Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

• Название: Тысячелетняя пчела
• Автор: Петер Ярош
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Автор — известный словацкий прозаик, серьезно заявивший о себе в 70-е гг. Действие его романа-эпопеи происходит на стыке XIX и XX столетий, вплоть до конца первой мировой войны, вызвавшей подъем национально-освободительного движения, в результате которого Чехословакия обрела государственную независимость. История семьи Пихандов как в фокусе отражает судьбы многих поколений словаков, страдавших под игом королевской Венгрии и Австро-Венгерской монархии.

---

Страстный, заразительный призыв Минача к современникам и прежде всего — к молодым в словацкой культуре, призыв, продиктованный гордым чувством принадлежности к нации, сумевшей «вопреки так называемой истории» пробиться в XX век, а затем, возродившись на основе социализма, добиться поистине выдающихся достижений в подъеме материального благосостояния и духовного уровня жизни народа, — такая, насквозь современная трактовка глубинной преемственности национального бытия программным эхом отозвалась в целом ряде значительных художественных произведений, в существенной мере определивших основные черты, общую оригинальность лица словацкой прозы второй половипы 70-х годов. В частности, нельзя не поставить в связь с исторической публицистикой Минача и обращение П. Яроша в 70-е годы к реальным героям, к истокам нравственной и культурной традиции своего народа. Именно эти позитивные тенденции и получили последовательное развитие в романе «Тысячелетняя пчела», над которым он работал необычно для себя долго: пять лет отделяют его появление в 1979 г. от предыдущей книги «Моток пряжи».

Роман Петера Яроша «Тысячелетняя пчела» — широкое эпическое произведение, тяготеющее по жанру к семейному роману-хронике. В нем на протяжении длительного времени — с 1891 по 1918 г. — обстоятельно прослеживается история трех поколений семьи Пихандов, обитателей реально существующего старинного села Гúбе в Средней Словакии, под отрогами Татр.

Герои романа живут так, как искони было заведено в этих, не слишком плодородных краях: с весны в поле, потом — подсобный промысел артелью лесорубами, каменщиками, плотниками. Повседневный, никогда не прекращающийся труд составляет основу их существования. «Настала суббота, вот и поднялись спозаранку, в полтретьего» — этой фразой-камертоном открывается книга: Мартин Пиханда с сыновьями Само и Валентом затемно отправляются в лес на заготовку дров. Со знанием дела описывает Ярош весь ход этой немаловажной — в предвидении студеной зимы — операции, а вслед за этим, явно любуясь своими героями, будет столь же обстоятельно рассказывать о сенокосе, об очередном анабасисе каменщиков или об увлечении учителя Орфанидеса садоводством. Труд вошел в плоть и кровь этих людей, на нем держится все — дом и семья, воспитание и нравственность. Вот характерный диалог Ружены Пихандовой с дочерью: «Ни за что не привыкнуть мне вставать в такую рань», — сказала Кристина и начала лениво и сонно одеваться. «К этому разве привыкнешь! — отозвалась мать. — Надо просто хотеть, чтобы выдержать. Истово хотеть, доченька моя. Я вот уж век привыкаю, а все никак не привыкну. Иной раз, когда, не дай бог, проспишь, терзаешься, будто грех какой совершила. Такой уж он есть, человек!.. А иначе-то разве выдюжить?! Лечь в тенечке, пальцем не шевельнуть и ждать, покуда смертушка приберет, — нет, это не по мне, я бы не вынесла… Вот и хлопочу с утра до вечера, хватаюсь за то, за се, так время-то помаленьку и проходит. А случается, в работе и душа радуется».

С дистанции нашего времени писатель существенно корректирует привычный, отстоявшийся в литературе взгляд на словацкую деревню. Косная патриархальность, консерватизм, стремление к наживе одних и безропотная забитость других — все эти, казалось бы, неотъемлемые приметы деревенского бытия в «Тысячелетней пчеле» не акцентируются. Повседневный труд, в котором пребывают персонажи романа, не выглядит проклятием. В силу устойчивой преемственности он, напротив, придает им чувство уверенности в себе, в широком историческом и общегуманистическом смысле оправдывая их существование на земле. Самим названием книги подчеркивается приоритетность этого трудового коллективистского начала в человеке. «Мы ни дать ни взять пчелы, — рассуждает один из центральных персонажей романа, Само Пиханда по прозвищу Пчела, — только работой и спасаемся. Другого нам не дано: хочешь выжить, работай до седьмого пота. Пчелы, они ведь как? Гляньте на них! Целое лето хлопочут, мед собирают — и все, чтоб род свой продолжить. А мы разве другие? И нам деваться некуда, знай вкалывай, коли хочешь выжить и оставить потомство!» Образная аналогия между дружной пчелиной семьей и человеческим общежитием не раз возникает по ходу романа, исподволь обосновывая мысль о естественной солидарности людей труда, об их органическом противостоянии трутням-нахлебникам; так постепенно входит в роман и идея необходимости совместной борьбы трудящихся за человеческое и национальное достоинство, за социальную справедливость.

