Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

• Название: Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]
• Автор: Татьяна Рожнова
• Издательство: Вита Нова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-93898-005-4

Цель данной книги — рассказать о малоизвестном периоде жизни Натальи Николаевны после гибели Пушкина. Увидеть ее уже не женой, а вдовой поэта, противостоящей злословию света, матерью малолетних детей, по существу, одинокой среди родственников и друзей. Судьба потомков Натальи Николаевны, которым посвящена вторая часть книги, также до сих пор оставалась белым пятном.

Авторы определяют свой жанр как документально-художественное повествование. Они не навязывают своего мнения — просто выстраивают в хронологическую цепочку факты, документы, письма, фотографии, которые в таком сочетании говорят сами за себя.

Книга содержит более 600 портретов и фотографий, большая часть которых публикуется впервые, а также неизвестные до сих пор материалы из личных архивов потомков Натальи Николаевны.

Реальная жизнь реальных людей захватывает, ведет за собою и не отпускает от начала и до самого конца книги. С ее страниц встает сама эпоха. Пушкинская эпоха. И эпоха ПОСЛЕ Пушкина.

---

Запись в дневнике В. А. Жуковского: «Приехал в 4 часа… у Карамзиных: Лермонтов. Ростопчина».

11 марта 1841 года

A. А. Краевский — М. Н. Каткову за границу.

«…Здесь теперь Лермонтов в отпуску и через две недели опять едет на Кавказ. Я заказал списать с него портрет Горбунову: вышел похож. Он поздоровел, целый год провел в драках и потому писал мало, но замыслил очень много»{608}.

13 марта 1841 года

B. Г. Белинский — В. П. Боткину.

«…Лермонтов еще в Питере. Если будет напечатана его „Родина“, то, аллах-керим, что за вещь: пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских»{609}.

16 марта 1841 года

Заметка Лермонтова:

«Ахвердова — на Кирочной. Графиня Завадовская. Леонид Голицын в доме Ростовцева. Понедельник Смирнова. Вторник Ростопчина. Вечером: Лаваль именины»{610}.

Из дневника В. А. Жуковского:

«17 марта 1841 года. К Смирновой, у нее Ростопчина, Лермонтов, Соболевский, Мальцов, Норов. Ее миленькая сестра. Жаркий спор за Орлова, Ермолова и Перовского.

18 марта 1841 года.

…Обедал у Ростопчиной с Софьей Николаевной Карамзиной, с Лермонтовым, с Андреем Карамзиным и с Озеровыми»{611}.

21 марта 1841 года

П. А. Плетнев — Я. К. Гроту в Гельсингфорс.

«…Гораздо интереснее был визит Натальи Николаевны Пушкиной (жены поэта) с ее сестрой. Пушкина всегда трогает меня до глубины души своею ко мне привязанностью. Конечно, она это делает по одной учтивости. Но уже и то много, что она старается меня (не имея большой нужды) уверить, как ценит дружбу мужа ко мне…»{612}.

В тот же день, 21 марта, Лев Сергеевич Пушкин сообщал своему приятелю (общему знакомому Лермонтова и А. С. Пушкина) адъютанту Н. Н. Раевского-младшего — Михаилу Владимировичу Юзефовичу:

«…Ты спрашиваешь, что я делаю? Скучаю, милый. Твои предположения о наших делах почти справедливы, говорить о них нечего. Что до меня, я каждый год, отправляясь в экспедицию, клянусь, что она для меня последняя, и при наступлении весны готовлюсь к ней снова.

Ты хочешь знать, какую я играю роль? Самую обыкновенную: ссорюсь с начальниками… восемь месяцев в году бываю в экспедиции, зиму бью баклуши, кроме теперешнего времени, потому что по причине отсутствия полкового командира командую полком уже 2-й месяц. Каким полком, ты спросишь? Казачьим Ставропольским…»{613}.

22 марта 1841 года

Баронесса Евпраксия Николаевна Вревская — мужу.

«…Получили мы письмо от Сергея Львовича к нам и его старосте, с которым он прощается и со всеми крестьянами. На днях привезут мебель Натальи Николаевны и приедет принимать свое управление назначенный Опекун… (т. е. вдова Пушкина. — Авт.). Можешь себе представить, как он огорчен. Впротчем, етот раз я нахожу, что он прав, отчего его не оставить бы Опекуном?..»{614}.

«Сергей Львович был огорчен и обижен, что его не назначили опекуном детей Александра Сергеевича, что чужие люди приезжали распоряжаться в Михайловском и т. п.»{615}, — записала в своем дневнике полвека спустя баронесса Наталья Павловна Вревская[117], бережно собиравшая и хранившая на протяжении всей жизни семейные предания, связанные с именем Пушкина.

27 марта 1841 года

Ольга Сергеевна Павлищева — мужу в Варшаву.

«…Отвечайте мне в Петербург на имя Папа́ в Гостинице Демут под нумером 39 <…> он просил меня остановиться у него, а у меня богатый выбор — Клюпфели, моя невестка и г-жа Галафеева просят меня о том же…»{616}.

4 апреля 1841 года

Из дневника В. А. Жуковского:

«…У меня Лермонтов, который написал прекрасные стихи на Наполеона… Обедал у Смирновой с Лермонтовым, Полетикою и Маркеловым»{617}.

