике.

Человек бежал тяжело, грузно. Даже с такого расстояния Баклавский узнал его. Макс то и дело оборачивался, желая убедиться, что преследования нет. Перепрыгнул через что-то темное, протянутое поперек заснеженной площади. Ни огонька в окнах, только из проема спасительной Кабацкой улицы мягко льется свет — там не закрывались до утра, как и говорил Мейер.

На пути убегающего моряка встала тонкая черная тень. Макс увидел ее издалека и слегка замедлил бег, принял чуть влево, не желая столкнуться. Женщина нагнулась и потянула из-под ног вверх темную, с крупными ячейками сеть. Вторая плетельщица шагнула из тени в углу площади и подняла свой край. Проход к Кабацкой улице закрылся.

Макс бросился в сторону, потом назад, но женщин было уже восемь. Высоких, стройных, с неестественно прямыми спинами. Баклавский поклялся бы, что видит, как блестят белки приоткрытых глаз. Постепенно выбирая сеть, плетельщицы начали сходиться. За их спинами появились матросы — те, что выходят в океан на утлых черных суденышках и растягивают на десятки километров тонкое кружево, способное остановить самого большого морского зверя. А вернувшись на берег, стерегут покой своих слепых жен и матерей. Макс угрожающе закричал, но в его голосе страха было куда больше, чем угрозы.