Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

• Название: Тысячелетняя пчела
• Автор: Петер Ярош
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Автор — известный словацкий прозаик, серьезно заявивший о себе в 70-е гг. Действие его романа-эпопеи происходит на стыке XIX и XX столетий, вплоть до конца первой мировой войны, вызвавшей подъем национально-освободительного движения, в результате которого Чехословакия обрела государственную независимость. История семьи Пихандов как в фокусе отражает судьбы многих поколений словаков, страдавших под игом королевской Венгрии и Австро-Венгерской монархии.

---

Священник Крептух повернулся и без слов вышел. На другой день он сел в бричку и поехал в гости к леготскому фарару, а по дороге завернул в управление железной дороги. На третий день Само Пиханду уволили. Однако ему пофартило — через неделю он нашел место подсобного рабочего на лесопилке в Градке. Поработал две недели — снова уволили. В тот же день после обеда заглянул священник Крептух.

— Приходите в церковь — помогу вам! — сказал он.

— Нет! — не уступал Само.

Близилось рождество.

Мария вопрошающе поглядывала на Само.

— Много не покупай, — сказал он ей, — а что нужно возьми в кредит.

Вот тут-то и привалило счастье — Валентова свадьба! Все вдруг так и завертелось. Мать Ружена знай руки ломала. В сентябре о свадьбе и помину не было, и вот те на! А старый Мартин Пиханда лишь покорливо рукой махнул: ну что ж, и последнее дитя становится на ноги. Неужто, выходит, он, старик, исполнил свое? Неужто ему теперь и жить не для чего? А с другой-то стороны — еще жена есть, поле, скотина, дети остаются, внучата прибавляются. Но ради ли того он жил? Для себя ничего путного не сделал, а для других и подавно. Ни от одной беды людей не избавил, правда, и не навлек на них никакой. Так что же? Так как? Зачем он жил? Был ли в этом смысл? Что с ним, что без него — все едино! Бог и жизнь-то дал в наказание! А тут еще и смерть!

На свадьбе старый Мартин изрядно позабавился… Выпили с Гадерпаном столько вина, что три дня потом отсыпались. Проснулись — и снова тяпнули.

— Ты не тревожься, Мартинко! — говорил гордо Гадерпан. — Нашим детям вместе хорошо будет. В Ружомберке нанял я им маленький и недорогой особнячок, пускай там воркуют!

— Да разве я против, пускай воркуют! — усмехнулся Мартин Пиханда.

— Да и нам унывать не след! — сказал Гадерпан и смачно рассмеялся. — Знаешь, как тебя прозывают? — наклонился он к Мартину, давясь от смеха. — Как тебя прозывают, знаешь?

— Ну как?

— Гори, гори, глобус! — шепнул Гадерпан на ухо Пиханде.

Оба долго смеялись.

— А тебя как, знаешь? — спросил Пиханда повеселевшего Гадерпана.

— Гандра[81]-пан.

И они снова долго смеялись.

Ели, пили, а потом запели. Из их уст лилась и печально звучала песенка:

Если ты кузнец умелый,
так скорей берись за дело,
ты подкуй меня, подкуй!..

А ковать коль не умеешь,
коли в том не разумеешь,
так оставь меня, оставь!..

— Мартин, никто не умеет так петь, как ты! — признался Гадерпан.

— Эх, черт возьми, — вздохнул Мартин Пиханда. — Все же хорошо жить на свете! Юло, налей! Имей я твои деньги, открыл бы я еще одну Америку…

— Бери в долг и открой хотя бы богатый остров, — стукнул Гадерпан кулаком в стол. — А потом я куплю его у тебя! Сколько запросишь?

— Поздно, Юло, уже поздно! Лучше выпьем!

Оба выпили и снова на три дня отошли ко сну.

На другой день после свадьбы пани Валика позвала к себе Валента. Мимоходом показала ему приданое Гермины, потом угостила кофе.

— Знаю, как бывает, — начала она робко, — когда молодой человек холостякует… Каких только шалостей не случается у него с девицами, — засмеялась она сухо и коротко. — Я ничего дурного в этом не вижу. Но если мужчина женится, ему положено поскорей забыть о всяких фиглях-миглях и проказах. — Она встала, прошла к окну и снова вернулась. — Вот и тебе уже не к чему встречаться с Ганкой, — сказала она с упором.

Они поглядели друг на друга — Валент молчал.

— Ты понял: меня? — спросила свекровь.

Он кивнул.

Встал и вышел из дому. Побродил немного по саду, а потом в какой-то оторопи взбежал на Камень. Сел в холодный снег и с болью в сердце разглядывал под собой деревню. Лицо у него лихорадочно пылало. Он вскочил, умылся снегом и бросился в орешник, продираясь сквозь чащобу кустов. Снег сыпался ему за ворот, ветки исхлестывали лицо, но он бежал, яростно колотя вокруг себя руками и скуля в голос. Сбежав на дорогу, остановился. Руки окровавлены, лицо искарябано. Он опять умылся в снегу. Стоял и равнодушно смотрел, как сиявшая белизна окрашивается красным. Потом, словно поддавшись гнетущей душу тяжести, рухнул на колени и сдавленно разрыдался.