Решающее значение в творческой эволюции Яроша на пути к этому роману имело обращение к фондам собственной памяти. «Роман у меня начал складываться еще тогда, когда я и не подозревал о его замысле, — говорил писатель в одном из интервью. — Его творили за меня в пору моего детства деды, бабки, родители, соседи и — всем миром — жители села и округи. Последний тридцатилетний период существования Австро-Венгрии был одним из сложнейших и тягчайших во всей словацкой истории. Меня тянуло, буквально подмывало написать о нем… Я смотрю на молодость наших дедов не как на историю, а скорее как на позабытое настоящее, почти современность».

Родное село Петера Яроша, Гибе, словно создано для той функциональной роли, которую писатель отвел ему в романе, потому что оно как бы представляет в миниатюре всю историческую Словакию. Старинное поселение словаков, с XIII в. колонизованное немцами и в том же столетии получившее статус города, в XVIII в. оно пришло в упадок и снова стало селом (в наше время там проживает около 2000 жителей). Со второй трети XIX в. Гибе было очагом национально-патриотических настроений и просветительской культурной деятельности, отсюда вышли несколько известных в истории национальной словацкой культуры личностей, например Штефан Марко, Дакснер. Все они принадлежали к тому поколению словацкой интеллигенции — выходцев из народных низов, — которое было движущей силой эпохи словацкого национального возрождения, ферментом словацкого национального самосознания в своей среде. И в соответствии с исторической правдой П. Ярош показывает в романе, что жители Гибе не только чтут их память, но и что брошенные ими зерна протеста против национального неравноправия в новых исторических условиях — в эпоху пролетарской идеологии и рабочего движения — дали свои всходы на путях демократизации и классовой закалки национального самосознания. Их национально-просветительская деятельность, пример отстаивания интересов словацкого народа, противодействия ассимиляторским усилиям реакционной правящей аристократическо-буржуазной верхушки Венгрии на рубеже XIX–XX вв. подготовили почву для восприятия трудящимися социал-демократических идей. Последняя четверть XIX— начало XX в. — очень сложный период в исторических судьбах Словакии. С одной стороны, отчаянный напор венгерских ассимиляторов и национальное ренегатство зажиточных слоев словацкого общества, словацкой буржуазии; с другой — ширящийся процесс укрепления национального сознания крестьянства, формирование организованного рабочего движения, распространение идеи чехословацкой солидарности. Достоинство романа Яроша в том, что главные социально-политические координаты эпохи естественно соотносятся с конкретной жизнью персонажей, с правдой внутреннего развития характеров.

Село Гибе отнюдь не изолировано от широкого мира. Его обитатели в поисках заработка — изрядно побродили по свету. И если Мартин Пиханда с его увлечением географией (за этой чудаковатой странностью угадывается острый интерес к бескрайнему миру, к тому, «как другие люди живут») еще только предчувствует необходимость более справедливых порядков на свете, то его сыновья: Само, пошедший по стопам отца — земледельца в сезон полевых работ и строителя-каменщика в межсезонье, и Валент, выбившийся в интеллигенты, уже сознают потребность активной борьбы за приближение лучших времен. Само становится членом социал-демократической партии, Валент, окончив университет в Праге, превращается в убежденного сторонника идеи чехословацкой государственности.

Словакия тысячу лет была только областью Венгерского королевства на положении полонии, не имея даже собственного географического названия, на административной карте Венгрии она значилась как Верхняя, или Северная, Венгрия. Сосуществование словаков с венграми в едином государстве, но в подчиненном, бесправном положении не могло быть гармоничным, учитывая, что вся угнетающая их верхушка — помещики и административные органы власти — была целиком представлена венграми или омадьярившимися выходцами из привилегированных слоев словацкого населения. Однако тысячелетняя история совместного проживания этих народов знает немало страниц, когда они сражались бок о бок с татаро-монгольскими и турецкими завоевателями, в антигабсбургских войнах за свободу Венгерского государства под водительством Ференца Ракоци, в борьбе против угнетателей-феодалов: в Крестьянской войне 1514 г., в так называемом «заговоре венгерских якобинцев» в конце XVIII в. участвовало и отдало свои жизни во имя свободы немало представителей словацкой народности. Словацко-венгерские противоречия заметно обостряются лишь в XIX в., в эпоху формирования венгерской и словацкой нации. Однако, когда вспыхнула венгерская буржуазно-демократическая революция 1848 г., руководители словацкого национально-освободительного движения предпринимали активные шаги к тому, чтобы совместно с венграми бороться за свержение феодального строя. Национальное угнетение одного народа другим они справедливо рассматривали как пережиток феодализма. И только после того, как венгерское революционное правительство категорически отказалось удовлетворить требования словаков — признать за их национальной культурой право на свободное развитие, вожди словацкого освободительного движения отшатнулись от венгерской революции и примкнули к габсбургской Австрии: это была трагедия словацкого национально-освободительного движения 40-х годов XIX в. Только с этого времени отношения патриотически настроенной верхушки образованной части словацкого народа и правящих классов Венгрии обретают форму антагонистических национальных противоречий. Но антагонизм никогда не пронизывал всю нацию сверху донизу. Элементы национальной розни и сознание солидарности людей труда перед лицом общего угнетателя — помещика и капиталиста — все это составляет память нации.