В конце марта — начале апреля Лермонтов предпринял попытку выйти в отставку, чтобы посвятить себя литературной деятельности и начать издавать свой журнал. Тогда же он вписал в альбом Софи Карамзиной стихи «Любил и я в былые годы…»

Граф В. А. Соллогуб вспоминал: «С Лермонтовым я сблизился у Карамзиных (хотя само знакомство с поэтом относится к началу 1839 г. — Авт.) и был в одно время с ним сотрудником „Отечественных записок“. <…> Последнее наше свидание мне очень памятно. Это было в 1841 году: он уезжал на Кавказ и приехал ко мне проститься. „Однако ж, — сказал он мне, — я чувствую, что во мне действительно есть талант. Я думаю серьезно посвятить себя литературе. Вернусь с Кавказа, выйду в отставку, и тогда давайте вместе издавать журнал“»{618}.

Именно в те дни (27 марта) Е. П. Ростопчина посвятила Лермонтову стихотворение «На дорогу!» Словно предчувствуя неотвратимое, она заклинала:

И минет срок его изгнанья,
И он вернется невредим!

|

9 апреля 1841 года

Наталья Николаевна — брату Дмитрию в Полотняный Завод.

«Я много благодарна тебе, дорогой Дмитрий, за выполнение всевозможных наших поручений.

Я согласна приобрести лошадей, но нет ли какой-нибудь возможности уступить их мне за 1200 рублей, так как мое устройство в деревне будет стоить мне довольно дорого. Сомневаюсь, что эти трудности кончатся в этом году. Если эта любезность тебя затруднит — пусть за 1500, что делать. Я в этом году сумела достичь некоторой экономии… Тысяча и тысяча благодарностей за кабриолет…

Итак, дорогой брат, благодаря снаряжению, весь наш караван может отправиться 15 мая…»{619}.

11 апреля 1841 года

Дежурный генерал Главного штаба граф Петр Андреевич Клейнмихель вызвал Лермонтова и сообщил ему предписание в 48 часов покинуть столицу и отправиться на Кавказ в Тенгинский полк.

12 апреля 1841 года

Из дневника В. А. Жуковского:

«…У Уварова, у меня Лермонтов… Ввечеру у Плетнева с Левашевым. Потом у Карамзиных»{620}.

Петр Александрович Плетнев тоже оставил запись в своем журнале:

«…После чаю Жуковский отправился к Карамзиным на проводы Лермонтова, который снова едет на Кавказ по миновании срока отпуска своего»{621}.

Антонина Блудова, которая, как и сестры Софья и Елизавета Карамзины, являлась фрейлиной императрицы и была дружна со всем семейством историографа, став постоянной посетительницей их салона, оставила в своих мемуарах строки, посвященные Лермонтову, достаточно хорошо зная его по великосветским гостиным:

«Вот Лермонтов — с странным смешением самолюбия не совсем ловкого светского человека и скромности даровитого поэта, неумолимо строгий в оценке своих стихов, взыскательный до крайности к собственному таланту и гордый весьма посредственными успехами в гостиных»{622}.

Вдова Поэта и прежде не раз встречалась с Лермонтовым в салоне Карамзиных, но он почему-то избегал общения с нею. Возможно, он, как и многие, находился под влиянием сплетен и кривотолков.

Она же, в свою очередь, тоже не стремилась к общению с ним, поскольку Лермонтов не принадлежал к легким и открытым натурам. Его характер был неуживчивым и сложным. По словам И. И. Панаева, Лермонтов был «…небольшого роста, имел… широкий и большой лоб, глубокие, умные и пронзительные черные глаза, невольно приводившие в смущение того, на кого он смотрел долго»{623}.

Но в эту, последнюю, встречу что-то в душе Лермонтова произошло, что-то заставило его иными глазами посмотреть на первую признанную красавицу Петербурга и увидеть в ней не только красавицу… Было в этой встрече что-то такое, что и годы спустя рождало в сердце Натальи Николаевны теплый отклик. Ее дочь, Александра Петровна Арапова, со слов матери записала впоследствии:

«…Нигде она так не отдыхала душою, как на карамзинских вечерах, где всегда являлась желанной гостьей. Но в этой пропитанной симпатией атмосфере один только частый посетитель как будто чуждался ея, и за изысканной вежливостью обращения она угадывала предвзятую враждебность.

Это был Лермонтов.

Слишком хорошо воспитанный, чтобы чем-нибудь выдать чувства, оскорбительные для женщины, он всегда избегал всякую беседу с ней, ограничиваясь обменом пустых, условных фраз.

Матери это было тем более чувствительно, что многое в его поэзии меланхолического струей подходило к настроению ея души, будило в ней сочувственное эхо. Находили минуты, когда она стремилась высказаться, когда дань поклонению его таланту так и рвалась ему на встречу, но врожденная застенчивость, смутный страх сковывали уста. Постоянно вращаясь в том же маленьком кругу, они чувствовали незримую, но непреодолимую преграду, выросшую между ними.

Наступил канун отъезда Лермонтова на Кавказ. Верный дорогой привычке, он приехал провести последний вечер к Карамзиным, сказать грустное прости собравшимся друзьям. Общество оказалось многолюднее обыкновенная, но, уступая какому-то необъяснимому побуждению, поэт, к великому удивлению матери, завладев освободившимся около нея местом, с первых слов завел разговор, поразивший ее своей необычайностью…