11

В одно воскресное утро прибежали к Само Пиханде запыхавшиеся Ян Аноста и Биро Толький.

— Живо одевайся, едем в Градок на собрание социал-демократов!

— И я тоже?

— Тоже!

Само, чуть поколебавшись, согласился. И уже через полчаса все трое, празднично одетые, бодро-весело шагали на станцию в Кралёву Леготу. Дождались поезда, доехали до Градка и вышли в приподнятом настроении. Биро Толький привел их в большой зал, где шло собрание. Было там самое малое человек пятьдесят, и кутерьма стояла невообразимая. На сцене разглагольствовал щеголеватый мужчина средних лет. Говорил он по-мадьярски, и многие, похоже было, с ним не соглашались, прерывая его возгласами и свистом.

— Непонятно! Не понимаем! — раздавались выкрики.

— О чем это он? — спросил Пиханда.

— Об избирательном праве! — ответил Биро Толький.

— Они что, не согласны с ним? — дивился Само.

— Слышишь ведь — не понимают, о чем речь! — толкнул его Аноста.

Шум, рев и свист усилились настолько, что оратора и вовсе стало не слыхать. В растерянности он замолчал, потом гневно стукнул по столу. Сидящие за председательским столом, да и многие в зале помогали ему усмирять разбушевавшихся. Когда зал чуть попритих, на сцену взбежал молодой человек.

— Словацкие социал-демократы требуют, чтобы собрание велось не только на мадьярском, но и на словацком языке, — прокричал он и захлопал сам себе.

Многие из зала присоединились к нему, но были и такие, что воздержались от аплодисментов.

— Ставлю вопрос на голосование! — продолжал молодой человек.

— Ура, ура! — раздались голоса.

Из-за председательского стола, вскочил разъяренный мужчина и взревел на молодого человека на плохом словацком языке:

— Ты сам не могла ставить на голосование!

— Ставлю! — повторил молодой человек.

— Нет! Для этого есть председатель. Это сепаратизм и политика раскола.

И вдруг — сцепились. Слетели оба со сцены и оказались среди взбудораженной толпы. Само и охнуть не успел, а вокруг него уже все дрались. Мадьярские и словацкие социал-демократы вцепились друг другу в волосы. Само оглянулся и узрел возле себя Биро Толького — тот изумленно смотрел на него. «Ударить, что ли, Биро? — оторопел Само. — Нет, я не могу! Может, Биро меня ударит?» — размышлял он, выжидая. Биро улыбнулся ему и, стремительно повернувшись, давай лупцевать первого бесноватого мадьяра, который попался под руку. У Само глаза на лоб полезли, когда он увидел, как мадьяр бутузит мадьяра. Неужто свет перевернулся? Или Биро Толький уже не мадьяр? Все это так ошеломило его и озадачило, что он как вкопанный замер посреди этой сумятицы.

— Ну-ка, помоги! — окликнул его Аноста.

Само раздвинул руки, но не сразу определил, кого стукнуть. Он видел только, как Биро надсаживается, ругаясь и вопя по-мадьярски, а его противник постепенно одолевает его. Само подскочил к Биро на подмогу, схватил парня сзади в охапку и понес к дверям, протискиваясь сквозь толпу. Но прежде чем он успел добраться до выхода — драка прекратилась. Столь же внезапно, как и началась.

— Собрание будем вести на мадьярском и на словацком языках, — крикнул в зал мужчина из президиума. — Президиум согласен! Я буду переводчиком! — сказал он и повторил то же по-мадьярски.

Само не переставал удивляться, видя, как люди, еще минуту назад колошматившие друг друга, теперь, смеясь, обменивались рукопожатиями. Мадьяр в его объятиях уже перестал метаться и обратил к нему улыбающуюся физиономию. Само опустил его на пол и в замешательстве поклонился. Тот обнял его, чмокнул в лоб и был таков…

Само вернулся к Аносте и Толькому. До конца собрания он, с удивлением озираясь, наблюдал этих странных, столь переменчивых в своих отношениях людей. И лишь мельком, вполуха слушал то, что говорили со сцены об избирательном праве. Всерьез они об этом думают или просто комедию ломают? Вот же разрешили нам на собрании говорить по-словацки, и тебе как-то чудно. Ты и рад, и вроде как бы робеешь. Скажешь мадьяру: я словак и хочу говорить по-словацки, и мадьяр с тобой соглашается. И впрямь особое чувство. А ведь так могло быть всегда. Сколько сил потрачено на то, чтобы человеку дозволили говорить на языке, который он впитал с молоком матери. А ведь с какой пользой можно было б употребить эти силы? Нас бы теперь и рукой не достать! Гордостью Европы были бы, не иначе! Между тем принялись оглашать резолюцию, и Само очнулся от задумчивости. Он выслушал длинное обращение к правительству с требованием, чтобы в Венгрии было узаконено всеобщее избирательное право. За резолюцию голосовал и он. На этом собрание кончилось. Аноста пригласил их на пиво, а в корчме Биро Толький поделился с ними: